80

---

2. ПРЕДМЕТ КРИМИНАЛИСТИКИ

2.1. РАЗВИТИЕ НАУЧНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ПРЕДМЕТЕ КРИМИНАЛИСТИКИ

Познание, как отражение и воспроизведение в человеческом мышлении действительности, носит активный характер, особенно рельефно проявляющийся в развитии науки. Именно в ходе научного познания обнаруживается диалектика объективной действительности, по образному выражению В. И. Ленина, та самая “диалектика вещей”, которая создает “диалектику идей” - систему теоретических концепций, понятий, категорий, то есть содержание науки. Научное знание выступает как содержательное знание, отражающее законы объективного мира. “Тут действительно, объективно три члена: 1) природа;

2) познание человека, = мозг человека (как высший продукт той же природы) и 3) форма отражения природы в познании человека, эта форма и есть понятия, законы, категории etc. Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, ее “непосредственной цельности”, он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т. д. и т. п.” - отмечал В. И. Ленин.

Объективную действительность познают все частные, конкретные науки. При этом “сфера познания” каждой науки зависит от ее предмета: именно в этой сфере осуществляется отражение конкретной наукой объективной действительности, т. е, отражение, составляющее содержание этой, а не другой области научного знания. Отсюда вытекает то важное методологическое значение, которое имеет правильное определение предмета каждой конкретной науки. В формулировке предмета науки разъясняется, что такое отражаемый объект и в каком аспекте он отражается. С этих позиций, как нам представляется, следует подходить к формулированию предмета любой частной науки, в том числе и предмета криминалистики как специфической области научного знания.

style="text-align: justify;">Представление о предмете криминалистики складывалось и уточнялось по мере развития самой науки.

Первые определения предмета криминалистики отечественных авторов, сформулированные в послереволюционный период, находились под заметным влиянием взглядов западных и дореволюционных русских криминалистов. Так, Г. Ю. Маннс, попытавшийся еще в 1921 г. определить предмет криминалистики, полагал, что им являются, “во-первых, способы совершения преступлений, профессиональные особенности и быт преступников (их жаргон, их суеверия и т. д.) и, во-вторых, приемы расследования преступлений, включая идентификацию преступников”. В первом развернутом определении предмета криминалистики, предложенном в 1925 г. И. Н. Якимовым, указывалось, что криминалистика “имеет своим предметом изучение наиболее целесообразных способов и приемов применения методов естественных, медицинских и технических наук к расследованию преступлений и изучению физической и моральной личности преступника, а своей целью ставит помощь правосудию в раскрытии материальной истины в уголовном деле”.

В этих определениях отчетливо отразились идеи Ганса Гросса и их русского популяризатора С. Н. Трегубова.

В предисловии к третьему изданию своей знаменитой работы “Руководство для судебных следователей как система криминалистики” (1898) Г. Гросс писал: ”Криминалистика по природе своей начинается лишь там, где уголовное право, также по своей природе, прекращает свою работу: материальное уголовное право имеет своим предметом изучение преступного деяния и наказания, формальное уголовное право (процесс) заключает в себе правила применения материального уголовного права. Но каким именно способом совершаются преступления? Как исследовать эти способы и раскрывать их, какие были мотивы в совершении такового, какие имелись в виду цели - обо всем этом нам не говорят ни уголовное право, ни процесс. Это составляет предмет криминалистики”. Развивая данные положения, С. Н. Трегубов отмечал, что предметом криминалистики следует считать “изучение наиболее целесообразных способов и приемов применения методов естественных наук и технических знаний к исследованию преступлений и установлению личности преступника”.

Влияние взглядов западных криминалистов было частично преодолено при формулировании определения предмета криминалистики в первом коллективном советском учебнике по криминалистике для юридических вузов, вышедшем в 1935 г. “Советская криминалистика, - указано во введении, - представляет собой науку о расследовании преступлений”. Из дальнейшего изложения становилось ясным, что это наука о способах применения данных естественных наук к расследованию преступлений, о наилучших приемах проведения отдельных следственных действий и наиболее целесообразном взаимном расположении этих действий, системе и планировании процесса расследования, о специфических приемах расследования отдельных видов преступлений. Таким образом, к приемам применения методов естественных наук в целях борьбы с преступностью добавлялись приемы собственно расследования - его организации, планирования и проведения. Фактически так же определялся предмет криминалистики Е. У. Зицером в учебнике криминалистики 1938 г.

Б. М. Шавер предложил свою трактовку предмета советской криминалистики. В своей известной статье “Предмет и метод советской криминалистики” он уделил большое внимание анализу взглядов на предмет криминалистики западных ученых, показал влияние этих взглядов на работы советских криминалистов (П. П. Якимова, В. Громова и других) и, придя к выводу, что криминалистика относится к самостоятельной области научного знания, так определил ее предмет: “Криминалистика изучает приемы и методы совершения преступлений, следы, остающиеся в результате совершения преступных действий или оставляемые преступником, и данные естественных и технических наук в целях приспособления всего этого к задачам расследования преступлений”.

Впоследствии Б. М. Шавер отошел от этого определения. “Кримина­листика, - писал он в 1940 г., - это наука о приемах и методах обнаружения и исследования доказательств, используемых в целях раскрытия преступления, обнаружения и опознания преступника”. Данное определение отличалось от предыдущих тем, что в нем уже не делалось различия между приемами, заимствованными криминалистикой из других наук, и “собственно криминалистическими”, а говорилось лишь о том, что все они - приемы и методы обнаружения и исследования доказательств, а не вообще расследования преступлений.

Поскольку процесс становления криминалистики как самостоятельной области научного знания был органически связан с ее отмежеванием от науки уголовного процесса, в недрах которой и возникла криминалистика. ученые-процессуалисты не могли оставаться в стороне от задачи определения предмета криминалистики, хотя бы в целях разграничения его с предметом уголовно-процессуальной науки.

В 1942 г., выступив с докладом “Предмет криминалистики и ее соотношение с уголовным процессом” на заседании кафедры судебного права Военно-юридической академии Красной Армии, М. С. Строгович отнес к предмету криминалистики лишь “научные приемы обнаружения и исследования вещественных доказательств и следов преступлений, приемы, заимствованные из естественных и технических наук и приспособленные к использованию при расследовании преступлений”, вопросы же тактики и методики расследования преступлений он целиком отнес к предмету науки уголовного процесса. Этой точки зрения М. С. Строгович придерживался довольно длительный период времени.

Аналогичную позицию занял и другой маститый ученый-процессу­алист М. А. Чельцов. Сначала в рецензии на учебник уголовного процесса для юридических школ, а затем в учебнике для юридических вузов он утверждал, что предметом криминалистики является лишь техника обнаружения, закрепления и “обработки” (!) вещественных доказательств. Криминалистике, таким образом, отводилась роль вспомогательной технической дисциплины, которая едва ли могла серьезно претендовать на самостоятельное место в системе научного знания.

Очевидно, в известной степени, реакцией на эти негативные позиции процессуалистов можно считать определение предмета криминалистики, сформулированное в 1946 г. С. М. Потаповым. По его мнению, “кри­миналистика представляет собой систему научных, технических и тактических методов раскрытия преступлений, систему, охватывающую вместе с тем методику расследования отдельных видов преступлений, так называемую частную методику... Криминалистика является наукой о судебных доказательствах - наукой доказательственного права”. Пред­мет криминалистики оказался расширенным за счет включения в него без всяких оговорок доказательственного права, традиционно рассматривавшегося ранее как часть предмета процессуальной науки.

Несомненно, значительным шагом вперед было выдвинутое в 1950 г. А. И. Винбергом определение предмета криминалистики как науки “о те­хнических и тактических приемах и средствах обнаружения, собирания, фиксации и исследования судебных доказательств, применяемых для раскрытия преступлений, направленных против советского строя и установленного Советским государством правопорядка, выявления виновных и изыскания способов предупреждения преступлений”. Если, например, сравнить определения криминалистики, предложенные И. Н. Якимовым и А. И. Винбергом, то мы увидим, что разница здесь уже принципиальная, качественная. Согласно первому определению, криминалистика - это только один из “каналов” проникновения в судопроизводство данных различных наук. Ее задача - показать, как можно использовать эти данные в целях правосудия, то есть показать отбор могущих пригодиться знаний и возможности их популяризации, распространения. По мнению А. И. Винберга, предметом науки криминалистики являются апробированные практикой приемы и средства работы с доказательствами. Раскрывая содержание предлагаемого определения, автор говорит не об отборе, а о научной разработке приемов и средств работы с доказательствами на основе материалистической диалектики, изучения и обобщения следственной практики.

Предложенное А. И. Винбергом определение предмета криминалистики получило признание большинства ученых-криминалистов.

В рецензии Г. М. Миньковского и Н. П. Яблокова на учебник криминалистики (М., 1950) специально подчеркивалось, что в этом определении “показаны политическая направленность, задачи советской криминалистики, подчеркнута ее самостоятельность и внутренняя целостность. Можно приветствовать включение в качестве одной из задач криминалистики “изыскание способов предупреждения преступлений”, о чем неоднократно ставился вопрос практическими работниками”.

Несогласие с предложенным А. И. Винбергом определением выразили лишь П. И. Тарасов-Родионов и судебный медик Ю. М. Кубицкий.

П. И. Тарасов-Родионов считал, что А. И. Винберг, “давая несколько отличное от прежних определение советской криминалистики, сводит всю науку советской криминалистики к работе с доказательствами, совершенно не отражая в определении такие важные разделы советской криминалистики, как методика расследования отдельных видов преступлений, розыск, которые непосредственно не связаны с работой с доказательствами”. Ю. М. Кубицкий в своей критике предложенного определения А. И. Винберга ограничился тем, что просто солидаризировался с суждением П. И. Тарасова-Родионова, хотя сам вел речь совсем о другом учебнике и о несколько отличном от рассматриваемого определении криминалистической науки.

По мнению П. И. Тарасова-Родионова, правильнее было бы считать, что “советская криминалистика является наукой о правовых тактических и технических приемах и методах раскрытия, расследования и предупреждения преступлений, совершаемых против Советского государства и установленного им правопорядка, а также о научно-технических приемах экспертного исследования отдельных видов вещественных доказательств по заданиям судебных и следственных органов”. В этом определении без труда просматривается концепция П. И. Тарасова-Роди­онова о двойственном - правовом и техническом - характере природы криминалистики, о чем мы еще будем говорить далее. Именно в силу этого методологического недостатка данное определение криминалистики не получило поддержки ученых-криминалистов. Неосновательным представлялся и его упрек в адрес А. И. Винберга по поводу того, что последний в своем определении не отразил такие разделы криминалистики, как методика расследования и розыск. Причем было очевидно, что само существование частной методики обусловлено именно особенностями работы с доказательствами, на результатах которой, кстати, строится и розыск.

Глубоко и обстоятельно исследовав вопрос о значении правильного определения предмета криминалистики, С. П. Митричев также пришел к выводу о том, что эта наука изучает систему приемов и средств работы с доказательствами. Он писал: “Советская криминалистика, как специальная юридическая дисциплина, является наукой о технических средствах, тактических приемах и методах, применяемых для выполнения предусмотренных уголовно-процессуальным законом действий судебных и следственных органов по обнаружению и собиранию, фиксации и исследованию доказательств в целях расследования преступлений, направленных против Советского государства и установленного им правопорядка”. Этого определения С. П. Митричев придерживался и в своих последующих работах. Аналогично определял предмет криминалистики и А. Н. Васильев, фактически на тех же позициях стояли А. А. Эйсман и М. П. Шаламов. Правда, последний включил в предмет криминалистики, помимо средств, приемов и методов работы с доказательствами, также и организацию деятельности органов следствия и дознания, направленную на раскрытие преступлений.

В 1967 г. А. Н. Васильев попытался отойти от традиционного определения предмета советской криминалистики, указав, что “лучше определить криминалистику как науку об использовании данных естественных и технических наук, в частности, физики, химии, механики, биологии, как и психологии, логики, науки управления и других, в деятельности по расследованию и предупреждению преступлений, осуществляемой на основе уголовно-процессуального закона”. Это определение по сравнению с традиционной формулой предмета криминалистики можно было рассматривать как шаг назад, ибо оно фактически лишало криминалистику всяких границ, включая в ее предмет любые научные положения, используемые в борьбе с преступностью. Судебная медицина, судебная химия, судебная психиатрия, бухгалтерский учет, судебная психология, а вместе с ними логика, кибернетика, криминология и любая другая наука, коль скоро ее данные начинают использоваться в борьбе с преступностью, - все они оказываются частями криминалистики. При такой формулировке, кроме того, “исчезают” и различные виды судебных экспертиз; все они поглощаются криминалистической экспертизой, ибо использование данных любой науки в сфере уголовного судопроизводства объявлялось криминалистикой.

Если А. Н. Васильев попытался безгранично расширить пределы предмета криминалистики, то М. С. Строгович во втором издании своего курса советского уголовного процесса вновь выразил мнение об ограничении предмета криминалистики лишь совокупностью научно-тех­нических средств и приемов работы с доказательствами. Все остальное содержание криминалистики он включил в качестве специальной части или специального курса в науку уголовного процесса.

Попытки неоправданно расширить или сузить предмет криминалистики предпринимались и ранее, однако они не внесли заметных корректив в традиционное представление о предмете этой науки.

Принятое определение криминалистики как науки о технических средствах, тактических приемах и методических рекомендациях, относящихся к собиранию и исследованию доказательств, в целях расследования и предотвращения преступлений, отражало состояние криминалистики и ближайшие перспективы ее развития в то время, когда данное определение складывалось. С этой точки зрения, оно, несомненно, сыграло свою положительную роль, и было бы по меньшей мере ошибкой не учитывать этого, однако с позиций современного состояния криминалистики, современных представлений о науке вообще и о перспективах развития научного знания существующее определение предмета криминалистики представляется неточным и неполным.

Диалектика развития науки такова, что она неизбежно заставляет исследователя вновь и вновь обращаться к определению предмета науки, каждый раз с новых позиций, завоеванных познанием. Этот “бесконе­чный процесс раскрытия новых сторон, отношений... бесконечный процесс углубления познания человеком вещи, явлений, процессов и т. д. от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности”, по мысли В. И. Ленина, и есть необходимый элемент диалектики познания. Он писал: “Диалектика как живое, многостороннее (при вечно увеличивающемся числе сторон) познание с бездной оттенков всякого подхода, приближения к действительности (с философской системой, растущей в целое из каждого оттенка) - вот неизменно богатое содержание по сравнению с “метафизическим” материализмом...”.

Эти принципы подхода к изучению объективной действительности, получившие всестороннее освещение в теории отражения, диктуют необходимость уточнения и совершенствования сложившихся понятий и определений. Безусловно, прав П. Копнин, считавший, что “предмет самых различных наук непрерывно подвергается изменению в связи с ростом знания, прогрессом общественного развития в целом. Во многих об­ластях современной науки происходят самые жаркие дискуссии о предмете и содержании этих наук. Такой процесс не случаен, и касается он не только новых областей знания вроде кибернетики, но и давно сложившихся, таких, как математика, физика, химия, биология и другие”. Совершенно естественно и то, что этот процесс не мог не коснуться и криминалистики, весьма бурно развивающейся в последнее время.

Определение предмета криминалистики нуждалось в пересмотре, во-первых, потому, что оно было неполным, ибо не отражало целого ряда “традиционных” сторон предмета криминалистики, таких, например, как изучение способов совершения преступлений, различных механизмов следообразования, не охватываемых понятием средств, приемов и методов работы с доказательствами.

Определение предмета криминалистики нуждалось в пересмотре, во-вторых, - и это главное - потому, что оно не соответствовало современным требованиям, которые предъявляются к определению предмета науки как формы отражения человеком объективной действительности, как области знания.

С позиций логики, как справедливо указывает А. И. Ракитов, “науку можно рассматривать как систему знаний о законах и основных свойствах определенной предметной области, подтвержденных данными эксперимента и наблюдения и фиксированных в определенной знаковой системе - языке науки. В качестве единицы научного знания могут выступать отдельные предложения или группы предложений, сформулированные на соответствующем языке науки и содержащие информацию о свойствах основных объектов. Если согласиться с тем, что основное отличие научного знания от обычного здравого смысла заключается в том, что первое выражает знания о законах, а второй дает лишь сведения о неустойчивых предметно-ориентировочных связях, то следует признать, что содержанием и главной целью любой системы научных знаний является формулирование тех или иных законов для избранной системы объектов”. Еще более четко эту мысль выразил академик Кедров: “Очевидно, что любая наука вообще, если только это подлинная наука, а не скопище фактов, не свалка эмпирического материала, изучает и явления, и сущность своего предмета, следовательно, имеет дело и с фактами, и с законами, причем открытие законов соответствующих явлений составляет важнейшую задачу всякой науки”.

Следует отметить, что уже в то время, когда еще только складывалось ставшее впоследствии традиционным определение предмета криминалистики, некоторые авторы выдвигали положения, идущие вразрез с обычными представлениями о предмете криминалистической науки. Так, И. Н. Якимов, наряду с упоминавшимся определением криминалистики, отмечал, что криминалистика должна иметь своим предметом “те изменения в природе и соотношении материальных вещей, которые являются следствием приложения к ним преступной воли”. В. Громов, не возражая против того, что предметом криминалистики признаются способы и приемы расследования, в то же время упоминал, что эта наука должна заниматься и наиболее правильным “организационным построением” всего процесса расследования, “установкой методов уголовно-исследовательской работы”. Б. М. Шавер же прямо указывает, что “в криминалистике мы должны и можем установить и устанавливаем целый ряд закономерностей, которые обеспечивают нам более успешное отыскивание доказательств”. Это положение позже было констатировано Е. У. Зицером: “Примерно с 1940 г. оказалось возможным перейти к выявлению общих закономерностей, присущих этой науке (крими­налистике - Р. Б.) и представляемой ею судебной экспертизе. Первый шаг в этом направлении сделал С. М. Потапов. Им были определены общие для всех видов криминалистической экспертизы и следствия принципы криминалистической идентификации”. К сожалению, эти идеи не получили в дальнейшем своего развития.

Позднее, в 1952 г., соглашаясь в целом с определением предмета криминалистики, предложенным А. И. Винбергом, С. П. Митричев в то же время считал основным недостатком подобных определений то, что в них центр тяжести переносился на приемы и способы расследования. Таким образом, отмечал он, средства, приемы и способы принимались за предмет криминалистики, в то время как никогда, ни в какой науке способы и приемы не являлись самостоятельной целью науки, - они являлись только средством для достижения других целей науки.

Средства, приемы и методы работы с доказательствами относятся к предмету криминалистики, но они не исчерпывают всего содержания этого предмета. Изучение и разработка средств и приемов предполагают знание тех сущностных отношений, которые вызвали их к жизни или диктуют их разработку и применение. Средства, приемы и методы работы с доказательствами - это проявление какой-то сущности, исследование которой и составляет основную часть предмета криминалистики.

Понятие есть сущность предмета, значит, понятие предмета науки должно отражать его сущность, а не только явления. Такой сущностью становится закон, т.е. “прочное (остающееся) в явлении... идентичное в явлении... отношение сущностей или между сущностями”. Закон - это связь явлений, но не любая связь, а необходимая, общая, устойчивая, повторяющаяся, существенная связь. Поскольку закон выражает глубинные, существенные связи, отношения, стороны действительности, он не лежит на поверхности и не дан непосредственно в чувственном восприятии. Его познание и составляет центральную часть всякого научного познания. “Научное познание действительности тем отличается от донаучного, - правильно отмечает В. Н. Голованов, - что оно есть познание законов, то есть познание действительности согласно ее необходимости, познание сущностных явлений”.

Законы науки суть отражения, идеализированные образы объективных закономерностей развития природы и общества. Результаты познания этих закономерностей, то есть проникновения в сущность процессов развития, - раскрытие того общего, что присуще многообразным формам материи. “...Закон и сущность, - писал В. И. Ленин, - понятия однородные (однопорядковые) или вернее, одностепенные, выражающие углубление познания человеком явлений, мира...”. Существование конкретной науки как самостоятельной области знаний оправдано только в том случае, если предметом ее изучения являются те или иные объективные закономерности действительности. Указание на эти закономерности как на предмет познания и составляет существенную часть определения предмета всякой науки.

Не случайно поэтому современные определения предметов частных наук на первый план выдвигают указание на изучаемые этими науками объективные закономерности. “Различные частные науки, - пишет Т. Павлов, - рассматривают сейчас предметы прежде всего в их структурном составе и структурных закономерностях”. Вот как по этому принципу формулируется, например, определение предмета теории информации: “Теория информации, - пишет Г. Г. Вдовиченко, - наука, изучающая закономерности описания, переработки, хранения и передачи информации”. Наконец, еще одно определение предмета - теории вероятностей: “Закономерности, относящиеся к различным средним характеристикам, к повторяемости случайных отклонений данной величины и т. п., - указывает Л. З. Румшиский, - изучаются специальной математической наукой - теорией вероятностей”.

Требование научного формулирования предмета исследования полностью относится и к криминалистике. Мы полагаем, что определение предмета криминалистики прежде всего должно содержать указание на изучаемые этой наукой объективные закономерности действительности. Средства, приемы и методы собирания и исследования доказательств по своей сущности не могут быть такими объективными закономерностями. Они - результат проявления закономерностей в практике доказывания. В то же время процесс научной разработки средств и приемов работы с доказательствами есть результат отражения объективных закономерностей доказывания в науке, в законах науки. Средства, приемы и методики собирания, исследования, оценки и использования доказательств допустимо рассматривать в качестве одного из элементов предмета криминалистики, как “явление сущности”, как часть предмета только в том смысле, что, будучи результатом научных исследований, они изучаются наукой с целью их усовершенствования, проверки эффективности, пригодности и т. п.

Криминалистика возникла и развивается как наука, способствующая раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений. Не случайно поэтому закономерности, составляющие предмет криминалистики, лежат в сфере судебного исследования, то есть деятельности органов дознания, следствия, суда, экспертных учреждений по установлению истины в процессе судопроизводства. В качестве таких закономерностей нами были названы закономерности возникновения, собирания, исследования, оценки н использования доказательств. Их познание составляет одну из задач криминалистической науки; познанные, они получают отражение в законах криминалистики, в ее категориях и систематике (классификациях, структурах, системах). Познание содержания и проявления этих закономерностей позволяет осуществлять целеустремленную разработку технико-криминалистических средств, тактических приемов и методических рекомендаций по работе с доказательствами, организации и планированию предварительного расследования, судебного следствия и предотвращения преступлений. Познание содержания и проявления этих закономерностей позволяет также отграничить криминалистику от смежных наук и в то же время выяснить характер ее связи со смежными науками.

Руководствуясь этими соображениями, мы предприняли попытку определить по-новому предмет советской криминалистики, указав в определении закономерности объективной действительности, которые изучает эта наука. Правда, следует признать, что одно из первых предложенных нами определений предмета криминалистики, сформулированное на основе новых представлений о предмете науки вообще, не содержало указания на средства и методы судебного исследования, как на элемент предмета криминалистики. Однако допущенная ошибка вскоре была исправлена. В 1968 г. нами сформулировано следующее определение предмета советской криминалистики: криминалистика - наука о закономерностях возникновения, собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений.

Новое определение предмета криминалистики стало предметом научной дискуссии в юридической литературе и на всесоюзных конференциях криминалистов в Харькове (1969), Свердловске (1970), Москве (1972), Минске (1973). Можно с удовлетворением констатировать, что большинство участников дискуссии присоединилось к позиции автора данного определения. Это определение предмета криминалистической науки легло в основу ряда теоретических конструкции И. М. Лузгина, исследовавшего методологию процесса расследования, Г. Г. Зуйкова, разработавшего основы криминалистического учения о способе совершения преступлений, М. Я. Сегая, построившего но типу предложенного нами определения предмета криминалистики определение предмета судебной идентификации, В. Ф. Орловой, основывающей на данном нами определении свою конструкцию теории судебно-почерковедческой идентификации, и ряда других авторов. На базе этого определения предмета криминалистики стали формулироваться и определения предметов ее составных частей. Так, А. Р. Шляхов соответственно определял предмет криминалистической техники: “Предмет криминалистической техники составляют закономерности, обусловливающие происхождение и природу доказательств, а равно и методы их обнаружения, изъятия, фиксации и исследования”. Аналогичную мысль высказал и З. Я. Кирсанов, отметив, что “технико-криминалистические методы, средства и приемы базируются на специфических закономерностях, исследуемых наукой криминалистикой”.

А. Н. Колесниченко выразил свое отношение к предложенному нами определению предмета криминалистики следующим образом: “Не вызывает сомнений, что рекомендация или правила, которые вырабатывает и обращает к практике наука криминалистика, должны в конечном счете основываться на познанных закономерностях, обусловливающих применение в целях раскрытия и предупреждения преступлений определенных научно-технических, тактических приемов или их конкретной системы. Поэтому приведенное выше определение криминалистики как науки, хотя и не безупречно, является шагом вперед” (А. Н. Колесниченко, к сожалению, при этом не изложил тех соображений, по которым он посчитал принятое им определение “не безупречным”).

А. В. Дулов, специально подчеркивающий, что “по общему принципу предметом любой науки является изучение определенной группы закономерностей объективного мира”, впоследствии воспроизвел этот принцип в написанной им совместно с П. Д. Нестеренко монографии, где указывалось, что “криминалистическая наука призвана разрабатывать на основе познания закономерностей деятельности по расследованию преступлений приемы, способы, методы расследования, предупреждения преступлений и тем самым содействовать достижению целей социалистического правосудия”.

Разумеется, не все ученые-криминалисты приняли предложенное нами определение предмета криминалистической науки. Часть из них (например, А. Н. Васильев, В. П. Колмаков) категорически отвергли его. Для уяснения современного состояния проблемы целесообразно проанализировать их аргументы.

А. Н. Васильев выдвинул против предложенного нами определения следующие возражения. Данное определение, по его мнению:

позволяет считать криминалистику частью доказательственного права (теория доказательств) и тем самым смешивает и даже сливает криминалистику с наукой уголовного процесса вместо их разграничения;

не раскрывает природы криминалистики, базирующейся на творческом использовании естественных и технических наук;

не упоминает о конкретном назначении криминалистики.

Как будет подробно показано далее, при разграничении предметов криминалистики и уголовного процесса по изучаемым этими науками закономерностям объективной действительности, при некотором совпадении объектов исследования опасности “смешения” или “слияния” этих наук не возникает. Кстати заметим, что никакое определение предмета криминалистики (это видно на примере традиционного определения) не может жестко, “намертво” отграничить криминалистику от уголовного процесса, ибо для них, как и для всех смежных наук, в наше время характерен процесс взаимопроникновения. И такое взаимопроникновение происходит, как нам представляется, в первую очередь, именно в рамках теории доказательств.

Мы рискуем даже “впасть в крамолу”, предположив, что теорию доказательств можно рассматривать не только как смежную для криминалистики и уголовного процесса область, но и как область, общую для обеих этих наук, ибо достаточно только проанализировать, как в настоящее время излагается теория доказательств, какие вопросы в ней рассматриваются (и идентификация, и логика, и психология, и теория информации, и т. д.), чтобы убедиться, что эта теория давно вышла за рамки традиционного представления о содержании науки уголовного процесса. Не исключено даже, что в настоящее время возникает новая наука - наука доказательственного права, - промежуточная между криминалистикой и уголовным процессом и равно использующая в своих целях как данные этих, так и данные других наук (логики и психологии, кибернетики и теории вероятностей, этики, теории игр и т. д.).

А. Н. Васильев утверждал далее, что предложенное нами определение не раскрывает природы криминалистики, базирующейся на творческом использовании других наук. Но раскрытие природы криминалистики заключается как раз в определении изучаемых ею специфических объективных закономерностей, в выявлении особенностей, определяющих именно криминалистический характер тактических приемов, технических средств, методических рекомендаций. Объясняется это тем, что природа криминалистики проявляется не в источнике используемых ею и приспосабливаемых для своих целей данных (этот источник - наука в целом - одинаков для любой частной отрасли научного знания), а в “точке приложения” почерпнутого знания - в ее предмете.

Что же касается третьего возражения против предложенного нами определения криминалистики - о том, что в нем не упомянуто о конкретном назначении этой науки, то по этому поводу можно сказать следующее. В традиционных определениях предмета криминалистики говорится, что средства и приемы криминалистики используются в целях расследования и предотвращения преступлений. Но то же самое указывается и в новой редакции определения, причем более детально, если принять во внимание, что понятие судебного исследования, которым мы оперируем, шире понятия расследования, так как включает в себя и деятельность органов. дознания, которая, как известно, не вся охватывается расследованием в процессуальном смысле этого термина, и деятельность суда по установлению истины, и те аспекты содержания процесса экспертного исследования, которые не регламентируются законом.

Выступая против предложенного нами определения предмета криминалистики, А. Н. Васильев тогда же, в 1969 г., предложил свое новое определение. Он считал, что “было бы правильно определить криминалистику как науку о специальных приемах и средствах, разработанных на основе естественных и технических наук и применяемых в уголовно-процессуальной деятельности для организации планомерного расследования преступлений, правильного использования познавательных приемов, а также предупреждения преступлений”.

Задавшись целью модернизировать традиционное определение криминалистики и свое определение 1967 г., которое мы рассмотрели ранее, А. Н. Васильев попытался сконструировать более обширное определение, включив в него дополнительно некоторые элементы науки. Однако и это определение, по существу, ничего нового по сравнению с традиционным не содержало, а в редакционном отношении, на наш взгляд, оказалось менее удачным. В этом можно убедиться, если сравнить его с определением криминалистики, приведенным самим А. Н. Васильевым в учебнике по криминалистике для вузов, изданном в 1963 г. Там он писал: “Советская криминалистика есть наука о тактических приемах и научно-технических средствах, применяемых на основе уголовно-процес­суального закона для расследования преступлений и их предупреждения”. Очевидно, что это есть не что иное, как несколько измененное традиционное определение предмета криминалистики.

Итак, в учебнике по криминалистике 1963 г. мы читаем, что криминалистика есть наука о тактических приемах и научно-технических средствах; по определению учебника 1969 г., криминалистика - это наука о специальных приемах и средствах. Но когда мы называем прием тактическим и средство - научно-техническим, мы тем самым и подчеркиваем их специальный характер: ведь не все же приемы и средства изучаются криминалистикой, а именно тактические и технические, то есть специальные, приспособленные для определенной деятельности. Это различие в определениях, таким образом, едва ли можно считать существенным.

Далее в определении, предложенном А. Н. Васильевым, указывалось, что названные приемы и средства разработаны на основе естественных, технических наук, а если обратиться к определению тактики, которое он дал для конференции в Харькове (1969 г.), то и на основе общественных наук. Естественные, технические и общественные науки - вообще вся наука. Таким образом, указание на то, на какой основе разработаны приемы и средства криминалистики, теряет свой смысл, ибо лишается конкретности. Зачем говорить, что такие приемы и средства разработаны на основе науки вообще? Что это дает для определения криминалистики как науки? Да кстати, это и неточно, ибо многие криминалистические приемы и средства обязаны своим происхождением вовсе не науке, а практике. Наука (в данном случае криминалистика, а не иные естественные, технические или общественные науки) их не разрабатывала, а выявляла, обобщала, проверяла, использовала, рекомендовала.

Далее, в учебнике по криминалистике для вузов 1963 г. указывалось, что эти приемы и средства применяются для расследования преступлений. В определении, которое предложил А. Н. Васильев в 1969 г., говорилось то же самое, но только подробнее: для организации планомерного расследования преступлений, эффективного производства следственных действий. Такая расшифровка понятия “расследование” в определении науки за счет включения в определение конкретных элементов ее содержания должна была, как нам представляется, побудить автора быть последовательным и назвать в том же определении и другие элементы содержания науки, относящиеся к деятельности следователя: организацию взаимодействия с оперативными работниками в процессе расследования, изучение личности обвиняемого и т. п. Однако он этого не сделал, поставив тем самым под сомнение и целесообразность предпринятого расширения формулы предмета.

Кроме того, в рассматриваемом нами определении оказалась еще одна фраза, смысл которой вообще не охватывается ни понятием расследования, ни понятием науки криминалистики. Речь идет о “правильном использовании познавательных приемов”. Это фраза, во-первых, делает предложенное определение непонятным: “наука о специальных приемах... правильного использования познавательных приемов”. Во-вторых, неясно, что это за познавательные приемы вообще, ибо если имеются в виду приемы, методы познания, то почему правильному их использованию должна учить криминалистика? Если это специфически криминалистические приемы установления истины в процессе уголовного судопроизводства, то разве не о них идет речь в первой части определения? Разве могут быть какие-либо иные криминалистические приемы и средства?

В 1970 г. на конференции в Свердловске А. Н. Васильев заявил, что “можно предложить определение криминалистики как науки об организации планомерного расследования преступлений, эффективном обнаружении и исследовании доказательств в соответствии с нормами уголовно-процессуального закона и о предупреждении преступлений специальными приемами и средствами, разработанными на основе естественных, технических и некоторых других специальных наук и на основе изучения механизма преступлений и формирования доказательств”. Это определение дано и в учебнике по криминалистике 1971 г.

Осуждая определение криминалистики как науки о раскрытии, расследовании и предупреждении преступлений, А. Н. Васильев предложил якобы новое определение этой науки, суть которого сводится к тому же самому. Действительно, если обратиться к главному в его определении, то получится, что криминалистика - наука об организации расследования, о самом расследовании (ведь обнаружение и исследование доказательств и есть суть расследования) и предупреждении преступлений. В таком “очищенном” виде это определение А. Н. Васильева ничем фактически не отличается от осуждаемого им определения криминалистики, которое, но его выражению, “прямо ведет и к смешению и к растворению криминалистики в науке уголовного процесса и криминологии”.

В анализируемом нами определении криминалистики А. Н. Васильева представляет интерес еще одна деталь - конец определения: “...и на основе изучения механизма преступлений и формирования доказательств”. Что же такое “механизм формирования доказательств”? Очевидно, это процесс их возникновения. Изучение же всякого процесса предполагает выявление его сущности, тех сил, которые управляют данным процессом. А выяснение указанных вопросов есть установление типичного, необходимого, повторяющегося в явлении, каким можно считать акт возникновения. В итоге А. Н. Васильев, выступая против указания в определении предмета криминалистики на изучаемые ею закономерности, вынужден, может быть, против воли “впустить” их в свое определение, и именно в качестве объектов, на базе познания которых и разрабатываются средства и приемы криминалистики.

Все три предложенных А. Н. Васильевым определения криминалистики отличаются друг от друга не редакцией, а принципиально. Если в определении 1967 г., как уже отмечалось, оказались размытыми границы самой криминалистической науки, поглотившей все иные области знания, используемые в борьбе с преступностью, то в определении 1969 г. главным стало указание на разрабатываемые наукой приемы и средства расследования и предотвращения преступлений. В определении 1970 г. автор смещает акцент с приемов и средств расследования на саму эту деятельность, что, на наш взгляд, осложняет разграничение предметов криминалистики и уголовно-процессуальной науки и вовсе не проясняет вопроса о природе криминалистики, чего хотел добиться А. Н. Васильев.

В 1976 г. А. Н. Васильев формулирует еще одно определение предмета криминалистики. Теперь оно выглядит следующим образом: “Советская криминалистика - наука об организации планомерного расследования преступления, эффективном собирании и исследовании доказательств в соответствии с уголовно-процессуальными нормами и о предупреждении преступлений путем применения для этих целей приемов и средств, разработанных на основе специальных наук и обобщения следственной практики”. Как видно, автор по-своему учел наше замечание о том, что в предыдущем определении он невольно упомянул изучаемые криминалистикой закономерности, и теперь исправил “ошибку”. Определение едва ли от этого выиграло. А если добавить, что термин “специальные науки” никак не способствует прояснению вопроса об источниках приемов и средств криминалистики, но зато исключает из числа этих источников такую, например, науку, как логику, станет ясно, что и это определение, как нам кажется, не достигает поставленной автором цели и не может претендовать на отражение сущности криминалистики.

В. П. Колмаков, выражая свое несогласие с предложенным нами определением криминалистики, подтвердил свою приверженность традиционной формуле. Так, в 1973 г. он писал: “криминалистика... в общем виде понимается как наука о методах раскрытия, пресечения и предотвращения преступлений”. “Методы предотвращения и раскрытия преступлений, как и подчиненные им приемы и средства, - указывает он далее, - составляют предмет науки криминалистики”. Однако никаких новых аргументов - как против нашего определения, так и в доказательство правильности разделяемой им традиционной формулы предмета - В. П. Колмаков не приводил.

Другая, также немногочисленная, группа ученых, признавая что некоторые закономерности объективной действительности являются предметом криминалистики, возражала против их упоминания в определении предмета криминалистической науки. Эта позиция наиболее отчетливо была выражена А. И. Винбергом.

Возражения А. И. Винберга сводились к следующим основным положениям:

указание на систему приемов, методов и средств собирания и исследования доказательств - главное в определении предмета советской криминалистики;

закономерности объективной действительности, изучаемые криминалистикой, входят в содержание этой науки, а не в определение ее предмета;

в нашем определении предмета криминалистики смешиваются понятия предмета науки и ее содержания;

закономерности возникновения доказательств относятся и к содержанию науки уголовного процесса, и поэтому не могут включаться только в предмет криминалистики.

Рассмотрим эти положения А. И. Винберга. Действительно ли указание на разработку приемов, методов и средств собирания и исследования доказательств есть главное в определении предмета криминалистики? Для того чтобы решить этот вопрос, обратимся к работе А. И. Винберга “О некоторых теоретических проблемах криминалистики”. В ней он пишет: “Разработка системы, приемов, методов и средств криминалистики базируется как на общих законах развития науки, так и на специальных законах науки криминалистики”.

Можно соглашаться или спорить с содержанием законов криминалистики, формулируемых А. И. Винбергом, но во всем остальном выдвинутое им положение нам представляется бесспорным. Но отсюда прямо вытекает, что приемы, методы и средства криминалистики разрабатываются на основе законов этой науки. С точки зрения субординации, на первом месте стоят законы науки, которые обусловливают приемы, методы и средства, а не наоборот, и это совершенно правильно.

Итак, законы науки есть основа для разработки приемов, методов и средств работы с доказательствами. Но что такое законы науки?

Ранее мы уже отмечали, что законы науки есть отображение закономерностей познаваемого наукой реального мира вещей. Уже само признание существования законов криминалистики есть не что иное, как признание существования объективных закономерностей действительности, чьим отображением, то есть результатом познания которых, эти законы науки выступают. Следовательно, объективные закономерности реального мира действительно являются предметом науки.

Если криминалистические приемы и средства вторичны по отношению к законам криминалистики, как правильно отмечает А. И. Винберг, а последние вторичны по отношению к объективным закономерностям действительности, то едва ли можно считать это вторичное “главным” звеном в определении предмета познания. А если это так, то и указание на приемы и средства не может занимать первое место в определении предмета науки, которое должно обязательно конструироваться по принципу структурного соответствия отображения отображаемому.

Приемы, методы и средства судебного исследования в самом деле являются “главным” в криминалистике, если рассматривать ее служебную функцию, то есть ее роль в практике борьбы с преступностью. Они - итог познания наукой своей предметной области, ее “продукция”, создаваемая на базе познания объективных закономерностей действительности, определяющих содержание науки, в том числе и содержание процессов “производства” данной “продукции”. Таким образом, главное в криминалистике - это то, что непосредственно используется практикой, но что совсем не адекватно главному в смысле субординации между элементами структуры предмета научного познания, отражаемой в определении предмета науки. Подобно этому, например, для практики самолетостроения главным в аэродинамике будут рекомендации, разработанные этой наукой на базе познания закономерностей аэродинамических процессов, а для животноводства главным в генетике - правила селекции животных, разработанные на основе познания закономерностей наследственности и установления ее законов.

Можно ли в определении предмета криминалистики не упоминать о закономерностях объективной действительности? Думается, что на этот вопрос следует ответить отрицательно. Исключение указания на эти закономерности из определения науки, то есть предмета познания, помимо нарушения логических правил определения, приводит нас к мысли, что отображение существует без отображаемого, закон науки - без отражаемого им объективного закона. Между тем отношение оригинала и его отображения является главным в процессе отражения. “Этим отношением определяется зависимость отображения от оригинала и соответствие отображения оригиналу”.

Рассмотрим теперь выдвинутое А. И. Винбергом положение о том, что закономерности, изучаемые криминалистикой, входят в ее содержание, а не в определение предмета.

По нашему убеждению, никакие объективные закономерности действительности не могут входить в содержание науки, так как отражаемое существует вне отображения, то есть вне науки и независимо от нее. В содержание науки входят законы науки, а не отражаемые ими закономерности действительности, не объективные законы. Вот почему неоснователен и упрек в смешении в нашем определении предмета науки и ее содержания. Предмет науки - отражаемый объект, ее содержание - отражение предмета, результат его познания. Включение же объективных закономерностей действительности в содержание науки и будет означать смешение предмета науки с ее содержанием. К этому можно еще добавить, что вне содержания науки находятся и те объективные закономерности, которые определяют развитие данной науки. В содержание же науки войдет их научное познание, законы развития науки.

Все сказанное полностью относится и к закономерностям возникновения следов преступления и преступника, не входящим ни в содержание криминалистики, ни в содержание уголовно-процессуальной науки. Мнение о том, что эти закономерности изучаются не только криминалистикой, но и другими науками, ни в какой степени не может препятствовать упоминанию о них при формулировании предмета криминалистики. Совпадение объектов и предметов познания (частично) - не редкость в современной науке. Однако в данном случае, как нам представляется, нет даже такого частичного совпадения предмета познания. Обращаясь к практике, мы можем убедиться, что процесс судопроизводства начинается только тогда, когда доказательства события уже возникли, то есть закономерности процесса уже “сработали”. Именно поэтому закономерности возникновения фактических данных лежат вне сферы уголовно-процессуальной науки и не являются ее предметом.

Что же касается изучения наукой уголовного права закономерностей возникновения доказательств применительно к способу совершения преступления, о чем пишет А. И. Винберг, то мы полагаем, что эту науку интересует не сам процесс возникновения доказательств, его содержание и управляющие им закономерности, то есть не сам процесс отражения, в результате которого возникают фактические данные, которые потом могут стать доказательствами, а отражаемый объект (в том числе объективная сторона преступления), его характеристика как общественно опасного, его видовая принадлежность, определяющая квалификацию преступления и учитываемая при индивидуализации наказания виновному. Поэтому можно сказать, что уголовно-правовая наука изучает не закономерности процесса отражения, к которым относятся и закономерности возникновения доказательств, а закономерности отражаемого объекта.

В 1973 г. А. И. Винберг и с Н. Т. Малаховская выступили с предложением о формировании новой отрасли науки - судебной экспертологии. Сформулированное ими определение экспертологии содержало указание на изучаемые этой наукой закономерности'. Выступая в 1975 г. на заседании Совета ВНИИСЭ с докладом о закономерностях возникновения и развития научных основ судебных экспертиз в системе судебной экспертологии, А. И. Винберг отметил целесообразность включения в определение предмета науки, в том числе и криминалистики, указания на изучаемые ею закономерности объективной действительности. Эта его позиция нашла свое закрепление в уточненном определении предмета судебной экспертологии. В 1979 г., характеризуя сущность суде­бной экспертологии, авторы писали: “Общая теория судебной экспертологии является формой достоверного научного знания о закономерностях (курсив наш - Р. Б.) и методологии формирования и развития судебных экспертиз”. И далее: “Теория судебной экспертологии, как новая отрасль науки, рассматривается нами в аспекте общей теории конкретной науки как система основных идей, относящихся к области знания, в которой исследуются вопросы предмета и входящих в него закономерностей (курсив наш - Р. Б.)...”. Не касаясь существа этого определения, заслуживающего, по нашему мнению, специального рассмотрения, мы с удовлетворением констатируем близость взглядов указанных авторов и наших взглядов на определение предмета науки.

Противоречивую и путаную позицию по вопросу о предмете криминалистики занял Н. Н. Медведев. Касаясь нашего определения предмета, он в 1970 г. писал: “В этом определении правильно выражена суть предмета криминалистики, заключающаяся в судебных доказательствах - их формировании, собирании и использовании в расследовании и предупреждении преступлений. Однако включение средств и методов в определение предмета науки представляется необоснованным, ибо, как отмечалось, они не составляют предмет исследования”. Буквально через несколько строчек автор объявляет “нецелесообразным указание на изучение закономерностей образования и исследования доказательств, а равно их оценки, потому что определение должно быть кратким и отражающим суть предмета”. Расправившись таким образом со всеми элементами предмета криминалистики, Н. Н. Медведев объявил ее наукой о собирании и использовании доказательств в целях расследования и предупреждения преступлений. Подобное “определение”, по нашему мнению, вообще не требует рассмотрения.

Через год Н. Н. Медведев согласился, что “раскрытие закономерностей следообразования и формирования показаний участников события преступления вовсе не безразлично для науки криминалистики. Процесс познания при расследовании отправляется от этих закономерностей, поэтому не без оснований Р. С. Белкин относит их к криминалистике, хотя это не обусловливает необходимости включения названных закономерностей в определение предмета науки”. Никаких аргументов в обоснование этого довода Н. Н. Медведев не привел.

Небезынтересно отметить, что А. Н. Васильев, ранее, как уже отмечалось, категорически отрицавший, что криминалистика изучает какие-то объективные закономерности действительности, в 1971 г. вынужден был признать, что “в криминалистике действительно имеет важное значение изучение этих закономерностей”, а С. П. Митричев в 1973 г. прямо указывает, что “изучая и обобщая следственную и судебную практику, криминалисты вскрывают взаимосвязь отдельных фактов, явлений, событий, устанавливают закономерности возникновения доказательств (выделено нами - Р. Б.) и с учетом их разрабатывают наиболее рациональные средства, приемы и методы раскрытия и расследования преступлений”. Из приведенных цитат можно сделать вывод, что позиции этих авторов фактически стали ближе к предложенному нами определению предмета криминалистики, чем к их собственным определениям, которых они по-прежнему придерживались.

В. И. Попов считал положительной стороной предложенного нами определения предмета криминалистики то, что “оно лаконично охватывает главное в содержании криминалистики с позиций материалистической философии”. Однако он полагал, что в формулировке понятия криминалистики должны найти отражение главные элементы ее содержания. Руководствуясь этим соображением, он писал: “Советская криминалистика является наукой, которая на основе обобщения передовой практики советских органов борьбы с преступностью и привлечения достижений философских, естественных и технических наук разрабатывает в рамках уголовно-процессуального закона рекомендации по собиранию и исследованию доказательств, по установлению личности и розыску преступников, используемые предварительным следствием, дознанием судом в целях выяснения истины и претворения ленинского принципа неотвратимости наказания за совершенное преступление, а также в целях предупреждения преступлений”.

Нам кажется, что это определение проигрывает даже при сравнении с традиционным определением криминалистики. Замена в нем указания на криминалистические приемы и средства расследования и предупреждения преступлений упоминанием о безликих рекомендациях не только не способствует уяснению сущности науки, на что претендует автор определения, но, наоборот, размывает представление о ее предмете. В таком виде данное определение может относиться к судебной статистике, судебной медицине и любой другой науке из группы “обслуживающих” уголовное судопроизводство. Думается, что подобным образом можно оценить и определение предмета криминалистики, которое предложил в 1976 г. В. Г. Танасевич. По его мнению, предмет криминалистики - “это система средств, приемов и методов деятельности правомочных на то органов по раскрытию и предупреждению преступлений, состоящая в выявлении, собирании и исследовании фактических данных, на основании которых устанавливаются общественно опасные деяния и виновность лиц, их совершивших, а также принимаются меры по предупреждению преступлений”.

Вызывает сожаление тот факт, что в указанном определении В. Г. Танасевич отвлекся от собственных правильных, на наш взгляд, посылок. Ведь несколько раньше он говорил о том, что исследование закономерностей следообразований, связанных с преступлениями, всегда занимало в криминалистике важное место и оказывало большое влияние на совершенствование деятельности по раскрытию преступлений. Характеризуя же содержание и задачи методики расследования как раздела криминалистической науки, В. Г. Танасевич высказывался еще более категорично о том, что важнейшей задачей методики расследования является выяснение закономерностей возникновения упомянутых выше следов преступления, собирания и исследования их и на основе криминалистических исследований формулирование конкретных для данной группы преступлений типичных обстоятельств, имеющих значение для дела. Как видим, предложенное им самим определение предмета криминалистики не стало базой для решения методологических вопросов науки, и автор фактически занял позицию, сходную с нашей.

Ф. Ю. Бердичевский, выразив мнение, что предложенное нами определение предмета криминалистики наиболее удачно из всех существующих, посчитал целесообразным модифицировать его. В его представлении предметом криминалистики “являются закономерности возникновения информации о преступлении и совершивших его лицах и основанные на познании этих закономерностей средства и методы обнаружения такой информации с целью использования ее в качестве доказательств по уголовному делу”.

Анализируя данное определение, мы отмечали в первом издании “Курса” (т. 1, с. 31), что употребляем выражение “закономерности возникновения доказательств” в некотором смысле условно, поскольку возникают не доказательства, а фактические данные, которые в будущем могут стать доказательствами. Эти фактические данные есть не что иное, как информация о преступлении и преступниках. С этой точки зрения, нам представлялось, что определение Ф. Ю. Бердичевского отличается от нашего определения лишь терминологически. Но в то же время он сузил предмет криминалистики, исключив из него закономерности работы с доказательствами (уже не просто с информацией, а с доказательственной информацией), с чем, как нам кажется, согласиться нельзя, ибо это превращает криминалистику в науку только “поисковую”, исключает весь арсенал средств и методов исследования и использования доказательств и фактически сближает его взгляды со взглядами тех, кто рассматривал криминалистику как вспомогательную науку.

Помимо рассмотренных определений предмета криминалистики, в юридической литературе в те годы была высказана еще одна точка зрения на предмет криминалистической науки. Мы имеем в виду работы

Р. Г. Домбровского об объекте и предмете науки криминалистики, криминалистической деятельности и криминалистических отношениях.

Суть взглядов Р. Г. Домбровского сводится к следующему.

По его мнению, наиболее приемлемым является традиционное определение криминалистики, которое относит к ее предмету научно-технические и тактические приемы, методы расследования и предупреждения преступлений. Конкретные совокупности этих приемов, средств и методов составляют соответственно разделы криминалистики: технику, тактику и методику. В то же время понятиями “крими­налистическая техника”, “криминалистическая тактика” и “кримина­листическая методика” обозначаются не только разделы криминалистической науки, но и некоторые формы, аспекты практической деятельности, они составляют предмет каждого из трех разделов науки криминалистики. “Исходя из двоякого значения понятий “криминалисти­ческая техника”, “криминалистическая тактика” и “криминалистическая методика”, - рассуждает далее Р. Г. Домбровский, - следует прийти к выводу, что понятием “криминалистика” также обозначается не только определенная область знания, наука, но и определенная практическая деятельность... Вполне логично рассматриваемую деятельность именовать криминалистической деятельностью”. Правда, он сразу же оговаривается, что это понятие условное: “На наш взгляд, вполне допустимо говорить о процессуальной, криминалистической, оперативно-розыск­ной, этической, психологической деятельности в сфере борьбы с преступностью, но с известной долей условности, так как в “чистом” виде, отдельно и самостоятельно не существует ни одного из названных видов деятельности. Существует одна единая деятельность по расследованию преступлений, лишь мысленно она расчленяется на различного рода деятельности”.

Р. Г. Домбровский далее заключил, что поскольку расследование преступлений как деятельность выступает одной из областей общественной жизни, постольку его можно рассматривать как совокупность общественных отношений: уголовно-процессуальных, криминалистических, оперативно-розыскных, нравственных, психологических и некоторых других, и что криминалистика, понимаемая как практическая деятельность, представляет, таким образом, собой совокупность общественных - криминалистических - отношений. Криминалистические отношения, - писал автор, - это отношения между правонарушителем и следователем, выражающие связь между способом совершения и сокрытия преступлений и способом их раскрытия и расследования, причем для их существования не имеет значения “то обстоятельство, что между действиями правонарушителя и действиями следователя может быть разрыв во времени и отсутствие непосредственного контакта”.

На основании изложенных посылок Р. Г. Домбровский сделал вывод, что “предметом науки криминалистики являются определенные общественные отношения, названные нами криминалистическими, а сторонами, формами проявления криминалистических отношений выступают взаимные действия индивидов: приемы подготовки, совершения и укрытия преступлений, с одной стороны, и приемы раскрытия преступлений, с другой. Каждое из взаимных действий индивидов представляет собой то, что в философском аспекте именуется явлением. Наука криминалистика изучает эти явления и в то же время не останавливается на них, а стремится установить связи между ними, стремится выявить более глубокие, скрытые за явлениями, связывающие явления сущностные отношения - криминалистические отношения как разновидность общественных явлений”. Позже он указал, что предмет криминалистики следует определять в зависимости от уровня познания: на эмпирическом уровне - это определенные явления (криминалистические приемы и методы), на теоретическом уровне - объяснение происхождения тех или иных приемов и выявление зависимости криминалистической деятельности от способов совершения и сокрытия преступлений, то есть криминалистические отношения.

Позиция Р. Г. Домбровского, - прежде всего, противоречива. Отдав предпочтение традиционному определению предмета криминалистики, он в то же время вынужден (хотя бы в своих интересах) признать его неполноту. Не соглашаясь с нашим определением по тем мотивам, что упоминаемые в нем объективные закономерности якобы относятся к предмету уголовно-процессуальной науки, Р. Г. Домбровский тем не менее заявил, что его позиция совпадает с нашей с той лишь разницей, что вместо термина “закономерности” следует употреблять термин “криминалистические отношения”, отвечающий категории менее широкой, чем закономерности.

Способы совершения и сокрытия преступлений всегда были объектом изучения криминалистики. Но их познание никогда не было самоцелью. Знание способов совершения преступлений необходимо для того, чтобы определить, какие следы-отражения возникают при применении того или иного способа, с тем, чтобы по ним установить механизм преступления. Следовательно, в криминалистике изучение способов совершения преступлений необходимо для познания закономерностей возникновения доказательств как основы для разработки способов раскрытия и расследования преступлений. Эта связь (между способом совершения и способом раскрытия преступления) традиционно подчеркивалась в криминалистической науке, как связь устойчивая, закономерная. Введение термина “криминалистические отношения” ничего не добавляет к понятию данной связи, только лишний раз подчеркивает ее закономерный характер.

Способы раскрытия и расследования преступлений - это способы доказывания. Доказывание, как известно, заключается в собирании, исследовании, оценке и использовании доказательств. Все элементы доказывания базируются на определенных закономерностях процесса познания объективной истины. Отвергая это положение, мы отрицаем тем самым закономерный характер самого процесса познания. Следовательно, разработка способов раскрытия и расследования преступлений как функция науки криминалистики требует познания закономерностей работы с доказательствами как предмета этой науки.

В итоге объявление “криминалистических отношений” предметом криминалистики как науки оборачивается не чем иным, как фактическим признанием правильности предложенного нами определения, если не считать неоправданного, но нашему мнению, терминологического новаторства Р. Г. Домбровского.

Р. Г. Домбровский прав, когда пишет, что криминалистика изучает определенный аспект деятельности по борьбе с преступностью. Разумеется, в этом положении нет ничего оригинального: оно аксиоматично с момента самого возникновения криминалистической науки и отмечается всеми криминалистами, независимо от их взглядов на предмет криминалистики. Определенный (можно даже назвать его криминалистическим) аспект деятельности по борьбе с преступностью служит объектом изучения криминалистики для познания закономерностей, управляющих этой деятельностью, то есть опять-таки закономерностей собирания, исследования, оценки и использования доказательств. Однако это еще вовсе не означает, что следует, пусть даже условно, различать некую “криминалистическую деятельность”, отличную от уголовно-процес­суальной. Принято различать формы деятельности по борьбе с преступностью лишь по характеру их правового регулирования. С этой точки зрения, существуют оперативно-розыскная, процессуальная и административно-правовая формы деятельности, но не криминалистическая форма деятельности. Любая из названных форм деятельности может рассматриваться в криминалистическом аспекте постольку, поскольку она допускает применение для ее осуществления криминалистических средств и приемов. Кстати, с этих позиций оперативно-розыскная, процессуальная и административно-правовая формы деятельности являются не условными, а реальными и существуют самостоятельно, хотя и в связи друг с другом. Изложенное позволяет сделать вывод и о том, что двоякое понимание термина “криминалистика” - как науки и как практики - столь же нецелесообразно, как и употребление терминов “кри­миналистические отношения” и “криминалистическая деятельность”.

После опубликования первого издания Курса и в последующие годы вышел в свет ряд работ, авторы которых высказывали свое суждение о предмете криминалистики и предложенном нами его определении.

В 1977 г. издан учебник криминалистики для вузов, подготовленный впервые коллективом ленинградских авторов, под редакцией И. Ф. Крылова. И. Ф. Крылов, автор первой главы учебника - “Предмет, методы и система советской криминалистики”, - привел наше определение предмета криминалистики, но воздержался от его комментария, заметив лишь, что “появление данного определения вызвало дискуссию, которая показала, что у него имеются как сторонники, так и противники”. Далее И. Ф. Крылов, констатируя, что “криминалистика, как и другие науки, призвана к познанию закономерностей изучаемых ею явлений”, знанием которых обусловлено успешное решение ею своих задач, не включает в свое определение криминалистики, повторяющее, в сущности, традиционную формулу, указание на эти закономерности.

Поскольку И. Ф. Крылов и в дальнейшем придерживался традиционного определения предмета криминалистики, можно сделать вывод, что он не поддерживал наше определение. Его позиция в целом близка позиции тех наших оппонентов, которые, признавая важность указания на изучение криминалистикой конкретных объективных закономерностей, считали ненужным включать это указание в определение ее предмета.

Уклончивое отношение к нашему определению предмета криминалистики со стороны И. Ф. Крылова заметили и рецензенты учебника. Так,

Г. Воробьев и Ю. Ильченко писали: “Сейчас ученые-криминалисты разрабатывают теоретические проблемы криминалистики. В связи с этим авторы (авторы рецензируемого учебника ЛГУ - Р. Б.) указывают, что в литературе появилось принципиально новое (предложенное Р. Белкиным) определение криминалистики. Авторы учебника высказали свое отношение к этому определению лишь замечанием, что оно вызвало дискуссию. Авторскому коллективу следовало более четко определить свою позицию. Новое определение науки криминалистики в своей основе верно и об этом нужно было сказать четко и определенно”. Заметим попутно, что если в учебнике МГУ 1971 г. автор первой главы А. Н. Васильев упомянул о нашем определении, выразив свое к нему отношение (с. 7), то в учебнике 1980 г. он обошел этот вопрос молчанием. Думается, что это не лучший способ выражения своей позиции по дискуссионному вопросу.

В конце 1976 г. Ю. И. Краснобаев успешной защитой завершил работу над диссертацией, посвященной понятию предмета советской криминалистики. Совпадение наших с ним позиций по данному вопросу было недолговременным. В 1968 г., как об этом говорилось выше, мы предложили уточненную формулировку предмета. В свою очередь, Ю. И. Краснобаев, продолжая исследования, пришел в конечном счете к выводу, что “предметом советской криминалистики являются закономерности формирования и функционирования способа подготовки, совершения и сокрытия преступления, возникновения следов преступной деятельности, судебного исследования доказательств и закономерности ее развития как науки”. Очевидно, заметив, что выражение “судебное исследование доказательств” может натолкнуть на мысль, что другие закономерности работы с доказательствами - их собирания, оценки, использования - не являются предметом науки, Ю. И. Краснобаев в своей брошюре, увидевшей свет после кончины автора, опустил в этой фразе слово “доказательств”.

Это определение, базирующееся на тех же методологических принципах, что и наше, вызывает, тем не менее, у нас определенные возражения. Представляется, что если уж называть в определении преступную деятельность как предмет познания, то следует говорить не столько о способе преступления, сколько о механизме преступления, то есть о системе преступной деятельности, в которой способ преступления - лишь одно из звеньев.

Вызывает возражения и еще один элемент определения Ю. И. Краснобаева. По нашему мнению, закономерности развития криминалистики, как и любой науки, составляют предмет не столько этой науки, сколько науковедения. В криминалистике они рассматриваются в настоящее время лишь в силу того, что науковедение на современном этапе своего развития еще не в состоянии охватить весь комплекс вопросов, относящихся к ее предмету, и поэтому вынуждено рассматривать лишь самые общие из них. Разумеется, это не означает, что в будущем криминалисты будут отстранены от исследования закономерностей развития своей науки. Надо полагать, что именно они, как наиболее компетентные специалисты, займутся ее изучением, но в науковедческом аспекте, с использованием полученных результатов в интересах развития, в первую очередь, криминалистики.

В 1977 г. была опубликована интересная статья Н. А. Селиванова “К вопросу о понятии и системе криминалистики”. Оспаривая в ней ряд замечаний А. Н. Васильева по поводу нашего определения предмета криминалистики и, в свою очередь, критикуя предложенное А. Н. Васильевым определение, Н. А. Селиванов высказал мнение, что слабостью нашего определения является отсутствие в нем указания на технический, тактический и методический характер разрабатываемых криминалистикой средств и методов. С учетом этого он сформулировал свое определение: “Криминалистика - это наука о закономерностях возникновения судебных доказательств, а также общих методах, технике, тактике, методике их собирания и использования в целях расследования и предупреждения преступлений”. Комментируя свое определение, Н. А. Селиванов писал: “Для обозначения форм работы с доказатель­ствами в данном определении употребляются два слова - “собирание” и “использование”. Представляется, что этих терминов вполне достаточно, поскольку они довольно емки. В широком значении термин “соби­рание доказательств” охватывает их обнаружение, фиксацию и изъятие, а термин “использование доказательств” - их исследование, оценку, применение в тактических, оперативных целях, а также для обоснования обвинительных актов и судебных приговоров”.

На наш взгляд, определение Н. А. Селиванова, которое можно оценить как компромиссное по отношению к нашему и традиционному определениям предмета криминалистики, содержит ряд неточностей и противоречий. Анализируя наше определение, он пишет: “В рассматриваемом определении наряду с закономерностями возникновения доказательств указываются закономерности их собирания, исследования и использования. Если перевести сказанное на более простой язык, станет очевидно, что подразумеваются закономерности практики расследования преступлений. Действительно эту практику криминалисты изучают, но лишь в некоторых аспектах. Ее изучают и другие науки, смежные с криминалистикой: наука уголовного процесса - в аспекте соблюдения процессуальной процедуры и наука уголовного права - в отношении применения уголовно-правовых норм. В настоящем определении криминалистический аспект изучения следственной практики не обозначен, да вряд ли вообще нужно ссылаться в нем на последнюю, поскольку ее изучение не является самоцелью. Он лишь один из методов разработки и совершенствования технических средств, тактических приемов и методик расследования”. Видимо, исходя из этих соображений, Н. А. Селиванов и не включил указание на закономерности работы с доказательствами в свое определение.

Известная непоследовательность Н. А. Селиванова зависит, как нам кажется, от того, что, оставляя за рамками определения закономерности работы с доказательствами, он включает в него закономерности возникновения доказательств, хотя и их изучение не является самоцелью науки, а необходимо для того же, для чего необходимо и изучение закономерностей работы с доказательствами, то есть для разработки и совершенствования криминалистических средств, приемов и методик, на чем и делается упор в нашем определении (“...и основанных на них средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений”). При этом, как мы уже неоднократно отмечали, речь идет именно о тех закономерностях работы с доказательствами, которые изучаются криминалистикой, а не смежными с ней науками. Определение предмета науки не может содержать детального перечня закономерностей, из которого были бы видны их принадлежность именно предмету науки криминалистики, а не других наук, или криминалистический аспект их изучения. Это было бы уже не определение, а развернутое объяснение предмета науки, которое дается при комментировании определения, как это делает и Н. А. Селиванов в отношении терминов “собирание” и “использование” доказательств.

Вызывает сомнение трактовка Н. А. Селивановым понятия “испольование доказательств”.

Формулировка понятия использования доказательств как этапа доказывания была предложена нами еще в 1967 г.. С нашей точки зрения, использование доказательств не совпадает с их исследованием и оценкой и не охватывает содержания этих этапов доказывания. Использоваться могут лишь уже исследованные и оцененные доказательства.

Наконец, Н. А. Селиванов ограничивает сферу применения средств и методов криминалистики расследованием и предупреждением преступлений, хотя термин “использование доказательств” в его же трактовке предполагает оперирование ими для обоснования судебных приговоров. Из последнего вытекает, что если криминалистика - наука об общих методах, технике, тактике не только собирания, но и использования доказательств, то в ее сферу должно включаться и судебное следствие. Налицо, таким образом, некоторое противоречие в определении.

В 1978 г. А. А. Эйсман согласился с нами в вопросе о необходимости “включения в понятие предмета науки криминалистики указания именно на закономерности как объекты познания”, сделав вывод, что предметом науки выступает “совокупность всех объектов, на которые направлена познавательная деятельность, и всех разработок, конструкций, программ, технологий, являющихся продукцией науки, ориентированных на достижение практических целей”. В качестве объектов изучения криминалистики он назвал взаимосвязи и взаимодействия материальных объектов (сфера криминалистической техники) и взаимодействия и отношения людей (сфера тактики и частной методики).

Если оставить в стороне вызывающее некоторые сомнения распределение объектов познания между разделами криминалистической науки, то можно констатировать известную близость наших концепций предмета. Различие заключается в том, что А. А. Эйсман включает в предмет не только объекты познания. На это обратил внимание и Ю. И. Краснобаев, заметив, что в изложении А. А. Эйсмана “представлен не предмет исследования криминалистики, а во многом сама эта наука, ее содержание”.

Г. А. Матусовский пошел по пути не формулирования, а описания предмета криминалистики. По его мнению, “криминалистика осваивает (надо полагать, изучает, познает - Р. Б.) специфические закономерности возникновения следов преступления (процесса следообразования); закономерности эффективной деятельности по применению методов, приемов, средств обнаружения, фиксации, изъятия и исследования следов преступления как судебных доказательств, осуществляемых в целях выявления, раскрытия, расследования и предупреждения преступлений, судебного рассмотрения уголовных дел, закономерности развития криминалистики как юридической науки и учебной дисциплины”. В этом описании предмета отсутствует указание на то, что криминалистика изучает средства и методы судебного исследования, разрабатываемые на основе познания перечисленных закономерностей, зато есть указание на закономерности развития науки. Поскольку и то и другое уже было объектом нашего рассмотрения, мы не будем здесь останавливаться вновь на этих вопросах.

В своих работах мы неоднократно отмечали, что при упоминании закономерностей возникновения доказательств имеем в виду, строго говоря, возникновение не доказательств, а тех фактических данных, которые впоследствии в установленном законом порядке будут признаны доказательствами. Однако оппоненты в большинстве случаев наш комментарий во внимание не принимали. По этому поводу В. Г. Танасевич указал, что возражения оппонентов снялись бы “довольно легко, стоило бы автору вместо термина “доказательства” употребить выражение “факти­ческие данные”. Его поддержал В. И. Гончаренко: “Какой смысл, - спрашивал он, - пользоваться условными терминами, вызывающими неразбериху и ненужные споры, когда можно легко избежать этого, введя в научный обиход термин, соответствующий отражаемому их содержанию”. Отказавшись от употребления термина “доказательство”, он сформулировал определение предмета криминалистики следующим образом: “Советская криминалистика - это наука о закономерностях возникновения информации о преступлении, системе технических средств, тактических приемов и методик собирания, исследования и использования этой информации в целях наиболее эффективного осуществления борьбы с преступностью”.

Это определение, на наш взгляд, носит компилятивный характер. Автор попытался объединить в нем определения Ф. Ю. Бердичевского и Н. А. Селиванова. Нам представляется, что это определение страдает существенными дефектами.

Во-первых, исключив из определения всякое упоминание о доказательствах и закономерностях работы с ними, В. И. Гончаренко тем самым практически “снял” границу между криминалистикой и теорией оперативно-розыскной деятельности, которая имеет дело только с информацией о преступлении, но, не с доказательствами.

Во-вторых, исключив из определения упоминания о доказательствах, В. И. Гончаренко затушевывает юридическую сторону природы криминалистики. Это определение можно отнести к предметам ряда неюридических наук, чьи данные используются в борьбе с преступностью.

В-третьих, исключив из определения указания на закономерности собирания, исследования, оценки и использования доказательств, на познании которых и основываются средства, приемы и методики работы с доказательствами, В. И. Гончаренко оставляет нерешенным вопрос о том, на чем основываются эти средства, приемы и методики. В этой части определение В. И. Гончаренко возвращает нас к традиционному определению предмета криминалистики, но на наш взгляд, по указанным основаниям, в ухудшенном его варианте.

В 1979 и 1980 г. интересные соображения о предмете криминалистики, заслуживающие серьезного внимания, высказал В. А. Образцов. По его мнению, Ф. Ю. Бердичевский, модифицируя наше определение предмета, правильно заменяет термин “доказательства”, расширяя указание на задачи криминалистики и круг познаваемых ею объектов, исключает из нашего определения упоминание о закономерностях собирания и исследования доказательств. Последнее В. А. Образцов аргументирует тем, что “собирание и использование информации о совершенных или готовящихся преступлениях, на какой бы основе и каким бы из правоохранительных органов ни осуществлялись, не являются, если так можно сказать, творчеством, свободным от норм и правил. Эта деятельность, как известно, жестко регулируется процессуальным законом и другими подзаконными актами. В то же время широкое применение в ней находят рекомендации, разрабатываемые самой криминалистической наукой, которые, как и нормативные предписания, отражают закономерности объективной действительности”.

Резюмируя эти рассуждения, В. А. Образцов предложил считать, что “советская криминалистика изучает закономерные особенности преступлений и некоторых других связанных с ними явлений, а также закономерные особенности возникающей в результате их отражения информации и на основе их познания разрабатывает средства, приемы и методы собирания и использования указанной информации в процессе выявления, раскрытия, пресечения и предупреждения преступлений”.

Эта формулировка, несомненно, дает пищу для размышлений, хотя и она, на наш взгляд, необоснованно исключает из определения предмета криминалистики закономерности работы с доказательствами.

В 1980 г. И. Ф. Пантелеев сформулировал свою концепцию предмета криминалистики. Вкратце она заключалась в следующем.

1. Предложенные определения криминалистики как науки о расследовании преступлений или науки о закономерностях возникновения, собирания, исследования, оценки и использования доказательств неизбежно затушевывают четкие границы между предметом науки уголовного процесса и предметом криминалистики, выражают попытку оторвать доказательственное право от предмета науки уголовного процесса.

2. “Учитывая, что расследование преступлений - категория уголовно-процессуальная, определение криминалистики как науки о расследовании логично приводит к неверному выводу о том, что криминалистика процессуальная наука. Таким образом, затушевывается грань между криминалистикой и наукой уголовного процесса, криминалистика утрачивает свою научную самостоятельность и превращается в специальную (особенную) часть курса уголовного процесса”.

3. “Определение криминалистики как науки о расследовании и предупреждении преступлений неизбежно предполагает (и это наблюдается особенно в последнее время) отнесение к предмету криминалистики не только уголовно-процессуальных, но и уголовно-правовых и криминологических проблем”.

4. “Криминалистика учит не тому, как расследовать преступления, а тому, как их раскрывать. В этой своей роли, она обслуживает и уголовное судопроизводство и оперативно-розыскную деятельность органов государства, наделенных этой функцией”.

5. Раскрытие преступлений может осуществляться как оперативно-розыскным, так и процессуальным путем. “Криминалистика является наукой о раскрытии преступлений”.

Что касается первого из приведенных положений рассматриваемой концепции, то следует заметить, что оно далеко не ново. Обвинение в затушевывании границ между криминалистикой и уголовным процессом постоянно выдвигалось против всякого определения предмета криминалистики на всем протяжении истории вопроса. Поскольку мы уже достаточно подробно останавливались на этом, нет необходимости вновь опровергать это обвинение. Заметим лишь, что раскрытие преступления с равным правом можно считать процессуальной категорией, поскольку, как указывает сам И. Ф. Пантелеев, раскрытие может осуществляться в форме уголовно-процессуальной деятельности.

Отнесение к предмету криминалистики уголовно-правовых и криминологических проблем существует лишь в представлении И. Ф. Пантелеева. Ни одно из предложенных определений криминалистики не затрагивает проблем уголовного права. Что же касается проблематики предупреждения преступлений, то в литературе неоднократно подчеркивалось, что к предмету криминалистики относится разработка лишь узкого круга чисто криминалистических, преимущественно технических средств предупреждения преступлений. Ни о каком посягательстве на криминологию здесь не может быть и речи.

Неверным представляется и мнение о том, что криминалистика “обслуживает” оперативно-розыскную деятельность. Теория оперативно-розыскной деятельности использует данные криминалистики, как и данные других наук, например, экономического анализа, уголовной статистики и др., точно так же, как криминалистика, в свою очередь, использует данные теории оперативно-розыскной деятельности, судебной медицины или автотехники. Здесь нет “обслуживания”, а налицо обычный процесс использования одной наукой данных другой или других областей научного знания, обычный процесс взаимопроникновения наук. Если же говорить о практической деятельности, то ее всегда “обслуживают” многие науки, и криминалистика не является монополистом в “обслу­живании” оперативно-розыскной, как, кстати, и уголовно- процессуальной деятельности.

И наконец, главное: является ли криминалистика наукой не о расследовании, а о раскрытии преступлений?

Нам кажется, что этот вопрос лишен практического смысла. Если, по И. Ф. Пантелееву, раскрытие преступления возможно в форме уголовно-процессуальной деятельности, то криминалистику с равным успехом можно было бы называть наукой не о раскрытии, а о расследовании преступлений, ибо раскрытие в этом случае и осуществляется путем расследования. Если же раскрытие осуществляется в форме оперативно-розыскной деятельности, то здесь должна идти речь не о криминалистике, а о теории оперативно-розыскной деятельности, которая, по словам И. Ф. Пантелеева, “выделилась и оформилась в самостоятельную научную дисциплину”.

В том, что указанный вопрос лишен практического смысла и что с концепцией “новой криминалистики” ничего не вышло, нас убеждают дальнейшие рассуждения И. Ф. Пантелеева. Он указывает, что криминалистика изучает криминальную практику, следственную практику (организацию и планирование расследования, выдвижение следственных версий, применение тактических приемов следственных действий и т. п.), практику применения данных естественных, технических и общественных наук, в том числе экспертную практику, для раскрытия преступлений. А разрабатывает криминалистика на этой основе рекомендации о применении естественнонаучных методов и технических средств в раскрытии преступлений, общие тактические рекомендации об организации и планировании расследования, тактику следственных действий, методику расследования отдельных видов преступлений. И состоит эта “новая криминалистика”, как оказывается, из “старых” частей: методологии, криминалистической техники, следственной тактики и методики расследования преступлений. Спрашивается, стоило ли провозглашать “науку о раскрытии преступлений”, если на деле она оказывается старой знакомой - “наукой о расследовании преступлений?”

Так, на поверку, обстоит дело с концепцией И. Ф. Пантелеева, которая фактически ничего нового в науку не вносит.

Размышляя над замечаниями рецензентов курса, комментариями, поправками и дополнениями к нашему определению, сделанными авторами опубликованных после его издания работ, мы пришли к мысли о необходимости уточнения предложенного нами определения предмета криминалистической науки. Эти уточнения должны были касаться отражаемого объекта и характеристики результатов отражения. Не скроем, что к этому нас побудило и упорное нежелание некоторых наших оппонентов принимать во внимание оговорку, сделанную нами по поводу закономерностей возникновения доказательств, в результате чего создалась возможность превратно толковать наши комментарии к определению. В итоге определение предмета криминалистики выглядело следующим образом:

Криминалистика - наука о закономерностях механизма преступления, возникновения информации о преступлении и его участниках, собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей специальных средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений.

Мы полагаем, что предпринятое уточнение определения предмета криминалистики снимает те возражения, которые, с нашей точки зрения, заслуживают внимания, а именно:

1. В предмет криминалистики включаются закономерности механизма преступления, то есть закономерности подготовки к его осуществлению, выбора и формирования способа совершения и сокрытия преступления и осуществления преступного замысла. Следует признать, что в этом плане наше определение в прежней редакции страдало неполнотой, хотя вопрос с преступлении как об отражаемом объекте и его элементах мы исследовали неоднократно, в том числе и при анализе процесса возникновения доказательств.

2. Взамен условно понимаемого термина “доказательства”, употребление которого в прежнем определении применительно к их возникновению следует признать действительно некорректным, а наши оговорки - не достигающими цели, вводится термин “информация” как совокупность сведений о механизме преступления и его участниках, содержащихся в отражении комплекса элементов события.

3. Указание на специальный, то есть криминалистический, характер средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений отграничивает эти средства и методы от средств и методов, составляющих предмет процессуальной науки.

Уточненное определение предмета криминалистики с приведенными комментариями фигурировало в доработанном варианте первого тома нашего Курса, затем было повторено и в последующих наших работах. После их издания авторы ряда исследований выступили либо с коррективами и уточнениями этого определения, либо формулировали определение предмета криминалистики иначе.

Е. И. Зуев пришел к выводу, что “криминалистика - специальная юридическая наука о закономерностях возникновения информации, способствующей предупреждению, раскрытию и расследованию преступлений, ее собирания и использования с помощью разрабатываемых на основе познания этих закономерностей технических средств, тактических приемов и методических рекомендаций”. В этом варианте определения исчезло указание на источник упоминаемой информации и ее характер. Сама информация определяется весьма расплывчато. В то же время говорится о некоем “использовании” средств, приемов и рекомендаций - но использовании для чего? Определение ответа на этот вопрос не содержит, и это естественно при такой неряшливой его грамматической, не говоря о прочем, конструкции.

В. Е. Корноухов на первый план в определении предмета поставил изучение объектов познания, а на второй - цель и результат этого познания. Определение предмета криминалистики в его интерпретации выглядит следующим образом: “Криминалистика - это наука, изучающая преступную деятельность и деятельность следователя (родовой объект) с целью познания закономерностей процессов отражения и познания и разработки на этой основе методов практической деятельности; стратегии и методики по расследованию преступлений, тактических приемов и их комбинаций по производству отдельных следственных действий; технико-криминалистических средств и технических приемов по обнаружению и фиксации следов преступления и методик по исследованию вещественных доказательств”.

Это определение вызывает ряд серьезных замечаний. Объектом криминалистики служит не вообще преступная деятельность и не вообще деятельность следователя (кстати, не только следователя), а лишь функциональная сторона этих видов деятельности. Поэтому в нашем определении речь идет о механизме преступления и деятельности по доказыванию. И естественно, в соответствии со всем сказанным ранее, на первом плане фигурируют именно закономерности этих видов деятельности. Нет необходимости в определении приводить перечень (к тому же далеко не полный и неточный) тех направлений практической деятельности, для которых разрабатываются на основе познания этих закономерностей средства и методы криминалистики. Наконец, - и это весьма существенно - закономерности, составляющие предмет криминалистики, не исчерпываются лишь закономерностями отражения и познания, они производны от закономерностей осуществления деятельности. Для рассматриваемой области действительности это опять-таки закономерности механизма преступления и доказывания.

В 1994 г. Н. А. Селиванов определил предметом криминалистики “закономерности возникновения, собирания и использования следов преступлений, обобщенные характеристики и признаки преступных посягательств, способствующие их раскрытию” для разработки “на данной основе” технических, тактических и методических рекомендаций, методов и приемов расследования.

В этом определении выпали из поля зрения столь важные закономерности механизма преступления. Они не могут быть заменены характеристиками и признаками преступных посягательств, поскольку разработка подобных характеристик и выявление таких признаков может быть осуществлено лишь на основе познания этих закономерностей, а не помимо них. Кроме того, определение Н. А. Селиванова, как и определение В. Е. Корноухова сужают сферу применения “продукта” криминалистики, ограничивая ее лишь предварительным расследованием.

По мысли В. Я. Колдина и Н. П. Яблокова, “криминалистика - наука, исследующая закономерности преступного поведения, механизм его отражения в источниках информации, особенности деятельности по раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений и разрабатывающая на этой основе средства и методы указанной деятельности с полью обеспечения надлежащего применении процессуально-мате­риальных правовых норм”.

Начнем с того, что криминалистика не ставит своей целью изучение закономерностей преступного поведения. Это область криминологии и юридической психологии.

Поведенческие моменты участников события преступления становятся предметом криминалистики лишь в аспекте механизма преступления, а не сами по себе. Следовательно, и сам термин “механизм” следует относить не к преступному поведению, а к преступному событию, а отражение - к механизму события. И в этом случае следует говорить именно о закономерностях отражения, т. е. возникновения информации о преступлении и его участниках, не об особенностях деятельности по раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений, а о закономерностях этой деятельности, чтобы избежать смешения объекта и предмета науки.

Известной неполнотой страдает и определение предмета криминалистики, сформулированное А. А. Эксархопуло: “Криминалистика - это наука о закономерностях механизма преступления и деятельности по его раскрытию и расследованию, осуществляемой с использованием специальных средств, приемов и методов, разрабатываемых на основе познания этих закономерностей, достижений естественных, технических и иных наук, а также обобщения практики, с целью установления истины по уголовному делу и предотвращения преступлений”. В этом определении отсутствует важный компонент предмета - закономерности возникновения информации о преступлении и его участниках, и сфера применения криминалистических рекомендаций ограничена раскрытием и расследованием преступлений.

В последнее время, увлекаясь деятельностным и информационным подходами к определению предмета криминалистики и абсолютизируя их, некоторые ученые-криминалисты подменяют понятие предмета криминалистики понятием ее объекта. В качестве предмета фигурирует поисково- познавательная или информационно-познавательная деятельность субъектов доказывания. Так, В. А. Образцов считает криминалистику наукой о средствах и механизме (технологии) поисково-познавательной деятельности в уголовном процессе, а В. Я. Колдин считает ее предметом информационно-познавательную структуру деятельности по раскрытию, расследованию и предупреждению преступлений, называя и элементы этой структуры: уголовно-релевантные события, процессы, факты; механизм их отражения в окружающей среде; процессы обнаружения, извлечения, фиксации и исследования информации, относящейся к расследуемому событию. Но все эти элементы выступают в качестве объекта, а не предмета науки.

И. Ф. Пантелеев прав, замечая, что суть криминалистики не в законах движения информации. К этому следует добавить, что едва ли следует вводить новые понятия и термины для обозначения деятельности, которая была и остается доказыванием во всех ее аспектах.

Определение всегда отражает сущность предмета познания, но как правило, не может содержать его развернутой характеристики. Поэтому рассмотрение вопроса о предмете криминалистики требует анализа его элементов - закономерностей объективной действительности, изучаемых криминалистикой, и криминалистических средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений.

 

< Попередня   Наступна >