Підручники Цивільне право Галюк В. В. Курс цивільного та сімейного права V. Возникновение, изменение и прекращение юридических отношенийV. Возникновение, изменение и прекращение юридических отношений
| Цивільне право - Галюк В. В. Курс цивільного та сімейного права |
V. Возникновение, изменение и прекращение юридических отношений
1. Юридические факты
2. Возникновение и приобретение прав
4. Прекращение прав
5. Время
6. Понятие юридической сделки
7. Виды юридических сделок
8. Воля и волеизъявление в юридической сделке
9. Содержание юридической сделки
10. Недействительность сделок: ничтожные и оспоримые сделки
11. Предварение, исправление и утверждение юридических сделок;
предварительное и одновременное с совершением сделки согласие на нее
третьих лиц
12. Пороки воли и волеизъявления
13. Добавочные определения воли при юридических сделках
1. Юридические факты
Настоящий отдел общей части системы гражданского права служит, с одной стороны, дополнением к учению о субъективном праве, и с другой - заключением этой части системы, имеющим целью изобразить все элементы юридического отношения в их совокупности и состоянии движения. В предшествующих отделах системы эти элементы изучались в состоянии покоя, аналитически, т. е. врозь друг от друга, тогда как здесь мы будем иметь дело с юридическими отношениями в их процессе развития и целом составе. В этом состоянии они приближаются более всего к явлениям действительности, так как все права возникают, изменяются и прекращаются: это - элемент движения в праве (das Werden der Rechts), и ни одно право не существует без того, чтобы его основные моменты - лицо, вещь и защита - не объединились в одно целое.
Не надо только упускать из виду, что, говоря о возникновении, изменении и прекращении прав, мы употребляем образный язык. Права - не реально существующие вещи, которые могли бы возникать, изменяться и разрушаться. Это - только представления или абстракции, которые имеют, правда, не одно субъективное значение, - так как они связываются с реально существующими благами и определяются объективными признаками, - но о применении к ним в объективном смысле таких понятий, как возникновение, изменение и прекращение, не может быть речи. Прав как самостоятельных вещей не существует, но существуют люди, имеющие права, как не существует ни добродетелей, ни пороков, ни болезней, но существуют добродетельные, порочные и больные люди*(503). Поэтому, когда говорят, что права возникают, изменяются и прекращаются, то хотят сказать только то, что наступают те реальные события или факты, с которыми объективный правопорядок соединяет в каждом конкретном случае представления о возникновении, изменении и прекращении прав. Но эти факты и связываемые с ними юридические последствия стоят не в отношении причинности друг к другу: над этими фактами подымаются нормы и вся совокупность окружающей среды. И если все право нельзя сводить, как мы это уже показывали*(504), на нормы, то и связанным с ними фактам нельзя придавать иного значения, как одного лишь из условий устанавливаемых нормами юридических последствий.
Факты, служащие предположением каждого права, называют обыкновенно юридическими, в отличие от тех, с которыми не связывается никаких юридических последствий. И так как все права связываются с фактами, к которым должны быть отнесены в этом смысле и действующие юридические нормы, если ими обусловливается наступление тех или других юридических последствий*(505), то из этих фактов только и делаются заключения о возникновении, изменении и прекращении прав. Поэтому и судебные споры сводятся почти целиком к обсуждению юридических фактов, которые становятся предметом и объяснений сторон в процессе, и представляемых ими доказательств, и принимаемой ими присяги, и других процессуальных действий.
Совокупность таких фактов, насколько их наличностью вызываются известные юридические последствия, называют составом данного юридического отношения, и хотя от него различают, обыкновенно, и единичные юридические факты, если они производят тот или другой юридический эффект, то различие это нельзя считать правильным уже потому, что юридические последствия связываются всегда не с одним, а с целым рядом фактов, которые сопровождают друг друга или должны встретиться для того, чтобы рассчитанный юридический эффект был произведен. Например, для договора необходимы, по крайней мере, два волеизъявления вместе со множеством условий для их действительности; для завещания - совершение завещательного акта, смерть завещателя и вступление в наследство. И даже такой простой факт, как уничтожение вещи, влечет за собой юридические последствия только тогда, когда уничтожаемая вещь не бесхозяйна, а заключение брака требует участия не только брачующихся, но и священника или должностного лица по делам гражданского состояния, не говоря о способности к вступлению в брак, отсутствии препятствий к его заключению и т. д.*(506)
Все эти факты, полагающие основание праву, могут встретиться в один и тот же момент времени: с этого момента исчисляются тогда и связываемые с ними юридические последствия. Но эти факты могут быть и разделены во времени, и в этих случаях вопрос о моменте возникновения юридических последствий представляет некоторые сомнения. По общему правилу, полнота рассчитанного юридического эффекта достигается по наступлении всех фактов, с которыми объективный правопорядок соединяет этот юридический эффект. Ничто не кажется более логически необходимым, но на деле приведенное правило подвергается значительным ограничениям. Прежде всего нередки случаи, когда одновременное наступление многих фактов невозможно, напр., при последовательном вступлении в наследство нескольких лиц. Точно так же приходится различать факты, обусловливающие возникновение права, от фактов, влияющих только на его осуществление, напр., сроки, при которых право кредитора возникает в момент заключения договора, но осуществление этого права откладывается до наступления установленного срока. Затем, и условные сделки производят все свои юридические последствия не ранее наступления условия, под которым они заключены; но известные юридические последствия, о которых мы будем говорить после, возникают уже при заключении таких сделок вследствие возбуждаемой ими надежды на получение по наступлении условия всего ожидаемого от них юридического эффекта. То же следует сказать и о завещательных распоряжениях, которые вступают в силу только по смерти завещателя, но и при жизни его вызывают известные юридические последствия. Равным образом, если возникновение права ставится в зависимость от нескольких правозарождающих фактов, наступающих в разное время, то юридические последствия связываются часто с наступлением уже одного из этих фактов - на случай, если бы и другие наступили в свое время.
На основании указанных случаев можно формулировать другое правило, которое, не отрицая первого, допускает возникновение если не всего, то части предположенного юридического эффекта и при разновременном наступлении обусловливающих его юридических фактов. Говорить об этом мы будем еще впоследствии и ограничимся здесь указанием на необходимость признания рядом с одновременным и последовательного возникновения, изменения и прекращения юридических отношений*(507).
Из сказанного уже видно, что юридические факты, вместе с производимыми ими юридическими последствиями, составляют самое существо юридического отношения и субъективного права. Исключительным созданием объективного права являются лишь юридические последствия фактов, а не самые факты, существующие помимо объективного права. И если отдельные лица, пользуясь этими фактами, доставляют объективному праву материал и основание для тех последствий, которые оно связывает с ними, то творцом этих последствий оказываются все-таки не они, а объективное право. Поэтому когда говорят, что юридические факты производят, изменяют и прекращают юридические отношения, то выражаются неточно даже на образом языке: творящая юридические последствия сила лежит не в фактах, а в определениях объективного права.
Это объясняет и так наз. "обратное действие" некоторых юридических фактов, состоящее в том, что, вопреки общему правилу, по которому последствия фактов обнаруживаются только после их наступления, положительное право устанавливает иногда эти последствия и для времени, предшествующего их наступлению. На первый взгляд это кажется противоречием законам логики, не допускающим следствия без причины, но в действительности мы имеем здесь дело с явлением, параллельным "обратному действию" законов, и должны признать, что положительное право может предписать относиться к последствиям известных фактов так, как бы эти последствия возникли ранее соответствующих им фактов. Не надо только подставлять под это предписание ни фикции наступления данных юридических фактов в момент, предшествующий их действительному наступлению, ни такого мистического представления, как будто последствия этих фактов возникли уже в прошлом, но оставались скрытыми от наших глаз до наступления событий, открывших нам их тайну*(508).
Важнейшее разделение юридических фактов есть разделение их на юридические факты в тесном смысле (юридические события) и юридические действия, подразделяемые, в свою очередь, на дозволенные юридические действия, или юридические сделки, и недозволенные юридические действия, или деликты.
Юридические факты в тесном смысле, или юридические события, отличают от юридических действий тем, что в первых видят чисто объективные факты, стоящие независимо от человеческой воли, а в последних - продукты этой воли. В виде примеров юридических фактов в тесном смысле можно привести: рождение, смерть, течение времени, болезнь, пожар, землетрясение, изменение русла реки, соседство земельных участков, отделение плодов и частей вещи от ее состава и т. д. И уже эти примеры показывают, что момент воли может быть не чужд и юридическим событиям, отличительный признак которых следует видеть не в том, что они стоят вне всякой связи с человеческой волей, а в том, что эта последняя не имеет для них юридического значения. Юридические последствия, производимые, напр., отделением плода от плодоприносящей вещи, остаются теми же, все равно, как бы ни совершилось это отделение: силой ли ветра, волей собственника или преступлением третьего лица.
Гораздо важнее для права юридические действия, так как все права служат защите интересов, которыми озабочены, прежде всего, их непосредственные носители. Поэтому уже главным основанием для устанавливаемых объективным правом юридических последствий служит волеизъявление человека, или его действие. Сюда принадлежит, несмотря на кажущееся противоречие, и так наз. бездействие, или воздержание от действия, которое называют также отрицательным действием, насколько оно оказывается выражением воли, направленной на известный юридический эффект. Юридические действия подразделяются, как это было уже сказано, на юридические сделки и деликты. Первые суть защищенные объективным правом волеизъявления, направленные на установление, изменение или прекращение юридических отношений. Последние - запрещенные правом действия, влекущие за собой наказание или обязанность к возмещению убытков, или то и другое вместе.
Как юридические сделки, так и деликты представляются продуктами воли, но тогда как в юридических сделках воля их участников совпадает в большинстве случаев с вызываемыми и составляющими их цель юридическими последствиями, деликты, в своих юридических последствиях, идут вразрез с волей того, кто их совершает: этот последний не желает этих последствий и склонен, напротив, в виде общего правила, уклониться от них. Тем не менее, мы не можем признать правильным взгляд, который видит различие между юридической сделкой и деликтом в том, что там юридические последствия лежат в намерении сторон, а здесь - противоречат ему*(509). Это может быть верно в отдельных случаях, но не составляет отличительного признака ни юридической сделки, ни деликта. Юридические сделки могут быть заключены, как мы увидим это ниже, и без того, чтобы участники их сознавали все производимые ими юридические последствия, так же, как и деликты могут быть совершены с тем, чтобы вызвать именно связанные с ними юридические последствия, т. е. наказание и вознаграждение убытков. Поэтому различие между юридическими сделками и деликтами можно видеть только в том или другом отношении к ним объективного правопорядка; юридические сделки стоят в соответствии с этим правопорядком, защищающим своими юридическими последствиями заключенные в них волеизъявления; напротив, деликты противоречат данному правопорядку и нарушают его, так что производимые ими юридические последствия представляются не защитой, а борьбой и реакцией против вызывающих эти последствия действий*(510).
Существует еще ряд юридических действий, которые, не будучи ни юридическими сделками, ни деликтами, оказывают влияние на возникновение, изменение и прекращение юридических отношений. Сюда принадлежат: овладение бесхозяйной вещью (occupatio), соединение или смешение нескольких вещей (confusio и commixtio), переработка одной вещи в другую (specificatio), неуполномоченное ведение чужих дел (negotiorum gestio), такие распоряжения государственной власти, как экспроприация или конфискация, запросы кредитора должнику и обратно, избрание местожительства, осуществление различного рода диспензаций и т. д. Рассмотрение всех этих действий относится к специальной части гражданского права, и если отличие их от деликтов ясно само собой, то проведение границы между ними и юридическими сделками затруднительно и различается по различным законодательствам. В общем, можно сказать лишь то, что указанные действия не необходимо преследуют цель юридического регулирования и составляют предположение, но не основание вызываемых ими юридических последствий. Эти последние наступают не потому, что на них направлена цель этих действий, а потому, что они установлены объективным правом*(511).
Переходя теперь к обзору отдельных юридических фактов, имеющих наиболее общее значение, мы остановимся прежде всего на различии, вытекающем из отношения их либо к возникновению, либо к изменению, либо к прекращению юридических отношений.
Из числа так наз. юридических событий мы рассмотрим только течение времени как существеннейший фактор возникновения и прекращения всех юридических отношений, а из числа юридических действий - одни юридические сделки как важнейший из всех юридических фактов. Другую категорию юридических действий, образуемую деликтами, мы переносим в учение об обязательственном праве, где деликты, вызывая рядом с наказанием только обязательственное отношение, будут более на месте, чем в общей части гражданского права.
2. Возникновение и приобретение прав
Возникновением или приобретением права считают установление его связи с данным лицом, и основание этого приобретения находят не только в юридических действиях приобретателя права или третьего лица, но и в объективных фактах, не представляющих собой никакого действия. Первый случай мы имеем при юридической сделке, напр., купле-продаже; второй - в отношениях представительства или последствиях деликтов; третий - при течении времени, отделении плодов, смешении вещей и т. д. Совокупность фактов, на которых основано приобретение права, называют основанием приобретения (causa), или его титулом, причем часто различают факты, служащие основанием для иска, от фактов, составляющих самое приобретение. Тогда первую категорию фактов называют специально основанием, или титулом приобретения (causa), а вторую - самим приобретением (modus acquirendi). К первой категории фактов относят, напр., завещание, давность, куплю-продажу, дарение и т. д.; ко второй - традицию, или передачу вещи, совершаемую на основании завещания, купли-продажи, дарения; запись в ипотечные книги и т. д. Если приобретение права не обусловлено действием того, кто входит в обладание этим правом, то говорят о приобретении ipso jure, т. е. в силу закона, или молчаливом приобретении (tacite).
Все приведенные положения, кроме первого, имеют терминологическое значение, и против них можно не спорить. Но невозможно признать, чтобы всякое возникающее право было в то же время и приобретаемым, и всякая потеря права - вместе с тем и его прекращением. Такое отождествление приобретения и возникновения прав принято со времени Пухты большинством немецких пандектистов, но оно неправильно, и вот почему. Приобретение права при переходе его от одного лица на другое не есть возникновение этого права в лице его приобретателя: оно остается тем же, чем было в лице передатчика, и не изменяет, в общем, своего содержания. Точно так же и потерю этого права данным лицом нельзя считать его прекращением: оно продолжает с тем же содержанием свое существование в другом лице. Сверх того, мы знаем, что существуют права, данные самим понятием личности, возникающие и прекращающиеся вместе с этой личностью и не подлежащие уже поэтому ни приобретению, ни потере. Говорить, что эти права приобретаются рождением и теряются смертью, значит злоупотреблять установленными формами языка.
Тем не менее, мы должны признать, что большая часть гражданских прав может быть приобретена и утрачена, и в отношении к этим отчуждаемым правам приобретение права будет и его возникновением, но только для данного лица. И такое возникновение права может стоять или независимо от предшествующего ему юридического состояния и права другого лица, или основываться на праве предшественника. В первом случае мы говорим о первоначальном, или первообразном (acquisitio originaria), во втором - о производном, или деривативном (acquisitio derivativa) приобретения. Это - первое и важнейшее разделение способов приобретения прав.
А) Первообразное приобретение имеет достаточное основание в своем собственном составе и не нуждается в доказательстве своего родословного древа; оно не зависит от прав предшественников и основано непосредственно на объективном правопорядке. Сюда принадлежат: овладение бесхозяйной вещью (оccupatio), переработка вещи (specificatio), давностное владение (usucapio), присоединение одной вещи к другой (accessio) - в отношениях вещного права; известные юридические сделки и деликты - в устанавливаемых ими впервые отношениях обязательственного права.
Уже эти случаи первообразного приобретения показывают, что для него существенно не возникновение нового права, как это принимается некоторыми юристами, а только независимость возникающего права от предшествующего, так что мы можем говорить о первообразных способах приобретения и тогда, когда какое-либо право прекращается в одном лице и однородное право возникает в другом - без того, чтобы возникающее право стояло в зависимости от прекращающегося. Таково, напр., приобретение собственности по давностному владению, совершающееся независимо от того же права прежнего собственника, или вступление в наследство дальнего родственника после отказа от него более близкого родственника, причем первый осуществляет не наследственное право второго, а свое собственное наследственное право и вступает непосредственно в права наследодателя.
Заметим еще, что все субъективные права восходят, в конечном анализе, к первообразным способам приобретения, и если бы дело шло о настоящем доказательстве этих прав, не облегченном принятыми во всех законодательствах положительными правилами о доказательствах тех или других юридических фактов, то доказательство это не могло бы быть приведено иначе, как установлением приобретения каждого права в какой бы ни было отдаленный момент его возникновения, именно первообразным, а не каким-либо иным способом приобретения.
Противоположность первообразным способам приобретения составляют производные способы, имеющие место при всех отчуждаемых правах и образующие в своей совокупности то, что называют, с одной стороны, переходом, или перенесением, прав, а с другой - преемством в праве (successio). Говоря о переходе прав, стоят на точке зрения того, кто до момента этого перехода был их обладателем (auctor juris), а говоря о преемстве, становятся на точку зрения их приобретателя (successor), присоединяя сюда и тот случай, когда преемство происходит не только в правах, но и в обязанностях или долгах.
Сущность преемства состоит в том, что преемник вступает в права и обязанности своего предшественника, которыми и определяется его юридическое положение. Наследник производит свое право от наследодателя, залогоприниматель - от залогодателя, пользователь (узуфруктуарий) - от собственника или его преемника и т. д. И практически важное различие всех производных способов приобретения от первообразных лежит в том, что производное право, в виде общего правила, вовсе не возникает, если право предшественника недействительно, а в случае его действительности - возникает не в большем объеме, чем это последнее, и на производное право переходят все преимущества, ограничения и недостатки того же права предшественника. Кроме того, при преемстве нельзя ссылаться в доказательство своего права непосредственно на объективный правопорядок и основывать только на нем, как при первообразных способах, свое приобретение. Ссылка на объективное право может быть здесь лишь посредственная, соображенная с правом предшественника на предмет приобретения. От права предшественника новое приобретение только и заимствует свое содержание и свою силу. Отсюда и правило, которое римские юристы выражали следующими словами: nemo plus juris in alium transferre potest, quam pise habe (1, 54 D. 50, 17), т. е. никто не может передать другому более прав, чем он сам имеет. Это правило кажется логически необходимым, так как, раз мы говорим, что производные способы приобретения прав суть такие, при которых А заимствует свое право у Б, отсюда следует само собой, что А не может получить от Б такого права, которого нет у самого Б, и, если какое-либо право в лице Б ограничено или оспоримо, то оно может перейти к А не иначе, как со своими ограничениями и своей оспоримостью.
Несмотря, однако, на свою логическую непогрешимость, приведенное правило терпело некоторые исключения уже в римском праве и терпит еще больше исключений в современном праве. Римское исключение, повторенное с небольшими видоизменениями в некоторых новых законодательствах, напр., прусском, уполномочивало фиск, императора и его супругу переносить на других собственность в вещах, которые не принадлежали им самим на праве собственности. Но это исключение едва ли можно считать таковым ввиду того, что в указываемых им условиях происходит не столько перенесение, сколько создание права властью, присвоенной себе фиском и императором. И во всяком случае это исключение несовместимо с конституционным строем современных государств, не допускающим такого привилегированного положения государства и монарха в отношениях гражданского права.
Но если современные законодательства и не знают подобного вмешательства государства и монарха в права частных лиц, то они признают в очень широких размерах передачу не принадлежащих передатчику прав их добросовестному приобретателю. Сюда принадлежит чрезвычайно распространенное теперь положение, по которому тот, кто производит добросовестно свое право от неуправомоченного на него лица, считается во многих случаях приобретшим то именно право, которое было предметом его сделки с передатчиком и которого не было у этого последнего. Таким образом, вопреки указанному правилу право добросовестного приобретателя оказывается значительно измененным и расширенным сравнительно с правом его предшественника. Но и этот случай можно не считать исключением, так как многие юристы видят и тут не производное, а первообразное приобретение, облеченное только в форму производного. Настоящий мотив приобретения лежит здесь в доброй совести приобретателя, возводимой объективным правом в основание приобретения, а не в акте передачи, требуемом только для доказательства добросовестного приобретения. Аналогию этому случаю мы имеем и в приобретении собственности на плоды со стороны добросовестного владельца.
Настоящие исключения из указанного правила представляют те юридические отношения, в которых передача права предоставлена самим законом не только тем, кому это право принадлежит, но и тем, кому оно не принадлежит, и кто тем не менее управомочивается на его передачу. Сюда принадлежат, напр., нормы, дозволяющие в известных случаях мужу располагать имуществом жены, опекуну - имуществом подопекаемого, залоговому кредитору - отчуждать заложенные ему движимости должника и т. д. Во всех этих случаях приобретение права происходит так, как бы оно было производным от собственности, и если взгляды юристов на конструкцию как этих, так и других исключений из римского принципа расходятся, то никто не оспаривает ни их правомерности, ни соответствия современным требованиям жизни.
Различают следующие виды преемства:
а) Преемство полное и ограниченное. В первом случае (successio translativa) преемник получает то самое право, которым обладает его предшественник. Это мы видим, напр., при передаче собственности и обязательств, когда содержание права остается тем же и совершается только смена его субъекта. Юридическое отношение определенного содержания переносится, как идеальный объект права, от одного лица на другое, но сохраняет, по существу, свое тождество*(512). Во втором случае (successio constitutiva) новое право более ограниченно, чем старое, хотя и происходит от него. Примеры подобного преемства дает нам установление собственником залога или отдельного от его собственности права пользования в другом лице: до установления того и другого права собственник не обладал ни одним из них как особым правом, почему право залога или пользования здесь не переносится, а как бы создается. Но оно обусловлено правом предшественника, производно от него, и потому мы имеем и здесь производный способ приобретения с содержанием первообразного, или первообразный способ приобретения в одежде производного.
б) Более существенно различие между универсальным, или общим, и сингулярным, или частным, преемством. Первое есть преемство во всем имуществе, второе - преемство в отдельных частях имущества. Там одно лицо вступает единым актом во все права и обязанности другого лица; здесь оно приобретает только отдельные права и обязанности своего предшественника, и каждое из этих приобретений требует особого акта.
При универсальном преемстве все права и обязанности мыслятся как единство, как имущество в юридическом смысле, и переносятся от одного лица на другое целиком, т. е. во всей совокупности своего юридического актива и пассива, другими словами - вместе с долгами, и даже в том случае, когда эти последние не подлежат переходу без согласия кредитора. Практическим последствием такого единства как в акте, так и в предмете приобретения является то, что оно, с одной стороны, делает ненужным особое приобретение отдельных частей имущества, а с другой - не исключает универсального преемства и при долевом вступлении в права и обязанности по этому имуществу. Универсальный преемник - не только тот, кто один приобретает все имущество другого, но и тот, кто приобретает все это имущество в доле с другими (pro parte indiviso).
Главный случай универсального преемства есть наследование, и многие европейские законодательства, как, напр., французское, и ограничивают им это преемство, устанавливая для всех отношений "между живыми" только сингулярное преемство. Это - одно из отличий современного права от римского, признававшего универсальное преемство и во многих других случаях, напр., при вступлении римского гражданина в рабство или под власть другого римского гражданина (arrogatio), при заключении брака с установлением власти мужа над женой (conventio in manum), при несостоятельности должника (venditio bonorum) и т. д.*(513) Германскому праву известно, как мы на это уже указывали*(514), в пределах общего понятия имущества и выделяемое из него для какой-нибудь цели "особое имущество" (Sondervermцgen), напр., родовое, ленное, фидеикомиссы и т. д. Это имущество тоже рассматривается до сих пор как единство, и к нему применяются положения об универсальном преемстве. Что касается нового Немецкого уложения, то оно сближается и в настоящем вопросе с римским правом, допуская универсальное преемство не только в наследственном праве (§ 1992), но, с известными ограничениями, и при переходе в казну имущества юридических лиц (§ 46, 88), и при общности имущества супругов (§ 1432), и при выходе членов товарищества из его состава (§ 738), и в некоторых других случаях. Общей чертой этих дополнительных случаев универсального преемства в Немецком уложении служит совокупный переход от одного лица на другое только прав, составляющих данное имущество, тогда как переход его долгов регулируется в различных случаях различно. Поэтому мы и можем сказать, что первичным моментом универсального преемства по Немецкому уложению является приобретение единым актом только всех прав предшественника, тогда как вступление в его долги есть вторичный момент этого преемства, могущий в отдельных случаях и отсутствовать*(515).
Но общим правилом как для этого уложения, так и для большинства европейских законодательств остается сингулярное преемство во всех случаях, когда универсальное преемство не указано прямо в законе. И это даже тогда, когда дело идет о переходе всего имущества путем продажи, дарения, установления приданого и т. д. Во всех не оговоренных законом случаях сделок "между живыми" переход имущества совершается не иначе, как передачей отдельных составляющих его частей, так что земельные участки и соединенные с ними права передаются соответственной отметкой в ипотечных книгах, простые обязательства - договором цессии, формальные обязательства - в предписанных для них законом формах и т. д.*(516)
Сингулярное преемство обнимает собой, как мы сказали, все случаи, когда одно лицо вступает в отдельные права и обязанности другого лица, и каждое из этих прав, равно как и каждая обязанность, переносится и приобретается по особому юридическому акту. Это преемство есть господствующее в гражданском обороте, и к нему следует отнести прижизненные сделки (inter vivos), направленные на перенесение отдельных прав, каковы, напр., традиция вещных и цессия обязательственных прав, запись в ипотечные книги, принятие чужого долга и т. д., и завещательные отказы среди сделок на случай смерти (mortis causa).
Таким образом, сингулярное преемство характеризуется тем, что оно касается одного или нескольких предметов, или прав и обязанностей, рассматриваемых индивидуально и независимо от своего числа. Каждый из этих предметов приобретается особо, и приобретатель не отвечает за долги своего предшественника: эти долги, если не говорить о тех, которые обеспечены залогом и другими вещными правами, открывающими путь вещному иску, лежат на всем имуществе, а не на какой-либо части этого имущества. Поэтому же ответственность за долги и имеет место только при универсальном преемстве в целом или идеальной доли целого имущества, но не при сингулярном преемстве отдельных частей этого имущества, переходящих, по общему правилу, из рук в руки без всяких долгов*(517). При этом не требуется непременно и производного способа приобретения: приобретение какого-нибудь права от неуправомоченного на его перенесение лица есть сингулярное преемство, так как единичное право переходит и здесь из одного имущества в другое, но не из имущества неуправомоченного, а из имущества управомоченного на него лица*(518).
Ввиду того, что гражданские права, по общему правилу, находятся в свободном распоряжении своих субъектов, о них говорят, как о правах переносимых. Исключение представляют права, связанные по самому своему существу и предмету с данным лицом, как, напр., право на имя, право членства в некоторых союзах, права на преимущественную покупку и выкуп известного рода имуществ, исполнение договора поручения, права, вытекающие из штрафных исков, некоторые формы права пользования, права мужа в имуществе жены и т. д. Такая непереносимость права может быть установлена и по особому соглашению заинтересованных лиц между собой. В связи с этим явлением стоит и непередаваемость прав по наследству, составляющая в имущественных отношениях такой же исключительный факт, как и непереносимость прав при жизни их обладателей. Сюда можно отнести: пожизненные ренты, участие в договоре товарищества, право отмены дарения и т. д.
Б) Различают еще возмездные и безмездные способы приобретения в соответствии с таким же различием юридических сделок. В первом случае приобретатель дает или обещает что-либо в обмен того, что он получает, во втором - он не делает ни того, ни другого и совершает приобретение без всякого взаимного действия со своей стороны. Там - возмездное основание приобретения (vausa oneros), составляющее общее правило в имущественном обороте; здесь - безвозмездное основание приобретения (causa lucrativa), подчиняемое особым правилам. В обоих случаях основанием приобретения служат, в большинстве случаев, юридические сделки, которые в отношении к безмездным способам сводятся к дарению и завещанию. Но как здесь, так и там возможны, кроме сделок, и другие основания приобретения: напр., наследование по закону, давностное владение, приобретение собственности на клад, неуполномоченное ведение чужих дел и т. д. Различие между возмездными и безвозмездными способами приобретения выражается в формах отчуждения, условиях право- и дееспособности участвующих при том и другом приобретении лиц, объеме права распоряжения на предмет отчуждения - и в некоторых других отношениях, о которых может идти речь только в специальной части гражданского права. В отношении к безвозмездным способам приобретения можно отметить тенденцию к поставлению приобретения, напр., созданием оснований для его отмены, в менее благоприятные условия, чем те, которые установлены для возмездных способов приобретения.
В) Различие способов приобретения на случай смерти, или "от мертвых" (mortis causa), и "между живыми" (inter vivos) - совпадает, в общем, при современном состоянии законодательств с разобранным выше различием универсального и сингулярного преемства и не требует поэтому особых разъяснений. Ограничимся замечанием, что при сделках на случай смерти законным условием возникновения прав и обязанностей служит смерть лица, от которого идут эти права и обязанности. Но безразлично, возникают ли эти права и обязанности уже в лице наследодателя и от него переходят к наследнику, или они возникают впервые в лице этого последнего со смертью наследодателя, напр., в форме обязанности произвести его погребение, поставить ему памятник, выплатить известную сумму денег и т. д. Все другие случаи приобретения прав и обязанностей относятся к приобретениям "между живыми", хотя, употребляя это выражение, чаще всего имеют в виду только юридические сделки "между живыми".
В нашем законодательстве не указано общих начал для приобретения прав. Все, что мы знаем в этом отношении о "способах приобретения прав на имущества" по нашему закону, исчерпывается пятью весьма краткими статьями т. Х, в его 2-й главе 3-го раздела 2-й книги, и из этих статей общее значение для всех способов приобретения может быть приписано только ст. 699, сообщающей нам, что "права на имущества приобретаются не иначе, как способами, в законах определенными". Широко развит один лишь вопрос о "порядке укрепления прав на имущества или об актах вообще", и он занимал в изданиях т. Х до 1887 г. ст. 707-933, выделенные теперь в особое приложение к ст. 708-709 того же т. Х для местностей, где не введено Положение о нотариальной части, с которым мы ознакомимся несколько ниже. Заметим здесь только то, что слово "укрепление" употребляется нашим законом в двояком смысле: во-первых, законного основания приобретения (causa acquirendi) и во-вторых, внешнего акта, удостоверяющего это законное основание. Само собой разумеется, что такая двойственность смысла, придаваемого одному и тому же слову, не может быть одобрена. Существенное значение для приобретения права можно признать только за законностью его основания или способа приобретения, тогда как внешние акты этого приобретения различаются по различию прав и не всегда имеют для них решающее значение. Когда ст. 707 нашего т. Х говорит, что "укрепление прав на имущество производится: 1) крепостными, нотариальными, явочными или домашними актами; 2) передачей самого имущества или вводом во владение оным", - она, очевидно, имеет в виду только акты, а не основания приобретения, и притом только возможные и далеко не всегда необходимые акты приобретения. Иначе нельзя было бы понять, почему приобретение прав во многих случаях, как, напр., при деликтах и других правонарушениях, обходится без всяких актов укрепления, и почему два из указанных в ст. 707 способов укрепления как раз тех прав, к которым они имеют специальное отношение, а именно - ввод во владение для собственности на недвижимости и передача вещи для движимостей - не играют решающей роли и при приобретении этих прав. Поэтому, оставляя в стороне форму актов, которые стоят часто в непосредственной связи с самим приобретением, о котором нам придется говорить особо в учении о формальных и бесформенных сделках, - мы можем теперь же сказать, что указываемые ст. 707 способы укрепления представляются скорее способами доказательства, чем способами приобретения различных прав и что о них уместнее говорить в специальной части гражданского права в связи с правами, которым они служат тем или другим укреплением.
Однако и при всей недостаточности общих определений нашего Свода законов гражданских, из смысла его частных постановлений о приобретении отдельных видов прав можно заключить, что и ему не чуждо сознание изложенных выше начал приобретения прав. Так, напр., в ст. 420 указывается, что приобретение права собственности имеет место, когда кто-либо получит "власть владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом исключительно и независимо от лица постороннего", другими словами - когда это право связывается с известным лицом как его субъектом. В той же ст. 420 содержится также довольно ясно выраженное различие приобретения первообразного и производного. В начальных словах статьи: "кто быв первым приобретателем имущества в частную его принадлежность", заключается указание на первообразное приобретение имущества, а в последующих словах: "или кому власть сия от первого его приобретателя перешла непосредственно, или через последующие передачи и укрепления" - можно усмотреть производное приобретение. Не подлежит сомнению, что закон наш отличает и универсальное преемство от сингулярного. Так, наследство по ст. 1104 определяется как совокупность имуществ, прав и обязательств, остающихся после умершего, и все это, на основании ст. 1258 и 1259, переходит к наследникам во всей своей совокупности, т. е. как в правах, так и обязанностях. Что касается правила: nemo plus juris in alium transferre potest, quam ipse habet, то наш Сенат видит его выраженным в ст. 521, которая дозволяет собственнику имущества, находящегося во временном владении другого, передавать право собственности на него, не стесняя этим прав отдельного владения*(519). Применение этого же правила можно найти и в ст. 1392, лишающей покупщика спорного имущества права на это имущество в случае отсуждения его от продавца, и это потому, что оно было спорно в лице передатчика. Исключения из этого же правила дают нам ст. 529, 534, 612-615 т. Х ч. I.
В нашем законе (примеч. к ст. 699) указаны и следующие способы приобретения: "1) способы дарственные и безмездные, а именно: пожалование, выдел имущества детям от родителей, дар, духовное завещание; 2) наследство; 3) способы обоюдные, каковы суть мена и купля; 4) договоры и обязательства.
3. Изменение прав
Между возникновением и прекращением права лежит обширная область его действия. Это действие определяется следующим общим правилом: раз возникшее право действует до тех пор, пока не наступают факты, прекращающие его существование, и так как наступление ни одного юридического факта не принимается само собой, а должно быть доказано, то возникшее право продолжает существовать, пока не доказано его прекращение. Но это существование права возможно или в том виде, как оно возникло, или в измененных последующими фактами формах, которые допускают, в свою очередь, также двоякое представление. Изменения в праве можно мыслить или так, как бы они заключали в себе прекращение прежнего права в связи с возникновением нового и однородного с первым права, или так, как бы ими вовсе не затрагивалось существо и тождество старого права с новым. Первое из этих представлений характеризует, как мы на это уже указывали*(520), древнеримское право и удерживается даже в Юстиниановом законодательстве, которое отрицает, напр., сингулярное преемство в обязательствах, но достигает его практически необходимой цели сложной юридической конструкцией, уничтожающей существующее обязательственное отношение и ставящей на его место новое. Современные законодательства держатся, напротив, второго из указанных представлений и признают в гораздо большем объеме, чем это делало римское право, наряду с прекращением одного и возникновением другого права, и такие изменения в составе права, при которых оно, изменяясь лишь в своих второстепенных последствиях, сохраняет во всем существенном свое тождество.
Во многих случаях практическое различие между тем и другим видом изменения права будет ничтожно, так как должник останется одинаково обязанным к платежу, все равно, установит ли его кредитор новое обязательство в форме новации или делегации, или передаст другому лицу то же обязательство в форме цессии. Но нередки и такие случаи, когда это различие получает большую важность для прав и обязанностей, связанных с тем юридическим отношением, которое претерпевает то или другое изменение, напр., для тяготеющих на собственности сервитутов или соединенных с данным обязательством залога, поручительства и т. д. При изменениях, не затрагивающих тождества права, все добавочные к нему права и обязанности, равно как и все усиливающие или ослабляющие его качества, продолжают существовать, а при изменениях, уничтожающих прежнее и устанавливающих новое право, эти же права и обязанности перестают существовать. Но какие именно изменения в праве должны быть отнесены в ту или другую категорию изменяющих его юридических фактов, этот вопрос не допускает общего решения и должен рассматриваться в связи с отдельными юридическими отношениями*(521).
Изменения в праве касаются, в общем, или субъекта, или содержания права. Изменения в субъекте права составляют преемство, о котором мы уже вели речь, а изменения в содержании права могут быть или количественного, или качественного характера. В количественном отношении измененное право может оказаться или больше, или меньше того права, которое подверглось изменению: напр., предмет собственности делается больше от присоединяющихся к нему намывов и других приращений (accessio), предмет обязательства становится меньше после частичного удовлетворения кредитора и т. д. В качественном отношении на место одного предмета права и одного иска может вступить другой предмет права и другой иск: напр., неисполнение обязательства или нарушение собственности, не оставляющее возможности ее восстановления, ставят в первом случае на место условленного действия вознаграждение за убытки, а во втором - на место вещного иска собственника обязательственный иск о тех же убытках. Наконец, изменение прав и обязанностей может состоять как в их усилении или расширении, так и в их ослаблении или ограничении. Усиление прав мы имеем в случаях присоединения к данному обязательству поручительства, залога, неустойки и других форм укрепления и обеспечения обязательств; усиление обязанностей - при просрочке должника (mora debitoris), совершении им деликта и т. д. Примеры ослабления прав дают нам погашающая давность, зачет в одно обязательство другого (compensatio), право задержания вещей должника (jus retentiois), отсрочка в исполнении обязательства, принятие наследства (cum beneficio inventarii), т. е. с оговоркой о платеже наследственных долгов только в размере актива наследственного имущества; ослабление обязанностей мы видим, напр., при просрочке кредитора (mora accipiendi). Сюда же принадлежат и "натуральные обязательства" (naturalis obligatio), лишенные иска, но осуществляемые путем возражения и некоторых других способов юридической защиты (напр., обязательства, возникающие из игры), и случаи так наз. "спящего", или бездеятельного, состояния права (Ruhen des Rechts), напр., собственность на вещь, состоящую частью другой вещи, бумаги на предъявителя или векселя в руках выдавшего их должника, предиальные сервитуты, совпадающие с собственностью на служащий участок, и т. д.*(522)
Все эти случаи ослабления прав и обязанностей, совпадающие отчасти с их "пассивным действием"*(523), надо отличать от прекращения прав. Здесь - право теряет всякую силу, и соответствующее ему фактическое состояние не может быть восстановлено иначе, как созданием нового права. Там - право не теряет всей своей силы и попадает только временно в такое положение, в котором оно или вовсе не может или может лишь отчасти проявить свое действие. Но если обстоятельства изменяются, и факты, препятствующие действию права, устраняются, оно вступает в полную силу и не имеет надобности в новом создании*(524).
4. Прекращение прав
Способы прекращения прав также разнообразны, как и способы их возникновения. Первое место в обоих случаях занимают юридические действия как управомоченных, так и третьих лиц; за ними идут всевозможные объективные факты, не зависящие от человеческой воли.
В примере уничтожающих права юридических действий управомоченных лиц можно указать на отречение от права, отчуждение его другому лицу, платеж должником по своему обязательству и т. д. В пример юридических действий третьих лиц приведем: давностное владение чужой вещью, переходящее в право собственности на нее и уничтожающее право прежнего собственника; переработку кем-либо моей вещи в другую; неуправомоченное отчуждение моей вещи третьим лицом добросовестному владельцу, приобретающему на нее право собственности; исполнение моего обязательства неуполномоченным на это третьим лицом и т. п. Наконец, в пример объективных фактов, уничтожающих то или другое право, сошлемся на смерть управомоченного или обязанного лица, прекращающую не только права личности и семейные права, но и узуфрукт, и некоторые чисто личные обязательства; разрушение вещи, полагающее конец как существовавшим в ней вещным правам, так в известных случаях и обязательствам, имевшим ее своим предметом; слияние одной вещи с другой, уничтожающее мое право в слитой вещи; истечение времени, установленного для действия моего права, наступление условия, при котором данное право не может существовать, и т. д. Юридические последствия всех этих юридических фактов, приводящих на основании норм объективного права к прекращению того или другого юридического отношения, различаются по различию прекращаемых ими юридических отношений. Поэтому уже они не допускают общего изложения. Но важнейший из способов прекращения прав, которым служит так наз. отчуждение, представляет известные общие черты для всех отчуждаемых прав, и мы посвятим ему несколько общих замечаний.
Отчуждением (alienatio) в широком смысле называют всякое прекращение права по воле управомоченного лица, так что оно обнимает собой не только прекращение права для данного лица с перенесением его на другое лицо, но и односторонние акты отречения от права без перенесения его на другое лицо, равно как и ограничения одного права установлением в его предмете прав третьих лиц, как это происходит, напр., при заказе сервитутов или залога*(525). Но в тесном смысле отчуждение есть прекращение права только путем перенесения его на другое лицо, и, следов., одно лишь субъективное прекращение права, т. е. прекращение его для данного лица, тогда как объективно отчужденное право продолжает жить в другом лице с тем же содержанием и теми же особенностями, которые отличали его и до акта отчуждения.
Не надо только упускать из виду, что отчуждение и в тесном смысле представляется единой сделкой, а не соединением двух сделок, из которых одна заключала бы в себе прекращение права для данного лица, а другая - установление права равного содержания для другого. Такое раздвоение сделки отчуждения не может быть допущено уже потому, что тот, кто переносит свое право на другого, хочет именно этого перенесения, а не прекращения права, которое есть для него только последствие, а не цель сделки отчуждения. Это соображение может быть практически важно, и особенно там, где переход права встречается с каким-либо препятствием на стороне его приобретения, напр., с неправоспособностью приобретателя; в этих случаях не принимается и прекращения права.
Отречение, или отказ от права, есть то же отчуждение, но без установления права в другом лице. Это последнее может получить от него известные выгоды: напр., дереликция, или оставление вещи на произвол судьбы, делает возможным приобретение на нее собственности через оккупацию, или овладение; прощение долга увеличивает имущество должника; отказ от сервитута улучшает положение собственника служащего участка и т. д. Но все эти выгоды третьих лиц не входят в понятие отречения от прав, и если это последнее делается только ввиду этих выгод, оно будет скорее отчуждением в тесном смысле, чем отречением от права.
Оба отношения стоят так близко друг к другу, что отречение от прав допускается, по общему правилу. только в границах их переносимости. Тем не менее различие этих отношений получает особенное значение при толковании законов, содержащих в себе запреты отчуждений и отречений от прав. Эти запреты могут касаться либо уже существующего и принадлежащего данному лицу права, либо одной возможности его приобретения. Например, запрещение отчуждений in fraudem creditoris, т. е. во вред кредитору, касается в пандектном, т. е. современном римском праве, только приобретенных прав, но не возможности приобретения того или другого права, напр., будущего наследства путем его своевременного принятия. Напротив, под запрет отчуждений имущества малолетнего, состоящего под опекой, подпадает и простая возможность приобретения, которая не может быть утрачена отречением от нее опекуна. Поэтому же общие понятия отчуждения и отречения от прав едва ли имеют большое значение, раз в каждом отдельном случае приходится исследовать, в каком смысле тот или другой закон оперирует этими понятиями. Ни отчуждение, ни отречение от прав не представляют собой самостоятельных юридических сделок, подобных купле-продаже, займу, завещанию и т. д. Это - только принципы, выступающие при различных юридических сделках в одежде то дереликции - при вещных правах, то прошения долга - при обязательствах, то формального отречения - в наследственном праве и т. д. Поэтому ни для отчуждения в тесном смысле, ни для отречения от прав нельзя и думать об общем учении в смысле общих условий действительности, осуществления и юридических последствий принадлежащих к ним отношений. Ответ на вопросы: когда и при какой фактической обстановке возможны эти отношения, достаточно ли здесь одного волеизъявления или требуется еще реальное действие, в каких случаях отречение от прав не обходится без согласия того, кто может воспользоваться его результатом, - ответ на эти вопросы, возбуждаемые практикой отчуждений и отречений, может быть получен только из юридической природы отчуждаемых прав, а не из понятий отчуждения или отречения от прав.
Об отречении следует еще сказать, что при всем разнообразии его предмета, которым служат различные права, полномочия, привилегии, возможности приобретения и т. д., этим предметом могут быть только выгоды и преимущества, но не обязанности и долги, и не такие юридические состояния, с которыми связаны одновременно права и обязанности. Поэтому же, отрекаясь от прав, нельзя отречься и от регулирующих их норм, и если иногда говорят об отречении, напр., от S. C. Vellejanum или других законодательных норм, то понимать это надо в смысле отречения только от субъективных прав, основанных на тех или других нормах. Точно так же нельзя отречься и от таких правовых состояний, как, напр., родство, но можно отречься от вытекающих из него прав, напр., наследования. Равным образом нельзя отречься от прав личности и их последствий, защиты против обмана (exceptio doli generalis), права на алименты или содержание, имеющее возникнуть в будущем, и т. д. Отречение от большинства прав по обязательствам возможно только в форме договора, так как для действительности такого отречения необходимо согласие должника. Но при вещных правах, как, напр., собственности, сервитутах и т. д., достаточно в большинстве случаев и одностороннего отказа - без того, чтобы на него требовалось чье-либо согласие; сюда принадлежит римская дереликция движимых и недвижимых вещей, отречение от сервитутов и т. д. В современном праве - напр., в новом Немецком уложении - дело обстоит так же по отношению к движимостям, но для действительности отказа от прав на недвижимость требуется соответственное заявление в ипотечном учреждении и отметка в ипотечных книгах. Для отказа же от права пользования как в недвижимости, так и в движимости признается достаточным хотя и односторонний, но все-таки такой односторонний отказ, о котором собственник этих имуществ имеет возможность осведомиться. Вне случаев, в которых закон требует для действительности отречения его выражения в заранее определенных формах, отречение может быть выведено, при соображении всех обстоятельств дела, и из так наз. конклюдентных действий, напр., продолжительного воздержания от отправления права, упущения возражений против этого отправления и т. д.
Утверждают еще, что в случаях сомнения толкование отречения должно быть ограничительное и идти против него. Но это утверждение приходится признать или неверным, или не заключающим в себе ничего такого, что составляло бы особенность отречения. Отречение, как и все акты воли, должно толковаться во всем своем объеме и по совокупности обстоятельств дела. Поэтому оно не исключает и распространительного толкования. Но в него, как и в другие волеизъявления, нельзя вкладывать то, что в нем не содержится, и обязывать лицо, отрекающееся от какого-либо права, такой ответственностью, которая не входила в его намерения*(526).
Наш закон упоминает о следующих видах прекращения прав: а) смерть, которой прекращаются, однако, только личные права, - права с имущественным характером переходят к наследникам; б) гибель вещи - для собственности и других прав, имеющих своим предметом индивидуально определенную вещь, причем эта гибель может быть как физическая, так и юридическая, напр., при изъятии вещи из гражданского оборота, при экспроприации, конфискации и т. д.; иные сервитуты прекращаются еще не только разрушением вещи, которая служит их предметом (ст. 459), но и смертью лица, в пользу которого они установлены (напр., пожизненное пользование, ст. 5331-13); в) отречение от права, выражаемое или заявлением о нежелании обладать данным правом, или известным действием, напр., дереликцией, неявкой наследника к наследству (ст. 1265) и т. д., причем из ст. 408 можно вывести заключение, что оставленные недвижимости делаются собственностью государства; отречение от обязательственного права считается действительным только тогда, когда оно принято лицом обязанным (ст. 1547 и к ней сен. реш. 80/196); г) погашающая давность (ст. 692 и 694), о которой мы будем говорить особо в учении о влиянии времени; д) отчуждение как добровольная передача права от одного лица другому противополагается принудительному прекращению права, которое обходится без воли его субъекта, напр., при экспроприации, конфискации и других распоряжениях государственной власти.
5. Время
А) Сроки
Б) Давность
В) Погашающая давность
Г) Измерение времени
Время есть необходимый спутник всех без различия юридических отношений, но оно влияет на них не само по себе, а через те или другие юридические факты, которые им обусловливаются или ограничиваются, как мы видим это, напр., в тех случаях, когда начало или конец какого-нибудь права связывается с наступлением того или другого срока или совершением какого-либо действия в пределах определенного вперед промежутка времени. И так как влияние это приспособляется к различию юридических отношений и разнообразится до бесконечности, то об едином институте времени не может быть, собственно, речи. Но можно отметить главнейшие случаи, в которых объективное право специально занимается временем как фактором возникновения, изменения и прекращения юридических отношений. Эти случаи представляют нам: А) сроки, Б) и В) институты давности, Г) способы измерения времени.
О сроках, устанавливаемых для начала или конца прав в юридических сделках, мы будем говорить в учении об этих последних и ограничим здесь наше изложение несколькими общими указаниями только на так наз. законные сроки.
Они устанавливаются законом, который заключает известные права в определенные пределы времени и не допускает за этими пределами их действия. Это - так наз. срочные права, для примера которых можно привести личные сервитуты, ограниченные пределами человеческой жизни, 100-летнюю по римскому праву продолжительность узуфрукта юридического лица, договоры товарищества, личного найма, поручения, владельческие иски, иски по оспариванию всевозможных прав, различные виды права выкупа, наконец, - авторские, патентные и т. п. права. Действие всех этих прав прекращается с истечением установленного для них срока, и в этом отношении оно сходится с погашающей давностью, приводящей также в прекращении права по прошествии определенного законом промежутка времени, в течение которого оно остается без осуществления. Но за этим сходством скрываются и важные различия.
Во-первых, основание прекращения срочного права лежит не в действии или бездействии управомоченного лица, как мы видим это при давности, а исключительно в срочности права, которое теряет свою силу только потому, что оно ограничено в своем существовании известным сроком, независимо от того, отправляется ли оно и как отправляется своим субъектом.
Во-вторых, срочное право, как право, ограниченное во времени, прекращается с истечением положенного для его действия промежутка времени вполне и на основании закона (ipso jure), так что судья должен считаться с этим обстоятельством по долгу службы (ex officio), независимо от ссылки на него сторон. Напротив, погашающая давность действует как самостоятельный институт не только против срочных, но и против бессрочных прав, - действует, однако, не ipso jure, как срочность права, а ope exceptionis, т. е. путем предъявления возражения о давности, без которого судья не принимает прекращения не только права, но и иска, если бы даже течение давности и было завершено. Поэтому мы и можем сказать, что погашающая давность касается только иска, а законные сроки действуют на самое право, и что первая дает место лишь таким возражениям против права, при которых это последнее может продолжать свое существование, тогда как законные сроки уничтожают это право независимо от каких бы то ни было возражений и в силу самого закона.
Указанными чертами сходства и различия между основанием и действием срочных прав и погашающей давности объясняется как то, что некоторые из положений, признанных для погашающей давности, - напр., положения о приостановке ее течения в случаях потери дееспособности, безвестного отсутствия, непреодолимой силы и т. д., - переносятся специальными законодательными постановлениями и на срочные права, как и то, что большинство этих положений остается без применения для срочных прав*(527).
Но сроки имеют важное значение не только в смысле промежутков времени, ограничивающих действие известных прав, но и в смысле даты, или момента возникновения и прекращения как этих же, так и других прав. Например, при встрече многих прав против одного и того же лица каждое из них удовлетворяется, в мере возможного, как это нам уже известно*(528), независимо от всех других. Но для предупреждения конфликтов и несправедливости в порядке удовлетворения конкурирующих между собой прав в этом порядке удовлетворения устанавливается известная очередь, и преимущество или так наз. приоритет одного права перед другим определяется, главным образом, по дате или моменту возникновения этих прав. Это особенно касается вещных прав, которые осуществляются преимущественно перед обязательственными, за исключением, по некоторым законодательствам, только тех обязательств, которые направлены на индивидуально определенную вещь и при своем более раннем возникновении получают удовлетворение преимущественно перед послевозникшим вещным правом (Kaufbriecht nicht Miethe). Но при конкуренции одних вещных прав каждое из них осуществляется в зависимости от своей даты: более ранняя передача собственности устраняет более позднюю, старшее залоговое право идет впереди младшего и т. д.
Дата права играет большую роль и во многих других случаях, напр., при спорах о различных изобретениях и заявках этих изобретений, при сделках, основанных на пережитии одним лицом другого, при отмене одного волеизъявления другим, когда это последнее получается другой договаривающейся стороной одновременно или ранее первого, и т. д.
Б) Давностью мы называем признанное положительным правом превращение фактического состояния в юридическое действие времени*(529). Это явление покоится на той же идее, что и обычное право. В обоих случаях приносится дань мощи времени, вызывающей юридические последствия: там - для субъективного, здесь - для объективного права. И юридические последствия давности для субъективного права могут лежать как в его установлении, так и прекращении. В первом случае мы имеем приобретающую давность, или давность владения (usucapio, praescriptio acquisitiva), во втором - погашающую, или исковую, давность (praescriptio extinctiva).
Но ни то, ни другое явление не представляют единства. Ни приобретающая, ни погашающая давность не служат общим основанием для приобретения или потери прав. Существуют права, напр., семейные, не подвергающиеся давности, и ее действие основано всегда на предписании положительного права, никогда не предполагаясь само собой. Кроме того, условия как приобретения, так и потери права в силу давности различаются по отдельным юридическим отношениям. Поэтому мы и встречаем почти столько же институтов приобретающей и погашающей давности, сколько мы знаем юридических отношений, допускающих применение к себе этих институтов, и об общем учении о давности, выставленном еще в Средние века и находившем поддержку еще в минувшем столетии, теперь не может быть речи*(530).
Все, что есть общего в институтах приобретающей и погашающей давности, сводится к тому, что они имеют своей целью облегчение защиты права: продолжительное, но лишенное формального юридического титула и, во всяком случае, спорное отправление права делается, благодаря приобретающей давности, бесспорным, а продолжительное неотправление какого-либо права ведет через погашающую давность к потере исковой защиты в пользу лица, терпящего ущерб от неопределенного состояния этого права. В получаемом отсюда облегчении доказательств и обеспечении существующих юридических состояний лежит внутреннее оправдание всех видов давности, и это облегчение доказательств имеет тем более важности, что ценность прав зависит не только от их приобретения и потери, но и от возможности доказать эти права в случае их оспаривания. Это доказательство тем труднее, чем дальше отстоит право от времени своего возникновения, и во многих случаях оно невозможно. Сделав, напр., десятки лет назад какой-нибудь долг, я могу утратить все доказательства произведенного по нему платежа, и еще менее эти доказательства могут сохраниться у моих наследников. Тут нам и приходит на помощь давность, юридическое значение которой можно свести к запрету ссылаться на устарелые факты как против продолжительного отправления, так и против продолжительного неотправления прав, приобретаемых и утрачиваемых путем такого отправления и неотправления.
Подобное устранение из области защиты права устарелых доказательств может быть или предоставлено судебному усмотрению, или выражено в законных сроках давности. Давность есть именно выраженное в таких законных сроках устранение устарелых доказательств того или другого права, и если эти сроки, как и все числовые измерения в праве, заключают в себе значительный элемент произвольного, то это все-таки предпочтительнее судебного произвола.
Об институтах приобретающей давности можно еще сказать, что они представляются не самостоятельными, а вспомогательными институтами к некоторым вещным правам, напр., собственности и сервитутам, облегчая чрезвычайно защиту этих прав и оказывая этим неоценимые услуги гражданскому обороту. Старые писатели говорили об этой давности, как о "покровительнице человеческого рода" ("patrona generis humani"), а мотивы к Французскому кодексу утверждали, что "из всех институтов гражданского права этот - самый необходимый для социального порядка". И это верно, так как, при господстве в современном обороте производных способов приобретения, ни одно имущество не было бы ограждено без давности от постоянного оспаривания, и никто не мог бы обеспечить за собой обладания своим имуществом иначе, как невозможным в огромном большинстве случаев доказательством прав всех своих предшественников по обладанию этим имуществом*(531).
Тем не менее мы должны отнести изложение институтов приобретающей давности в специальную часть гражданского права, так как, раз эти институты служат в помощь защите собственности, сервитутов и некоторых других вещных прав, то изучение их возможно только в связи с этими правами.
Что касается погашающей давности, то она представляет более общий характер и должна быть рассмотрена в системе общей части гражданского права.
Погашающая давность, как и приобретающая, различается по различию прав, к которым она применяется. Сроки ее колеблются в различных законодательствах от 30 лет до несравненно более коротких промежутков времени в несколько месяцев, недель и даже дней. Во многих случаях она и совсем исключается. Наиболее общие исключения из действия погашающей давности, помимо прав личности, касаются в современных законодательствах прежде всего отношений семейного права, напр., исков о восстановлении супружеского общения и супружеской общности имуществ, о недействительности брака по соображениям публичного права (querela nullitatis juris publici), о возвращении детей, удерживаемых третьими лицами, об алиментах, основанных на семейных отношениях и т. д. Затем идут соседские отношения и разделы общего имущества, где все права и обязанности находятся в процессе постоянного обновления и применение исковой давности содействовало бы не прекращению, а продолжению неопределенности существующего состояния. Наконец, столь же общее исключение делается и для прав, вносимых в ипотечные книги, которые не допускают, как общее правило, применения к себе давности уже потому, что ипотечная система и давность служат одной и той же цели - установления мира и порядка в имущественных отношениях, - но достигают этой цели взаимно исключающими средствами: первая - креплением прав путем оглашения и записки их в книги, которым присваивается авторитет публичных актов; вторая - уничтожением исков, затемняющих права. Действие одного из этих принципов уничтожает само собой действие другого*(532).
Из сказанного можно было бы заключить, что погашающей давности, как и приобретающей, не должно быть места в общей части гражданского права, и это мнение разделяется многими юристами. Но оно едва ли правильно, так как, и не представляя собой единого института, погашающая давность дает нам, несомненно, общее юридическое понятие, характеризуемое действием не на права, а на иски, и притом таким действием, которое может быть принято за общее правило для всех имущественных прав, за специально выговариваемыми в положительном законодательстве исключениями*(533). Поэтому мы и не можем изгнать исковую давность из общей части нашей системы и дополним сообщенное о ней еще несколькими общими замечаниями.
Представление римских юристов об обессилении исков известными возражениями, к числу которых они относили и возражение о погашающей давности, только парализирующее иск, но не уничтожающее лежащего в его основании права, - это представление перешло и в современные законодательства. Юридическое основание погашающей давности видят и теперь в том, что лицо, имеющее право на какой-нибудь иск, не предъявляет этого иска в течение давностного срока, и так как действие всякого иска относительно, т. е. обращено только против данных определенных лиц, то такое же относительное, ограниченное данными лицами действие приписывают и погашающей давности. При обязательственных правах это действие совпадает, в общем, с уничтожением самого права, так как право и иск покрывают здесь друг друга, имея против себя одно и то же определенное лицо. Но при вещных и других абсолютных правах, производящих множество отношений и столько же исков против всех вступающих в противоречие с ними третьих лиц, давности подвергается каждый из этих исков в отдельности, тогда как самое право, независимо от погашения давностью только одного или нескольких исков, остается неприкосновенным*(534). Это продолжение права, несмотря на погашение давностью охраняющего его иска, - оно имеет место и в некоторых обязательственных отношениях - можно констатировать на следующих явлениях: а) Отречение от давности лица, в пользу которого она завершила свое течение, не рождает нового иска, а оставляет в силе старый; б) по этому старому иску могут быть установлены поручительство, залог и другие юридические отношения, которые не потеряют своей силы и при погашении иска давностью, раз они сами не будут погашены давностью по своим особым основаниям; в) платеж по долгу, погашенному давностью, не подлежит возврату не только в том случае, если он произведен с сознанием того, что долг уже погашен давностью (это было бы тем же отречением от давности), но и в том случае, если бы у заплатившего погашенный долг и не было этого сознания: обратное требование уплаченного исключается здесь соображениями о доброй совести*(535).
Рассмотрим теперь условия, в которые современные законодательства ставят действие исковой давности. Эти условия сводятся к двум следующим: а) непредъявление иска и б) истечение известного промежутка времени. Каноническое и "общее право" ставили еще условие "доброй совести" (bona fides) в лице того, кто пользуется выгодами погашающей давности, т. е. его незнание об иске, могущем быть к нему предъявленным. И это условие, неизвестное римскому праву, было отчасти реципировано не только прусским и некоторыми другими партикулярными законодательствами в Германии, но и Французским кодексом - в отношении, по крайней мере, коротких сроков давности, когда лицо, ссылающееся на давность, может быть обязано к присяге в том, что оно уже произвело удовлетворение по предъявленному к нему иску (Code civ., art. 2275). Но в отношении к общему, т. е. 30-летнему сроку давности, и Французский кодекс не требует никакой доброй совести (art. 2262), а огромное большинство новых законодательств, включая сюда и новое Немецкое уложение, совсем отказываются от этого требования. Остановимся несколько минут на двух указанных условиях исковой давности.
а) Непредъявление иска предполагает его возникновение, и с ним только связывается и начало течения исковой давности. Поэтому нет надобности ни в оспаривании иска лицом, обязанным к его удовлетворению, ни в осведомленности об его возникновении лица, управомоченного к его предъявлению. Довольно объективной наличности искового права, т. е. наличности тех условий, которые делают конкретно возможным его судебное осуществление. Это называют "рождением" иска (Nativitдt, actio nata), и бесчисленные споры о начале погашающей давности сводятся к спорам о "рождении" исков. Эти споры могут быть разрешены только в зависимости от условий существования и действия тех прав, которые служат основанием для охраняющих их на суде исков, и так как эти условия различаются смотря по тем или другим правам, то так же различаются и условия возникновения искового права. В общем, можно сказать только то, что "рожденный иск" (actio nata) есть конкретно обоснованное в настоящем и готовое к осуществлению через суд право. Поэтому, если осуществление права отложено каким-нибудь сроком на будущее время или самое возникновение права поставлено в зависимость от какого-либо не наступившего еще условия, как мы видим это при так наз. условных сделках, то и давность в таких случаях начинает свое течение только с наступлением указанного срока или условия. При исках о периодически возвращающихся платежах, напр., ренты, процентов, арендной платы и т. д., принимается отдельная давность для каждого из этих платежей, по мере вступления их в состояние искового права*(536).
Если лицо, против которого идет течение давности, совершает действия, в которых можно усмотреть отправление его искового права, то эти действия уничтожают течение давности или, как говорят, "прерывают" давность. При этом не требуют непременно предъявления иска или полного осуществления права истца: достаточно, если этот последний получит от обязанного перед ним лица что-нибудь, удовлетворяющее его исковое право, хотя бы, отчасти, напр., проценты, поручительство, залог, новый долговой документ и т. д. Само собой разумеется, что сюда должно быть отнесено и признание обязанным лицом права истца - признание, которое может выразиться как в самостоятельной юридической сделке, так и в других указанных сейчас действиях: уплате процентов, выдаче документа и т. д. Практическое значение "перерыва давности" состоит в том, что все предшествующее течение ее не принимается более в расчет, и от этого "перерыва" может начаться только новое течение давности при наличности всех требуемых для этого условий.
Однако в известных условиях и предъявление иска не "прерывает", а только "приостанавливает" течение давности, пока эти условия остаются налицо: в этих случаях говорят о "спящей" давности или об обстоятельствах, задерживающих ее течение. Давность растягивается здесь на тот промежуток времени, в который она останавливается в своем течении. Затем она возобновляет это течение, не считаясь прерванной, с того момента, когда отпадает задерживающее ее течение препятствие. Сюда относятся прежде всего случаи, когда иску противостоит какое-нибудь возражение, делающее его осуществление в данных условиях невозможным. Поэтому о возражениях против исков и говорят, что они не подвергаются давности, за исключением того случая, когда устранение этих возражений зависит от самого истца. Правильнее было бы говорить о приостановлении действия давности лишь теми возражениями, которые имеют временное значение и только задерживают ее течение (exceptiones dilatoriae), так как при наличности "постоянных возражений" (exceptiones peremptoriae), действующих во всяком положении дела, трудно было бы понять, почему ответчику может быть отказано в выборе ссылаться либо на эти возражения, либо на исковую давность*(537).
Другими основаниями для остановки действия давности служат: полная или частичная недееспособность лиц, против которых совершается ее течение, напр., состояния малолетства, сумасшествия и т. д.; затем - фактические и неодолимые препятствия к осуществлению иска (vis major), напр., прекращение деятельности судов во время нашествия неприятеля, наводнения и т. д.; наконец - относительные препятствия, лежащие в таких отношениях известных лиц друг к другу, которые не могут оправдать предположения о возможности предъявления исков, напр., отношения супругов во время действия брака, родителей и детей во время малолетства последних, опекунов и подопекаемых во время действия опеки и т. д.
б) Истечение известного определенного объективным правопорядком промежутка времени, в продолжение которого не делается ничего для осуществления данного искового права - есть другое необходимое условие действия исковой давности, и продолжительность этого времени, в виде общего правила, определяется новыми законодательствами, по примеру более ранних законодательств и римского права, в 30 лет, соответствующих среднему возрасту человеческого поколения (art. 2262 Code civ., § 195 BGB). Более продолжительные сроки давности, напр., в 40 и 100 лет, принимавшиеся прежде для некоторых исков католической церкви и религиозных учреждений, теперь отменены и установлены, напротив, более короткие давностные сроки в 5, 4, 3, 2, 1 год и даже несколько месяцев и недель - для исков, возникающих из недозволенных действий, обихода повседневной жизни, счетов содержателей гостиниц, поставщиков, поверенных и т. д. (см. напр., § 196, 477, 480, 490, 638 и др. Немецкого уложения и art. 2271-2273 Французского кодекса).
Течение давности не ограничено при этом отношением между одними и теми же лицами: вступление через преемство в данное юридическое отношение нового лица не прерывает текущей давности, и это без всякого различия как между универсальным и сингулярным преемством, так и между обязательственным и вещным исками - даже в том случае, если вещь, служащая предметом иска, попадает в руки третьего лица. Это - последствие принципа преемства, подтвержденное Немецким уложением (§ 221), из которого можно вывести и исключение течения давности в тех случаях, когда вещь переходит из рук в руки не по преемству, а каким-либо иным способом, напр., через воровство, дереликцию, оккупацию и т. д.: здесь возможно возникновение новой давности, но невозможно засчитывание одного промежутка текущей давности в другой*(538).
Нормы давности составляют вообще принудительное право (jus cogens) и не могут быть поэтому ни исключены частным соглашением заинтересованных лиц, ни затруднены в условиях своего применения, напр., удлинением срока давности. Но облегчение давности, напр., сокращением ее срока или устранением обстоятельств, препятствующих ее течению, допустимо и по частным сделкам, если они имеют в виду только определенные иски и не заключают в себе отречения от такого права, которое не подвергается давности (§ 225). Наше законодательство, подобно прусскому, австрийскому и французскому, не разграничивает строго исковой давности от давности владения, называя ту и другую одинаково земской давностью (ст. 557, 692, 694 и, особенно, ст. 1 Прилож. к последней статье). Кроме того, приведенные сейчас законы говорят о прекращении по давности не только иска, но и охраняемого им права. Но позднейший, а потому и решающий памятник нашего законодательства, именно - Устав гражд. судопр. - ставит своей ст. 706 действие давности в прямую зависимость от ссылки на нее заинтересованной стороны (действие ope exceptionis) и этим самым, в согласии с римским правом и всеми новыми законодательствами, признает возможным продолжение права, несмотря на истечение давности по охраняющему его иску.
Условиями исковой давности у нас, как и всюду, служат: а) непредъявление иска и б) истечение давностного срока. Этот последний определен в 10 лет (ст. 565, 692, 694), хотя рядом с этим общим сроком давности действуют в отдельных случаях и более короткие сроки (ст. 683, 1524, 1560 т. Х, ст. 94 и 95 Уст. о векс. и др.). Начало течения давности совпадает с возникновением искового права (§ 2 ст. 1 Прилож. к ст. 694) и в иных случаях, как, напр., при бессрочных и выданных до востребования обязательствах, поставлено в зависимость от воли истца: давность по таким обязательствам исчисляется только со дня представления их ко взысканию (ст. 1549). Выходит, что если бы эти обязательства не были предъявлены ко взысканию в течение не только 10, но и гораздо более того лет, то против них не было бы никакой давности. Исключение постановлено для наследников заемщика: они освобождены от ответственности по тем же обязательствам, оставленным "в безгласности в течение 10 лет со времени смерти завещателя" (прим. к ст. 1259).
Не упущено и различие между перерывом и приостановкой давности. Перерыв, уничтожающий все предыдущее течение давности, имеет место при признании должником своего долга (ст. 1550) и предъявлении иска в надлежащий суд (ст. 559 и прим. 1 к ст. 1 Прилож. к ст. 694), если только этот иск будет присужден. Приостановка давности, только задерживающая ее течение на время действия противостоящего препятствия, происходит: а) когда наследники истца состоят под опекой (ст. 2 Прилож. к ст. 694); б) когда лица, против которых идет давность, находятся в плену или заграничном походе (ст. 4 того же Прилож.). Подопекаемые пользуются еще особой привилегией: промежуток времени после приостановки давности должен быть для них не менее 2-х лет, хотя бы время, истекшее до приостановки, и было более 8 лет (ст. 2 того же Прилож.).
Исключены из действия давности права семейные, личные (ст. 1347 Уст. гражд. судопр., ст. 13 т. IX) и небольшое число прямо оговоренных законом имущественных прав: заповедные имения (ст. 564), указные доли супругов и их наследников, если просьба о выделе подана при жизни вдовых (ст. 1152), и некоторые другие случаи (см. напр., ст. 966).
Укажем еще, в заключение нашего очерка о давности, на институт так наз. "незапамятной давности" (praescriptio immemorabilis), представляющий еще более общий характер, чем погашающая давность. Эта незапамятная давность не ограничена никаким сроком и поэтому называется также "неопределенной давностью" (praescriptio indefinita, в отличие от praescriptio definita). Она предполагает такое состояние отправления или неотправления какого-либо права, начало которого теряется в глубине времен и не оставляет следа в памяти, по крайней мере, двух последовательных поколений (80 и 100 лет, не без противоречия принципу незапамятности). Отсюда - оправдываемое в еще большей степени, чем при исковой давности, предположение о правомерном возникновении данного состояния и распространение теорий канонического и "общего" права незапамятной давности - в виде дополнения к другим институтам давности, когда не все условия этих последних представляются налицо, - почти на все права, без внимания к их различиям. Еще черту общности этой давности составляет действие ее одинаково в смысле погашающей и приобретающей давности; и влиянием теории этой именно давности объясняется как господствующий в прежней юриспруденции взгляд на возможность общего учения о давности, так и смешение во многих из действующих и теперь законодательств, как, напр., в Австрийском уложении (§ 1451), Прусском Landrecht'е (I, 9,9) Французском кодексе (art. 2219, 2262) и т. д., условий приобретающей и погашающей давности. Но эта незапамятная давность, установленная более всего в интересах привилегированных классов и, особенно, церкви, отменена большинством современных законодательств и в их числе как Французским кодексом, так и Немецким уложением*(539). Нашему законодательству она неизвестна.
Различают два способа измерения времени. Один из них состоит в исчислении времени от какого-нибудь события, принимаемого за начальный момент установленного срока, - напр., дня рождения или смерти известного лица, заключения данной юридической сделки и т. д., - до соответствующего момента конца того же срока. Это исчисление от момента к моменту (a momento ad momentum) математически точно, так как оно соображается не только с такими неподвижными календарными единицами времени, каковы, напр., год, месяц и день, но и с более мелкими единицами, состоящими из подвижных частей года, месяца и еще более подвижных часов и минут каждого дня. Его называют "естественным" (computatio naturalis) и принимают для целей права в исключительных случаях, напр., при определении совершеннолетия того или другого лица, разрешении вопросов о приоритете двух или нескольких событий и, вообще, в случаях, прямо указанных в законе или данной юридической сделке. Для права это исчисление, несмотря на свою точность, оказывается неудобным - не говоря о трудности доказательства - и потому, что в нашей памяти отпечатлеваются обыкновенно годы, месяцы и дни, но не части этих единиц времени, и, в особенности, не часы и минуты различных событий.
Вот почему как в римском, так и в современном праве принято, в виде общего правила, не это, а так наз. гражданское исчисление времени (computatio civilis), которое делается по календарному дню в 24 часа (от полуночи до полуночи), принимаемому за неподвижное единство без отношения к часам и другим еще более мелким единицам времени. Это исчисление, несмотря на свою сравнительную неточность, стоит в большем соответствии с требованиями гражданского оборота, и его применяют всюду к определению во времени действия законов, правительственных распоряжений, судебных решений и юридических сделок, если в них самих нет указания на естественное исчисление.
Таким образом, главное различие между гражданским и естественным исчислением лежит в том, что в одном случае день служит единством, обезразличивающим свои части, в другом - промежутком времени, указывающим и на свои составные моменты; там - начальный и конечный пункт каждого срока могут математически и не соответствовать друг другу, здесь - они стоят в математическом соответствии*(540).
Но, независимо от своей неточности, гражданское исчисление не решает окончательно и вопроса о своем начальном и конечном пункте. Исходя из принципа нераздельности дня, можно с одинаковым правом утверждать как то, что все относящееся к части дня относится и к целому дню, так и то, что все, не относящееся к части дня, не относится и ко всему дню. В первом случае начальным днем срока должен быть день того события, от которого исчисляется его течение, а завершением этого срока - начало его последнего дня. Во втором случае первым днем срока будет только следующий день после события, от которого начинается его исчисление, а концом срока - конец его последнего дня. Решение вопроса в том или другом смысле есть дело положительного законодательства, и современное право уклоняется в этом решении от римского. Это последнее вело исчисление срока от того самого дня, на который падало служащее ему отправным пунктом событие, а завершением срока оно считало или начало, или конец его последнего дня, смотря по тому, шло ли дело о приобретении или потере права. Напротив, в Германии уже давно действует в отношении к процессуальным срокам обычное право, в силу которого течение срока, исчисляемое от какого-нибудь события, начинается только на другой день после этого события и оканчивается в последний момент последнего дня установленного срока (12 ч. ночи). Это решение с кое-какими ограничениями в отдельных случаях, напр., при счете совершеннолетия или особом указании на исчисление срока с начала такого-то дня, составляет теперь общее правило и не для одних процессуальных сроков, а окончание срока в начальный или конечный момент его последнего дня в зависимости от того, идет ли дело о приобретении или потере права, признано, со времени Савиньи, правильным не только для римского, но и для современного права*(541).
Так же отступает от римского современный счет сроков по месяцам и годам. Римские юристы брали месяцы и годы не как единство, а как сумму дней: 30 - для месяца и 365 - для года. И если это обстоятельство не вносит большой розни в исчисление сроков по годам, то для счета по месяцам, заключающим в себе по календарю неодинаковое число дней, современное представление о месяце как единстве, равном такому же единству каждого другого месяца, ведет к существенному уклонению от римского исчисления. Счет ведется теперь от каждого числа каждого месяца до соответствующего числа следующего или следующих месяцев без отношения к числу содержащихся в них дней, и если последний день срока приходится на число, отсутствующее в последнем месяце его течения, то берется последнее число этого самого месяца.
Таким образом, наименьшей единицей времени по современному гражданскому счислению является день, и только в редких случаях, напр., в биржевых сделках и в отношении к присутственным местам, где продолжительность дня измеряется продолжительностью присутствия, день в смысле юридическом оказывается короче дня календарного. Но как общее право юридические действия могут быть совершаемы в каждый момент календарного дня, и сроки, приуроченные ко дням, определяются полностью и свободно (voll und frei), т. е. день начального события при отсутствии противоположных указаний не насчитывается. Високосный день не идет в счет и рассматривается как самостоятельный. Сроки, падающие на воскресные и другие праздничные дни, переносятся на следующий будничный день. Под годичным сроком разумеют 12 месяцев, под полугодичным - 6 месяцев, под ? года - 3 месяца и т. д. Полумесячный или двухнедельный срок принимается в 15, недельный - в 8 дней. При отсрочках исчисление нового срока идет от последнего момента истекшего срока. Конец срока, выраженного в неделях, определяется соответствующим днем последней недели (с четверга по четверг). Но обозначение срока непременно в цифрах месяца и года не составляет необходимости. Возможно и всякое иное обозначение, если оно так же определенно и верно, как и обозначение цифрой, напр., пасхальное воскресенье такого-то года, день рождения лица, на имя которого выдано обязательство, день открытия ярмарки, происходящей всегда в определенное время года, и т. д. Если обозначение срока при этом неясно или двусмысленно, то к нему применяют обычные правила толкования законов и юридических сделок. Например, началу, середине и концу месяца соответствуют в случаях сомнения, по указанию Немецкого уложения (§ 192), 1, 15 и последнее число каждого месяца. В Немецком торговом уложении (§ 359) сказано, что при торговых сделках, указывающих на весну, осень и другие времена года как на сроки своего исполнения, решающее значение принадлежит торговым обычаям и обычаям места исполнения по этим сделкам. При гражданских сделках сомнения такого рода разрешаются соображением всех обстоятельств, сопровождающих их заключение, и, в особенности - цели заключенной сделки.
Различают еще, по примеру римского права, так наз. tempus continuum и tempus utile. Под tempus continuum разумеют непрерывное течение срока от его начала до конца с включением всех дней течения этого срока и без отношения к препятствиям, могущим стать поперек совершению того действия, против которого идет течение срока: напр., исковая давность течет беспрерывно со времени возникновения права на иск. Срок для вступления в права наследства начинается тотчас по смерти наследодателя и заканчивается последним моментом того промежутка времени, который установлен для осуществления этих прав. Под tempus utile понимают, напротив, такое угрожающее потерей права течение времени, в которое засчитываются не все, а лишь те дни, в которые могли быть совершены прерывающие это течение времени действия. Препятствия, задерживающие совершение этих действий, задерживают вместе с тем и течение сроков, и такими препятствиями в Риме считались, напр., невозможность явиться в компетентный суд, военный плен, непогода, тяжкая болезнь (только не душевная), безвестное отсутствие, извинительное незнание фактов, обусловливающих данное право, напр., открытия наследства, пороков купленной вещи и т. д. Такое исчисление времени, называемое computatio utilis, утратило почти все свое значение уже в пандектном праве, а в современных законодательствах стало еще реже. Применение его возможно теперь, по общему правилу, только на основании договорного соглашения и при коротких сроках давности, что мы встречаем, напр., при договоре страхования, сопровождаемом обыкновенно оговоркой, что, если требования по договору не будут предъявлены в течение известного срока, то они погашаются. Договоры подлежат вообще толкованию по "доброй совести" ("nach Treu und Glauben"), а потому и обсуждение как устанавливаемых в них сроков, так и задерживающих их препятствий происходит на основании природы каждого из этих договоров. Близки к идее computatio utilis и современные постановления о днях протеста векселей и случаях приостановки давности, сопутствуемых восстановлением ее течения при устранении встреченных здесь препятствий.
Положения нашего законодательства о сроках изложены в Уставе гражд. судопр. и разработаны с такой тщательностью, какой мы не находим, к сожалению, в других частях нашего права*(542). Гражданское исчисление времени установлено в ст. 818, 819 и 824 этого Устава; в последней из этих статей указан и начальный момент срока при "исчислении его днями": в определение этого момента положено не вводить дня "совершения того действия, от которого срок исчисляется". Отсюда, равно как и из целого ряда других законов, можно заключить, что в случаях, когда срок определяется не днями, счет его может идти и с первого дня начального момента*(543). Конечным сроком принимается 12 ч. ночи последнего дня безотносительно к тому, идет ли речь о приобретении или потере права (ст. 815 там же). Дальнейшие подробности мы оставим в стороне, так как они касаются более процессуального, чем материального гражданского права.
6. Понятие юридической сделки
Юридические сделки составляют важнейший из юридических фактов, на котором зиждется жизнь права. Они служат главной пружиной этой жизни и выражением личной свободы в праве. Нигде цель права - служить лицу не находит себе такого яркого выражения, как в юридических сделках, и мы не можем не согласиться с Зомом, когда он говорит, что в служении права лицу лежит смысл всего учения об юридических сделках*(544).
Все движение гражданского оборота, бесконечное обращение всякого рода благ совершается через сделки, которые преследуют различные цели, сопровождаются различными последствиями и подчиняются приспособленным к каждому из их типов правилам. Купля-продажа, наем, дарение, заем, абстрактное обязательство, поручение, полномочие и т. д. - представляют собой юридические сделки повседневной жизни; завещание, принятие наследства, усыновление, брак и пр. суть более редкие, но не менее важные по своим общественно-хояйственным и юридическим последствиям действия. При всем многообразии этих сделок и различии управляющих ими правил новейшая и, особенно, немецкая систематика гражданского права настаивает на объединяющих их чертах. Этим путем она пытается создать широкий базис для таких повторяющихся при всех или, по крайней мере, значительных группах юридических сделок понятий, каковы, напр., понятия волеизъявления и способности к этим волеизъявлениям, понятия недействительности и оспоримости, условия, срока, представительства и т. д.
Сказанным объясняется и постоянное осложнение и разрастание учения о юридических сделках, которое занимает теперь у немецких систематиков чуть ли не половину, а иногда и больше половины всей общей части гражданского права, переходя в таком же расширенном объеме даже в новые законодательные кодексы. Это - несомненно, результат излишнего теоретизирования, вызывающий против себя и реакцию, во главе которой стоит современный нам юрист Шлоссман. В своей книге, озаглавленной "Der Vertrag" (Договор) и вышедшей еще в 1876 г., он приходит к заключению, что понятие юридической сделки не имеет научной цены и составляет чисто схоластическую проблему. Но, возражая против схоластических приемов немецкой юриспруденции, сам Шлоссман ставит подлежащий решению вопрос так: возможно ли обосновать обязательную силу договора на воле лица? И уже из этой постановки вопроса видно, что Шлоссман оперирует понятием договора и сделки только в абстрактном смысле, отрешаясь от всех живых и практических задач договорного права. Вот почему он сам, не менее, чем его противники, стоит на схоластической почве, оторванной от жизни; и утверждая, что сделки как таковые не могут быть подчинены общим нормам, ничем не доказывает этого утверждения. Сделки следуют, несомненно, особым нормам, отличным от тех, которые применяются к юридическим отношениям, возникающим в силу одного закона и независимо или даже вопреки человеческой воле, каковы, напр., давность, обязанность вознаграждения за вред и убытки и т. д. Поэтому, и не защищая в этой области чрезмерного теоретизирования, мы можем сказать, что разнообразием отдельных видов сделок вовсе не исключаются общие им всем черты и что эта общность есть результат принципа, объединяющего все сделки. Этот принцип лежит в признанном объективным правопорядком самоопределении частной воли в отношениях гражданского права, и он не вызывает теперь в приведенной формулировке больших споров. Но отсюда еще далеко до бесспорности самого понятия юридической сделки и отдельных пунктов настоящего учения. Споры и контроверзы здесь далеко не исчерпаны, и в них лежит, вероятно, главная причина оппозиции Шлоссмана и его сторонников против всего учения о юридической сделке*(545).
Господствующее со времени Савиньи определение юридической сделки гласит, что это есть "изъявление частной воли", или "частное волеизъявление". Это определение принято теперь и в новом Немецком уложении. Оно находит свое объяснение в том, что как Савиньи со своими последователями, так и составители Немецкого уложения, говоря о сделке, имеют в виду, главным образом, договорные и обязательственные сделки, которые, в силу предоставленной им объективным правом почти неограниченной свободы заключения, служат как будто и в действительности единственным источником всех возникающих из них прав и обязанностей. Отсюда - и господствующее определение юридической сделки как такого частного волеизъявления, которое направлено на известные юридические последствия, наступающие именно потому, что они желанны и составляют содержание данного волеизъявления*(546). Но такое отождествление юридической сделки с изъявлением частной воли и установление причинной связи между частным волеизъявлением и юридическими последствиями сделки неправильно не только для сделок, лежащих вне обязательственного права, но и для самих обязательственных сделок.
Во-первых, под это определение не подойдут не только юридические сделки со сложным составом фактов, выступающим не сразу, а через известный промежуток времени, как мы видим это, напр., при условных сделках или дарениях на случай смерти, производящих свои юридические последствия не ранее, чем по наступлении условия или смерти дарителя, но и такие сделки, как договоры, требующие для своей действительности не одного, а, по крайней мере, двух волеизъявлений, равно как и сделки, по которым волеизъявление должно сопровождаться и каким-либо реальным действием, что можно видеть, напр., при займе, ссуде, поклаже, ручном залоге, платеже долга, традиции и т. д.
Во-вторых, если всякая юридическая сделка есть необходимое волеизъявление или объединение нескольких волеизъявлений, то далеко не всякое волеизъявление может быть юридической сделкой. Существуют волеизъявления, не имеющие ничего общего с целями права, напр., приглашение на танец, распоряжение по дому о приготовлении завтраков и обедов к известному часу, запрещенные и безнравственные действия и т. д. Возможны даже оборотные сделки, достигающие на практике своей цели, но не санкционируемые объективным правом и не представляющие поэтому юридических сделок: таковы лишенные судебной защиты биржевые сделки на разницу (см. напр., нашу ст. 14011 т. Х ч. I). То, что отличает юридическую сделку от других волеизъявлений, есть даваемая ей санкция права, и там, где нет такой санкции, нет и юридической сделки.
В-третьих, юридические последствия связываются, по общему правилу, не только с данным волеизъявлением, но и с сопровождающими его обстоятельствами, которые могут лежать либо в добавочных определениях воли участников сделки, напр., присоединяемом к ней условии, либо в содержании норм объективного права, основанных на природе заключенной сделки, куда можно отнести, напр., требование наличности вещи при традиции, - брака при установлении приданого и т. д. Уже поэтому не всякое волеизъявление производит те именно последствия, которые оно имеет в виду произвести, и эти последствия остаются в силе, несмотря на то, что они могут и противоречить данному волеизъявлению. Вступая, напр., в договор имущественного найма, можно думать, что приобретаешь вещное право, как это и признано некоторыми законодательствами, напр., прусским, тогда как по римскому и основанному на нем "общему праву" Германии возникающее здесь юридическое отношение будет чисто обязательственным. Или, принимая наследство в стране, где действуют начала римского наследственного права, иностранец в этой стране может думать, что, согласно законам своего отечества, он будет отвечать за долги наследства только в размере наследственной массы, и, не требуя на этом основании описи наследственного имущества, он окажется в результате вынужденным, вопреки своей воле, заплатить наследственные долги из своих средств. Еще пример: кто-нибудь продает лошадь, считая ее здоровой, тогда как она страдает скрытым пороком, который обнаруживается после продажи: продавец отвечает перед покупщиком за этот порок, не имея о нем представления и вовсе не ожидая такого последствия от совершенной им сделки*(547).
В-четвертых, юридические последствия сделки не могут иметь своей причиной индивидуальной воли уже потому, что они представляют собой защиту объективным правом тех фактических отношений, которые признаются им заслуживающими юридической защиты. И если бы на первом месте стояла здесь индивидуальная воля, то эта последняя была бы поставлена выше объективного правопорядка и получалось бы полное противоречие с тем, что происходит в действительности. Кроме того, из представления об индивидуальной воле как источнике права следовало бы заключение, что закон есть только констатирование права или гипотетическое суждение, в смысле Цительмана, о том, что в таких-то условиях наступает то-то, а в других не наступает*(548).
Говоря иначе, закон и в юридическом смысле был бы одним свидетельством о существующем отношении причинности, и законодатель, подобно испытателю природы, не делал бы ничего, как только удостоверял это отношение причинности. Но куда девалось бы тогда нормативное действие закона, и как могли бы мы мыслить в таком порядке идей юридические последствия недозволенных действий? Лица, совершающие эти действия, не имеют, конечно, воли вызвать против себя установленные на эти случаи юридические последствия, и, если бы они в редких случаях и имели такую волю, то последствия недозволенных действий наступали бы, во всяком случае, не на основании этой воли, а на основании закона, который никогда не перестает рассматривать недозволенные действия как правонарушающие, а не правозарождающие факты. Поэтому теория индивидуальной воли, принимаемой за источник права, сама заключает себя в заколдованный круг - на вопрос, чего хочет закон, он отвечает: того, что хочет индивидуальная воля, а на вопрос, чего хочет индивидуальная воля, она не может ответить иначе, как ссылаясь на тот же закон*(549).
Из всего сказанного один из современных нам юристов, Lotmar, сделал первый, в своем сочинении "Ueber die causa im rцmischen Recht", вышедшем еще в 1875 г., следующий вывод: "Так как изъявление воли производит юридические последствия только благодаря объективному праву, то направление этого волеизъявления на юридические последствия безразлично". С этих пор в литературе настоящего вопроса установилось два противоположных течения. Одно из них, к которому принадлежат Брунс, Виндшейд, Цительман, Енекцерус и многие другие, держится твердо за старый догмат воли и продолжает считать частное волеизъявление за правозарождающий факт юридической сделки. Это мнение есть выражение в праве индивидуалистического мировоззрения, в силу которого основание права не может лежать нигде, как в индивидуальной воле; эта последняя охраняется как человеческая воля и потому же сопровождается юридическими последствиями. Но против этого мнения, кроме приведенных выше соображений говорит и все, что подрывает почву под индивидуалистическим миросозерцанием как в праве, так и в других областях знания*(550).
Другое течение, представленное главным образом Лотмаром, Шлоссманом, Тоном, Бехманом, Ленелем, Колером и др., приписывает последствия юридической сделки исключительно объективному праву и ни в каком смысле - воле сторон. Стороны путем своего волеизъявления приводят лишь в движение объективное право, дают ему как бы механический толчок, после которого действует одно объективное право, а не частное волеизъявление. Но и это мнение не может быть принято во всей его целости, так как некоторые из сделанных против него возражений имеют решающее значение. Во-первых, неправильно ссылаться, как это делают многие из принадлежащих сюда писателей, на то, что индивидуальная воля направлена в сделке не на юридические последствия, установленные объективным правом, а только на экономический или практический результат удовлетворения соответствующих ее цели потребностей. Виндшейд опровергает эту ссылку указанием, что стороны в сделке стремятся всегда к результату, связанному необходимо с правом, так как, приобретая, напр., какую-нибудь вещь, желают и юридической защиты этого приобретения. Иначе, т. е. при желании одного экономического результата, не получалось бы его юридической защиты, и уже поэтому направление на юридические последствия не может не лежать в индивидуальной воле участников сделки. Гирке замечает по этому поводу, что "юридические сделки производят не только юридические, но и хозяйственные, социальные и нравственные последствия, но они не достигают своей жизненной цели или не вполне достигают ее, если ими не осуществляется, в то же время, и правовая цель"*(551). Во-вторых, из того, что юридические сделки производят иногда, сверх желанных, и иные последствия, и даже такие, которые противоречат воле их установителей, не следует того, чтобы желанные ими последствия наступали не потому, что они именно желанны*(552). В-третьих, при сведении всех юридических последствий одинаково и однообразно к нормам объективного права, различие этих последствий в отношении к юридическим сделкам и недозволенным действиям было бы так же необъяснимо, как и при сведении тех же последствий к индивидуальной воле.
Воспользуемся примерами, приводимыми Эннекцерусом для доказательства той мысли, что сведением юридических последствий сделки к объективному праву нельзя прийти ни к ясному представлению об юридической сделке, ни к разграничению ее от недозволенного действия. Кто-нибудь совершает убийство для того, чтобы ускорить наследование ближайших родственников убитого; бездомный бродяга крадет для того, чтобы попасть в тюрьму; я обязуюсь уплатить кому-нибудь 100 руб. Во всех трех случаях мы имеем налицо состав фактов, с которым закон связывает известные юридические последствия, и эти последствия наступают, будучи одинаково желанны для заинтересованных лиц. Но в двух первых случаях эти последствия наступают независимо от того, желанны они или нет: ближайшие родственники наследуют убитому, все равно, с каким бы намерением он ни был убит; вор попадает в тюрьму, все равно, совершил ли он кражу с этим или каким-либо иным намерением. И только в третьем случае мы говорим о юридической сделке, так как, обязываясь уплатить 100 р., я вызываю лишь те юридические последствия, необходимым условием которых является мое волеизъявление. Поэтому для понятия юридической сделки недостаточно простого совпадения желанных юридических последствий с теми, которые устанавливаются объективным правом, а необходимо такое отношение между теми и другими последствиями, при котором первые являлись бы условием последних, и эти последние получали бы силу только при наличности первых*(553).
Мы остановились с некоторыми подробностями на споре между сторонниками индивидуальной воли и объективного правопорядка в отношении к юридическим последствиям сделок - потому, что этот спор имеет не только теоретическое, но и важное практическое значение. Стоя на точке зрения индивидуальной воли, мы должны были бы признать, что эта последняя имеет решающее значение для всех последствий юридических сделок и что эти последствия могут быть только такими, какими их желает индивидуальная воля. Тогда всякая ошибка и другие недостатки воли - даже в тех случаях, когда они оставались бы нераспознаваемыми для других участников сделки и третьих лиц - вели бы к уничтожению сделки, заключенной при наличности ошибки и других пороков воли, а учение об ошибке заняло бы первенствующее место во всей теории права. Напротив, с точки зрения причинной связи объективного права с юридическими последствиями сделки индивидуальная воля служит только поводом для обнаружения последствий, вперед установленных объективным правопорядком по соображению не только с индивидуальной волей, но и со всей окружающей ее средой и со всеми требованиями гражданского оборота. Индивидуальная воля получает здесь юридическое значение только тогда, когда она выражена вовне, сделана чувственно наблюдаемой и распознаваемой для того, кого она хочет управомочить или обязать.
Этого пункта учения о юридической сделке мы коснемся еще впоследствии и заключим здесь изложение спора между сторонниками индивидуальной воли и объективного правопорядка замечанием, что истина может лежать только в синтезе обоих направлений. Ни индивидуальная воля, ни объективное право, взятые врозь друг от друга, не производят юридических последствий сделки: первая - потому, что она не может иметь юридического значения вне своей адекватности или соответствия объективному праву, последнее - потому, что оно получает значение для субъективных прав только в связи со своим осуществлением актом сознательной индивидуальной воли. Таким образом, юридические последствия сделок представляют собой результат индивидуальной воли и объективного права как одного нераздельного целого*(554), и если не может быть юридической сделки без санкционирующих ее норм объективного права, то из того, что объективное право предоставляет часто, и, особенно, в обязательственных отношениях, заинтересованным лицам почти полную свободу заключения сделок в отношении как их формы, так и содержания, следует само собой, что самоопределение частной воли составляет самую характерную черту сделки. Юридическая сделка влияет на мои юридические отношения только тогда, когда я этого хочу и выражаю это хотение в своих действиях.
Из сказанного видно, что сделка есть не всякое волеизъявление, а лишь такое, которое имеет целью произвести то или другое отношение вместе с признанными за ним объективным правом последствиями. Это определение обнимает неограниченное число единичных сделок, большинство которых облекается объективным правом в известные типы, каковы, напр., купля-продажа, заем, брак, завещание и т. д. Эти типы сделок подчинены действию частью диспозитивных, частью принудительных норм: первые дополняют изъявления частной воли, предоставляя им известный простор в выборе как формы, так и содержания; последние требуют безусловного повиновения и не допускают ни видоизменения, ни выбора. Это значит, что юридические отношения создаются не произволом отдельных лиц и их субъективных побуждений. Юридическая жизнь вращается в кругу признанных объективным правом гражданских сделок, и если им устанавливается известное и ограниченное число типов таких сделок, то гражданскому обороту остается только приспособляться к ним. Поэтому в юридическую сделку и не может быть вкладываемо любое содержание индивидуальной воли. Нельзя, напр., по сделке установить вещное право выкупа или отказаться от права на судебную защиту. Но как далеко простирается здесь простор, предоставляемый индивидуальной воле?
Прежде этот простор понимали очень широко и индивидуальной волей объясняли действие большинства гражданских прав. Границу господства этой воли находили только в принудительных нормах объективного права, но не определяли ближе области действия этих последних и довольствовались утверждением, что они не играют большой роли в гражданском праве. Диспозитивные нормы считались, напротив, настоящей ареной действия индивидуальной воли, хотя и они во многих случаях так же ограничивают эту волю, как принудительные нормы.
Но здесь дело не в различии диспозитивных и принудительных норм, а в определении границы, которую те и другие ставят индивидуальной воле. И эта граница неодинакова для различных прав. В общем, можно сказать лишь то, что индивидуальную волю нельзя считать и в области права ни абсолютно свободной, ни абсолютно связанной законом: она пользуется относительной автономией, пределы которой определяются различно в различных отраслях права. Общим правилом - по крайней мере, в гражданском праве - остается не формулированное ни в одном законодательстве и часто критикуемое юристами-государственниками, но тем не менее действующее и установленное еще школой "естественного права" - положение, в силу которого все не запрещенное законом дозволено. Свобода есть общее правило, а ограничения ее должны быть в каждом отдельном случае доказаны; индивидуальная воля в области гражданского права автономна до тех пор, пока ее не стесняет закон. И с наибольшими стеснениями ее мы встречаемся в области семейного и наследственного права. Для половых отношений существует только одна юридическая форма - брак. Усыновить кого-нибудь можно только в качестве сына, а не брата или лица, наделенного каким-либо иным качеством. Завещание, законные доли наследства и наследственный договор имеют определенное содержание и формы, от которых нельзя отступать. Больше простора индивидуальной воле дает имущественное право, но и здесь, в области вещного права, римляне знали, напр., кроме собственности, только четыре вида вещных прав: сервитут, эмфитевзис, суперфиций и залог. Германское право расширило этот круг признанных вещных прав, но проводило большие различия в отношении действия этих прав, считая, напр., одни из них переносимыми, другие - непереносимыми и т. д., а новейшие законодательства, в числе которых находится и Немецкое уложение, продолжают ограничивать содержание сделок как по семейному, наследственному, так и вещному праву. Во всех этих областях права юридическое принуждение решительно преобладает над индивидуальной свободой, которой предоставлен только выбор института, но не его ближайшего содержания, определяемого законом.
Совсем другое мы видим при обязательственном договоре, этом чаще всего встречающемся виде юридических сделок и более всех других осуществляющем принцип частной автономии в гражданском праве. Индивидуальной воле дан здесь наибольший простор, и мы не ограничены более определенным числом договорных типов, как это было в Риме. Напротив, всякое соглашение сторон в области обязательственного права производит предположенные им последствия, если это соглашение остается в границах, указанных законом для юридических сделок вообще. Этот принцип выражают обыкновенно словами: pacta sunt servanda, и он ежедневно вызывает к жизни и такие сделки, которые не подходят под ранее установленные типы: тут всегда возможно образование и новых видов сделок. Немецкое уложение объявляет юридически действительным "всякое дозволенное на почве гражданской жизни соглашение, направленное на установление или изменение юридических отношений".
Что касается ограничений индивидуальной воли и при обязательственных сделках, то к ним следует причислить: во-первых, общие нормы о дозволенных и недозволенных сделках, во-вторых, такие же общие нормы об условиях действительности сделок, напр., о дееспособности сторон, форме заключения сделок и т. д., и в-третьих, особые нормы, касающиеся содержания только известных сделок, напр., запрещение наниматься на всю жизнь, отдавать в наймы недвижимое имущество на срок свыше установленного в законе, обязываться неограниченно пребыванием в состоянии какого-нибудь нераздельного имущественного общения и т. д. Все эти ограничения носят характер принудительного права и влекут за собой, как мы увидим это ниже, либо полную недействительность сделки, либо недействительность ее до того момента, когда противоречащее этим ограничениям содержание сделки будет исправлено. Об исключении или обходе этих ограничений частным соглашением заинтересованных сторон не может быть речи, так как объективное право вступило бы в противоречие с самим собой, если бы оно разрешало на основании частного соглашения то, что оно же запрещает на основании общей нормы*(555). Но мы столкнемся впоследствии и с такими нарушениями существующих норм о сделках вообще и их содержании при известных типах сделок, которые ведут не к уничтожению, а только к оспариванию или превращению одной сделки в другую (конверсия).
Заметим, наконец, что, если большинство сделок направлено на установление, изменение и прекращение юридических отношений, то встречаются, несомненно, и такие юридические действия, которые не характеризуются этим направлением, но сопровождаются последствиями, подобными последствиям юридических сделок. Таковы, напр., дача и отмена полномочия, отказ в одобрении какой-либо сделки, уговор о заключении сделки в определенной форме и т. д. Не считать эти юридические действия сделками было бы, по верному замечанию Регельсбергера, непрактично, так как к ним применяются в огромном большинстве случаев те же положения о дееспособности, представительстве, влиянии принуждения, ошибки и т. д., что и к остальным сделкам*(556).
В нашем законе нет особых определений об юридических сделках, и самое слово "сделка" употребляется не в смысле соответствующего ему общего понятия, а только в отдельных случаях применения этого понятия. Упоминается, напр., о "мировой сделке", о "сделках с премией" и т. д. (ст. 1401, т. Х, ч. I). Впрочем, попадаются законы, которые говорят и о "всякого рода", и "всех сделках" вообще (ст. 1540 и 2334, там же). Но не следует думать, чтобы понятие сделки, как оно выше установлено, было чуждо нашему законодательству. Понятие это только затемняется тем, что для обозначения его наш закон чаще всего пользуется термином: "способы приобретения прав на имущество". Перечисляя, напр., различные способы приобретения прав на имущество, примеч. к ст. 699 называет только известные сделки: пожалования, духовные завещания, договоры и обязательства и т. д., не исчерпывая даже всех способов приобретения (опущено давностное владение, находка, клад, овладение, правонарушение и т. д.); и отсюда можно было бы заключить, что понятие сделки сводится у нас к одним способам приобретения прав на имущество. Но это заключение было бы ошибочно, так как из других постановлений нашего права видно, что юридические последствия соединяются и у нас с действиями, имеющими целью не только приобретение, но также изменение и прекращение прав. Можно сослаться на ст. 1545, которая предоставляет сторонам уничтожение договора по взаимному согласию. Отсюда следует, что стороны, имея право прекращать договор, уже поэтому имеют право и изменять, и дополнять его: из права на большее само собой вытекает и право на меньшее. Поэтому договор может служить и у нас основанием как для приобретения, так и для изменения и прекращения правоотношений. Статья 2058 т. Х предоставляет заимодавцу право передачи заемных писем в другие руки, указывая этим на допущение и таких сделок, которые направлены на перенесение прав от одного лица на другое. Наконец, ст. 699 и 700 подтверждают оба основных принципа юридической сделки: первая из этих статей требует, чтобы приобретение прав на имущество совершалось способами, "в законах определенными", и этим подчиняет сделки нормам объективного права; вторая - настаивает на "непринужденном произволе и согласии" как необходимой черте "всех способов приобретения прав".
< Попередня Наступна >