Підручники Цивільне право Галюк В. В. Курс цивільного та сімейного права IV. Область гражданского праваIV. Область гражданского права
| Цивільне право - Галюк В. В. Курс цивільного та сімейного права |
IV. Область гражданского права
1. Права личные и семейные
2. Права имущественные и неимущественные
Б) Договорные отношения обиходной жизни
В) Практическое осуществление защиты неимущественных интересов
В область гражданского права входят личные, семейные и имущественные отношения. Поэтому гражданское право и определяется нередко - особенно во французской юридической литературе, мало считающейся с правами личности - как такая часть действующего законодательства, которая занимается семейными и имущественными отношениями. Но некоторые юристы еще более ограничивают область гражданского права, закрепляя за ней одни имущественные отношения, и суживают даже эти последние, указывая на собственность и обязательства, как на специальный предмет гражданского права. Это само собой исключает из его области как права личности, так и семейные отношения, не допускающие подчинения себя нормам одного имущественного права.
Все подобные казуистические приемы определения области гражданского права следует признать неправильными, так как содержание принадлежащих к ней отношений постоянно изменяется не только во времени и в пространстве, но и в составе одного и того же законодательства, не ограничиваясь, по крайней мере, в настоящем, ни имуществом, ни семейством.
Тем не менее господствующее до сих пор в юридической литературе мнение считает право личности только предположением других прав, но не самостоятельным правом и, основываясь на том, что оно охраняется преимущественно в порядке публичного права, переводит его целиком в область этого последнего*(56). Но мы не видим, почему из предполагаемости права личности другими правами следует заключать к несамостоятельности этого права и почему защитой права должна определяться его природа, а не наоборот, природой права - его защита. С другими недостатками современной постановки учения о праве личности мы ознакомимся впоследствии, при специальном рассмотрении этого учения, и присоединим здесь к приведенным уже соображениям в пользу его самостоятельности еще следующие.
Ни одно организованное общежитие не в состоянии было бы обойтись без норм, обеспечивающих целость человеческой личности, ее свободу, ее заработок и т. д. Не будь этих норм, никто не был бы уверен в своей жизни, безопасности и даже имуществе, и не раз замечалось, что если бы мы представили себе такое общество, которое состояло бы сплошь из преступников, то и это общество настояло бы прежде всего на соблюдении норм, ограждающих личные блага составляющих его членов. Обращаясь от этого априорного соображения к наблюдению, мы видим, что все положительные законодательства заключают в себе нормы, ограждающие, так или иначе, неприкосновенность личности и непосредственно связанных с нею благ. Если же неприкосновенность личности признается общественной властью как защищаемое ею благо, то защита этого блага должна быть правом: иначе нарушение его не читалось бы правонарушением. Следовательно, нельзя сомневаться, что нормы, защищающие жизнь, свободу, честь и другие личные блага человека, суть юридические нормы.
Но допустить, что отношение этих норм к гражданскому праву можно было бы считать установленным лишь настолько, насколько нарушение их давало бы защищаемым ими лицам иски на устранение произведенного нарушения, и признаем, что значительное большинство норм, охраняющих личность, изъято от действия личной инициативы: защищая личность независимо от ее воли, они осуществлялись бы государственной властью непосредственно и относились бы поэтому к публичному праву. Это объяснит нам, почему гражданское право личности, даже признаваемое некоторые юристами, как, напр., Пухтой, Брунсом, Виндшейдом, Иерингом и др., не получает, однако, и в их трудах никакого развития.
Мы не возражали бы против такого положения дела, если бы все нормы, охраняющие личность, осуществлялись действительно инициативой государственной власти, независимо от личной деятельности заинтересованного субъекта права. На практике мы наблюдаем, однако, совсем иное, и как в имущественных правах нарушение последних вызывает рядом с уголовным преследованием и гражданские иски, так и нарушение прав личности дает место не только государственному, но и частному преследованию. Это мы видим, напр., в случаях напечатания пасквилей, оскорбительных изображений, присвоения и пользования одним лицом именем или званием другого, во многих случаях нарушения прав свободы и пр. Очевидно, что, встречаясь в таких случаях с чисто гражданскими исками, мы должны признать и гражданские права личности, которые, несмотря на свою малочисленность сравнительно с защитой личности в публичном порядке, должны составить собой особый институт гражданского права.
Что касается исключения из гражданского права семейных отношений, то, допуская еще оправдание для древнейших состояний, предшествующих обособлению семьи из публичного права, оно противоречит явно последующим и современным состояниям гражданского права, когда семья, освобожденная от своих элементов публичного права, выходит решительно из этой области и располагается в рамках гражданского права.
Всего менее господствующее учение может быть допущено в форме, данной ему доктриной "общего права" Германии, которая, не говоря уже о вещном праве, ставит необходимым условием и обязательственного права наличность имущественного интереса ни у кого другого, как у каждого кредитора по каждому данному обязательству. Смягченную форму этого учения представляет требование имущественного интереса не у кредитора, а у третьих лиц, когда, напр., я договариваюсь с врачом о том, чтобы он оказывал медицинскую помощь какой-нибудь бедной семье, или приглашаю к себе на вечер певца для увеселения гостей. В обоих случаях я не извлекаю имущественной выгоды от заключенных мною договоров, которые имеют, однако, имущественную ценность для лиц, получающих услуги врача и певца в том смысле, что получаемые ими услуги оплачиваются в обороте деньгами. Но и в форме такого распространенного до неузнаваемости понятия имущественного интереса, требование этого последнего как условия защиты гражданского права не может быть признано правильным. Как оспаривать действительность договоров, которые осуществляют только идеальные интересы и вовсе не стремятся к какой бы то ни было имущественной выгоде, т. е. выгоде, добываемой деньгами? Таков был бы, напр., договор, которым я обязался бы совершить исследование Северного полюса или планеты Марс, равно как и другие действия, совсем непереложимые на деньги*(57).
Считая вещные и обязательственные отношения исключительно имущественными, господствующее учение исходит из двух одинаково произвольных предположений. Во-первых, правовой порядок, представляющий собой порядок разнообразнейших отношений, отождествляется с порядком только имущественных отношений, вовсе не покрывающих всего правового порядка. Во-вторых, предметом гражданского права предполагаются только такие интересы, которые могут быть сведены на деньги. Это предположение представляет собой опять не что иное, как petitio principii: все, что не получает денежного эквивалента, исключается из ведения гражданского права только потому, что это последнее принимается произвольно за область одних имущественных отношений. И наиболее последовательные между юристами господствующего учения требуют уже поэтому исключения как семейных, так и всех других неимущественных отношений.
Получив господствующее значение со времени Савиньи и Пухты, этот взгляд стал определять собой с этих пор практику немецких судов и проник также к нам, встретив ревностных защитников в лице Мейера, Вл. Умова и, в особенности, Кавелина. Наша судебная практика руководствуется в большинстве случаев этим же взглядом, т. е. исключает из гражданского права все неимущественные интересы. Но где опоры для этого взгляда? Они лежат, по-видимому, с одной стороны, в некоторых общих выражениях римских юристов, а с другой - в том обстоятельстве, что гражданское право как будто и действительно не располагает средствами для защиты неимущественных отношений - вследствие непереводимости этих последних на денежный эквивалент, составляющий существо имущественных отношений. Мы увидим сейчас, что оба основания изложенного взгляда неправильны, и поэтому неудивительно, что лучшие немецкие цивилисты, как, напр., Виндшейд, Унгер, Иеринг и многие другие, протестуют против него, хотя все-таки продолжают, в силу традиции, называть вещные и обязательственные отношения имущественным правом. Что касается судебной практики, то в Англии, Франции, Бельгии, Швейцарии она держится уже давно противоположного взгляда и решительно включает неимущественные интересы в область гражданского права.
О римских юристах можно сказать, что, несмотря на отрицание ими в некоторых общих формулах, не имеющих большого значения, защиты неимущественных отношений, они сами удостоверяют в целом ряде отдельных случаев (способ разрешения которых составляет всю силу римской юриспруденции) существование прав, в содержании коих нельзя заметить и следа имущественного интереса. Укажем. для примера, на несколько таких случаев. В вещных отношениях римские юристы признавали сервитут вида (servitus prospectus) независимо от всякого имущественного интереса и сервитут водопровода (servitus aquaeductus) даже в том случае, когда вода проводилась не для хозяйственных потребностей, а ради одного удовольствия: устройства фонтана, водопада. Далее, они допускали и существование обязательств, не имеющих вовсе имущественного характера, как, напр., обязательство воздвигнуть памятник наследодателю, обязательство покупщика к хорошему обращению с рабом, купленным на этом условии, и пр. В римском праве мы находим и иски, которые защищали личность против всевозможных физических и нравственных посягательств на ее права (actiones injuriarum, actiones arbitrariae и т. д.). Здесь же мы знакомимся впервые с так называемыми популярными исками, которые могли предъявляться каждым и преследовать в гражданском порядке действия, затрагивающие также массу неимущественных интересов. Приняв все это во внимание, у нас не останется сомнения в том, что римское право защищало неимущественные интересы наравне с имущественными, защищало их путем гражданских исков и притом в самых широких размерах.
Если же неимущественные интересы защищались уже в Риме, то потребность в защите их при настоящем развитии гражданской жизни и общественных отношений должна чувствоваться не менее, а более сильно, чем в Риме. Наше умственное и общественное развитие принесло с собой то, что мы ценим теперь многие духовные интересы выше материальных и требуем защиты их во имя не только наших личных, но и общих интересов, составляющих верховный принцип права. Для иллюстрации такого соответствия защиты неимущественных интересов с высшими культурными задачами общества укажем на две главные группы отношений, где эта защита выступает в особенно ярких формах.
А. Отношения, возникающие из деятельности крупных предприятий
От неисправного ведения многих общественных и частных предприятий могут происходить неисчислимые бедствия. При дурной администрации железных дорог, пароходов и других подобных предприятий мы подвергаем опасности самые дорогие, хотя, быть может, и неимущественные интересы нашей жизни, нашего здоровья и т. д. Эти блага могут иметь имущественное значение, но могут и не иметь его. Предположим, что несостоятельный рабочий лишается рук или ног при крушении железнодорожного поезда. Следуя теории, господствующей у нас и в Германии, суд может присудить ему от железнодорожного управления убытки за лечение и имущественный эквивалент увечья, т. е. соответствующее его личному и общественному положению вознаграждение, имеющее целью заменить тот заработок, который он не может более добывать собственным трудом. Но, допустим, что потерпевшее лицо - богатый человек, поддерживающий свое существование не ручным трудом, а доходами с приобретенного или наследственного имущества. Неужели в этом случае предприниматель иди другие лица, от небрежности которых произошло несчастье, должны быть свободны от гражданской ответственности только потому, что понесенный здесь вред не может быть переложен на рыночную ценность? Так выходит по господствующей теории, напрасно ссылающейся на уголовное преследование. Это последнее предполагает всегда преступление, которое трудно доказать и которое может совсем отсутствовать, не защищая вовсе от неисправного ведения предприятия.
Считаясь с несообразностью такого положения дела, французские и английские судьи, отличающиеся наибольшим практическим смыслом, осуждают часто железнодорожные и другие учреждения на большие штрафы независимо от того, понесло ли потерпевшее лицо какие-либо материальные убытки, или нет. Эти штрафы достигают иногда огромных цифр, и понятно, что они представляют собой не денежные эквиваленты понесенных убытков, а гражданские наказания железнодорожных и других администраций за недостаток должной осмотрительности. Сюда присоединяется еще вводимая новым рабочим законодательством ответственность за так называемый "профессиональный риск", о котором речь будет впереди. Нечего говорить, что подобные наказания и подобная ответственность действуют лучше всяких уголовных кар на улучшение управления общественными предприятиями и имеют большое культурное значение, развивая в предпринимателях сознание долга и ответственности за исполнение принятых ими на себя обязанностей.
Равным образом общество и государство заинтересованы в положении лиц, работающих на фабриках и заводах. Отношения между хозяевами и рабочими стоят теперь под контролем общественной власти, и взыскания с хозяев по жалобам рабочих производятся не только в случаях несчастий, лишающих последних возможности зарабатывать себе дальнейшее пропитание, но и в случаях нарушения хозяевами других обязанностей, предписанных им рабочим законодательством, как, напр., обязанности не увеличивать числа рабочих часов свыше установленной нормы, соблюдать правила о содержании больниц, школ и т. д. Всякий обход установленных рабочим законодательством предписаний со стороны хозяев влечет денежное наказание последних без отношения к количеству и даже бытию имущественного интереса в лице рабочего, который может искать этого наказания и независимо от инспекции, поставленной для наблюдения за исполнением фабричного законодательства, - так что и здесь мы находим наглядное доказательство защиты неимущественных интересов не только в публичном, но и в гражданском порядке.
Б. Договорные отношения обиходной жизни
При найме прислуги заключают часто условие, что нанявшийся имеет право на свободный день через одну или две недели. Снимая квартиру, уговариваются нередко о том, чтобы в соседнее помещение не пускали жильцов, производящих шум или играющих на каком-либо музыкальном инструменте. Как первое, так и второе из приведенных для примера условий не имеют ни малейшего имущественного значения, но могут служить выражением серьезных, хотя и неимущественных интересов. Квартирант может быть нервным субъектом, не выносящим шума и звуков музыки, которые отравят его жизнь. Прислуга может желать не изнурять себя непосильным трудом или пользоваться свободным днем для свидания с родными или удовлетворения каких-либо других нравственных интересов.
Но как быть в случае неисполнения нанимателем или домохозяином принятых ими на себя обязательств? Представляется два выхода. 1) Нанявшееся лицо и квартирант могут отказаться от договора. Этот выход нельзя считать удовлетворительным, так как, наказывая нанимателя или домохозяина, он причиняет в то же время ущерб и напрасные хлопоты как нанимающемуся, так и квартиранту, вынуждая того и другого терять время на приискание нового места, новой квартиры и т. д. 2) Лицо, нанявшееся, и квартирант могут прибегнуть к суду с целью принудить своих соконтрагентов к исполнению заключенных с ними договоров. Но, держась господствующей точки зрения, по которой предметом гражданской защиты могут быть только имущественные интересы, судья должен отказать истцам в удовлетворении их справедливых требований, предоставляя их соконтрагентам злоупотреблять, сколько им вздумается, преимуществами своего социального положения. Побудить их угрозой или наложением денежного взыскания к исполнению неденежных обязательств можно только при противоположной точке зрения, на которую и становятся теперь лучшие юристы и судьи.
Неосновательность господствующей теории, ограничивающей гражданское право защитой имущественных интересов, можно доказать, ставши даже на ее собственную точку зрения. Допустим на минуту, что гражданское право имеет дело только с имущественными интересами. Но разве интерес прислуги, выговаривающей себе свободный день в неделю, и интерес квартиранта, дорожащего спокойствием своих нервов, нельзя свести на деньги? Возможно, что, выговаривая себе свободный день, прислуга обязывается перед хозяином платить за наем своего заместителя на этот день, или соглашается на меньшее вознаграждение за свой труд, чем то, которое она получала бы в том случае, если бы не выговорила себе свободного дня. Точно так же квартирант, не терпящий музыки или пользующийся для прогулки садом при нанятом помещении, платит домохозяину более того, что он платил бы ему в том случае, если бы не имел в виду спокойствия своего слуха или прогулок в саду. Очевидно, что как прислуга, так и квартирант оплачивают тут косвенно те блага, в которых нуждаются и которые имеют для них, следовательно, действительную, хотя и неоттененную денежную стоимость. Почему же господствующая теория не дает им защиты права, предоставляя ее в то же время содержателю гостиницы в том случае, если ему застраивают красивый вид, привлекающий в гостиницу публику? В последнем случае признается право на вознаграждение, потому что хозяин гостиницы терпит денежные убытки в своем деле от застроенного вида и защищается, таким образом, имущественное производство, тогда как столь же заслуживающие защиты интересы потребления, выступающие в приведенных выше примерах прислуги и квартиранта, остаются вне защиты и без серьезного на это основания.
Отсюда ясно, что господствующее учение не выдерживает поверки, исходящей из ее же точки зрения; оно страдает внутренним противоречием, защищая имущество в одном случае и оставляя его в другом без ограждения, когда оно сбрасывает свою осязательную форму и облекается в другие блага, как, напр., развлечение, здоровье и пр. Эта беззащитность неимущественных интересов выступает особенно ясно на следующем примере, приводившемся Иерингом, когда он еще жил, в своих лекциях. Кто-нибудь заказывает себе посредством письма или телеграммы номер в гостинице на время приготовляющихся в городе празднеств, к которым ожидается большое стечение народа. Хозяин гостиницы принимает предложенный договор, который вступает, таким образом, в силу, но позднее находит для себя выгоднее сдать нанятое уже помещение другому лицу, предложившему за него более крупное вознаграждение. Первоначальный наниматель приезжает в город ночью с детьми, не находит себе ни в одной гостинице приличного помещения и скитается всю ночь по улицам неизвестного ему города. Признает ли судья за ним право на вознаграждение за наем извозчика во время его ночных странствований? Да, если он найдет извозчика; но немецкий судья не предоставит ему никакого вознаграждения, если он останется ночью без извозчика, и в кармане у него окажутся наутро те же деньги, какие были на лицо в начале его скитаний; в этом случае, скажет судья, он не потерпел никакого ущерба в своем имуществе. "И такой результат, нагло попирающий всякое здоровое чувство, - восклицал Иеринг, - находит себе защитников. Да я пойду скорее, - продолжал он, - искать защиты своего права у турецкого паши, нежели у высокоразвитого правоведения, не дающего мне здесь охраны; я готов первый выкинуть за борт все правоведение, если такая нелепость должна быть признана за право". Вот еще примеры защиты неимущественных интересов в праве при договоре личного найма. Кухарка до срока оставляет свое место, нанятая нянька вовсе не является. Хозяева в затруднительном положении: один из супругов должен взять на себя роль кухарки, другой - няньки. Оказывает ли им какую-нибудь помощь господствующее учение о защите гражданских прав? Нет, так как последствия переносимых здесь неприятностей не имеют денежной ценности. Более важные случаи защиты неимущественных интересов в гражданском праве представляют договоры о помещении детей и учеников в воспитательные заведения, умалишенных в лечебницы для психических больных, соглашения о врачебной помощи и т. д. Сюда же принадлежат договоры, имеющие в виду интересы наук и искусств. Прежде всего: а) издательский договор, по которому автор, выговорил ли он себе вознаграждение или нет, имеет часто в виду не деньги, но обнародование своего произведения в интересах науки или, быть может, честолюбия. Сводить такой договор на точку зрения денежного интереса значило бы не понимать духовного назначения литературы и низводить ее на степень ремесла; б) договор живописца о выставке его картин в магазине художественных предметов или на выставке; в) договор драматического писателя или композитора о постановке его драмы или оперы; г) договор актера о предоставлении ему права на исключительное исполнение известных ролей; и т. д. Наконец, сюда же могут быть причислены договоры, заключаемые в виду общественной пользы, общественных предприятий, и масса договоров, в которых участвующие лица преследуют свои жизненные интересы без возможности, однако, в случае неисполнения договора вычислить какой бы то ни было денежный интерес. Надо поэтому сознаться, что, основываясь на принципе денежного интереса, право не может удовлетворить запросам современной жизни, наталкивающей нас ежеминутно на разнообразнейшие неимущественные интересы.
Дело в том, что возможность пользоваться денежными приговорами вовсе не ограничивается той функцией денег, которую господствующее учение имеет исключительно в виду и которая заключается в непосредственном выражении ими ценности или денежного эквивалента каждого отдельного действия. Кроме этой функции - выражать эквивалент, деньги способны исполнять еще две другие функции, которые можно называть карательной и возмездной. Под первой следует понимать не присуждение гражданской пени в пользу истца, как это бывает при так называемых штрафных или уголовных исках, а угрозу произвести денежное взыскание как средство оказать давление на ответчика в случае уклонения его от исполнения судебного приговора. Следуя римской терминологии, это будет multa, а не poena. Но такая угроза взысканием не всегда помогает лицу, отыскивающему свое право. Во-первых, и в том случае, когда эта угроза обращается в самое взыскание, это последнее идет не в пользу истца, а в пользу казны. Во-вторых, угроза взыскания направлена на будущее и не всегда охраняет настоящее: ответчик может затянуть процесс всевозможными ничтожными возражениями, и пока судья дойдет до того, что постановит угрозу взыскания, а эта угроза будет осуществлена, исполнение договора для истца может потерять всякое значение. Он лишится уже своего права и останется практически без защиты, так как ему может быть дорого самое исполнение договора, а не предлагаемое вместо него денежное взыскание. Вот почему для большего ограждения интересов истца судья должен иметь возможность пользоваться денежным приговором, направленным не только на будущее, но и на прошлое время, т. е. присуждать ответчика к непосредственной уплате в пользу истца вознаграждения за нарушение его неимущественного интереса в прошлом. Такое вознаграждение и составляет возмездную функцию денег, прекрасно дополняющую их карательную функцию. Она так же необходима для покрытия происшедшего уже нарушения и крепости договорного права, как угроза денежной кары необходима для предотвращения ожидаемого нарушения. Отказать судье в праве пользоваться этой функцией денег значило бы обречь его на бездействие и оставить законные интересы истца, как это было уже показано, без действительной защиты.
Но где мерило, по которому судья мог бы в деньгах выражать ущерб от правонарушения, направленного не на вещь, а на лицо? Общее для всех случаев или чисто принципиальное решение этого вопроса немыслимо, так как твердого мерила здесь не может быть, и судье придется по необходимости соображаться с особенностями каждого отдельного случая, общественным положением участвующих в деле лиц и другими обстоятельствами, которые заставят его применять в различных случаях и различные степени денежных взысканий, обращенных как на будущее, так и на прошлое правонарушение. Мы опять сошлемся на судебную практику Франции, Англии и других культурных стран, ясно свидетельствующую, что отсутствие постоянного мерила для правонарушений не препятствует судьям пользоваться карательной и возмездной функциями денег в столь широких размерах, что неимущественные интересы находят в этих условиях требуемую охрану, и добрая совесть не остается в договорных отношениях пустым словом.
Необходимое условие успеха лежит здесь в том, чтобы оценка интересов была предоставлена свободному усмотрению судьи. Где судья связан положительным предписанием закона такого рода, чтобы налагаемое им на одну сторону взыскание равнялось с точностью количеству понесенных другой стороной убытков, там, конечно, не может быть и речи о юридической защите неимущественных интересов. Судье должны быть даны средства защищать эти интересы угрозой денежных взысканий за будущее - и наложением этих взысканий за прошедшее правонарушение. При отсутствии объективных критериев эти взыскания могут налагаться только по свободному усмотрению судьи и выражать собой, как на это уже указывалось, не эквивалент понесенных убытков, а публичное или гражданское наказание, налагаемое на одну сторону в пользу другой. Мелкие злоупотребления, возможные всегда, не говорят ничего против больших преимуществ юридической защиты, покупаемых ценой этих злоупотреблений, и если действительно опасной стороной защищаемого нами учения является предоставление судье слишком широкой власти при оценке интересов, притязающих на судебную охрану, то гарантией против судейского произвола может служить здесь, как и всюду, поднятие нравственного и образовательного уровня судебного сословия и система судебных инстанций.
Дальнейшие иллюстрации к изложенной теории защиты неимущественных интересов можно найти в одной из монографий Иеринга, переведенной и на русский язык под заглавием "Интерес и право".
< Попередня Наступна >