Радник

---

Прощение долга при прекращении уголовных дел

по нереабилитирующим основаниям

 

В одной из предыдущих работ автору настоящих строк уже приходилось обсуждать

на страницах данного журнала отдельные проблемы, связанные с применением нового

"нереабилитирующего" основания прекращения уголовного дела "в связи с примирением

с потерпевшим" и соответствующего основания освобождения от уголовной ответственности*(1).

Представляется, что нет необходимости вновь вводить заинтересованного читателя

в курс дела и напоминать содержание ст. 76 Уголовного кодекса РФ (УК) и ст.9

Уголовно-процессуального кодекса РСФСР (УПК). Но такова уж, видимо, любопытная

особенность этих институтов, принадлежащих материальному и процессуальному

уголовному праву, что теоретические и практические проблемы, связанные с их

применением, нередко выходят за рамки названных отраслей права, пересекаясь

и даже иногда вступая в противоречие с традиционной цивилистической сферой

регулирования. Здесь, наверное, нет ничего удивительного, учитывая, что интересующие

нас институты являются типичным отражением "современного развития уголовного

права, требующего реконструкции вопроса о соотношении между уголовным правом

и другими отраслями права. Ведь традиционно именно различия между ними привлекали

значительно большее внимание, нежели точки их соприкосновения. Если напоминание

о том, что гражданское право не имеет "онтологического" отличия от права уголовного,

звучит банально, то все конкретные последствия подобного хрестоматийного утверждения

еще не кажутся выясненными.

В то же время сегодня нельзя уже ограничиваться столь элементарными общими

утверждениями, так как подобное поверхностное отношение к проблеме свидетельствует

скорее о попытке сохранить взаимную изоляцию дисциплин, тогда как их необходимо

рассмат

ривать как единое целое"*(2). Эта мысль известного бельгийского криминалиста,

высказанная на глобальном уровне, находит свое локальное подтверждение в том

конкретном коллизионном случае, связанном с применением российских институтов

освобождения от уголовной ответственности и прекращения уголовных дел по "нереабилитирующим"

основаниям, который мы и попытаемся проанализировать в настоящей работе. Нас

будут интересовать только два нереабилитирующих основания прекращения уголовных

дел: во-первых (и в основном), "в связи с примирением с потерпевшим"; во-вторых

(субсидиарно), "в связи с деятельным раскаянием".

 

Прощение долга и прекращение уголовного дела в связи с примирением

c потерпевшим

 

Согласно буквальному толкованию ст.76 УК и ст. 9 УПК, для того, чтобы

прекратить уголовное дело по интересующему нас основанию, необходимо одновременное

наличие двух условий*(3): примирения потерпевшего с лицом, освобождаемым от

уголовной ответственности, и "заглаживания" последним причиненного потерпевшему

вреда. В юридической литературе едва ли не преобладающей можно считать точку

зрения, согласно которой причиненный вред, во-первых, обязательно*(4) должен

быть заглажен, а во-вторых, всегда должен быть заглажен полностью, но не частично.

Иными словами, при отсутствии факта заглаживания вреда, как и при его частичном

заглаживании, применение ст. 76 УК исключено*(5). Столь императивно сформулированное

утверждение оказывается весьма спорным при более пристальном рассмотрении,

что мы и попытаемся показать, учитывая принципиальную важность вопроса для

теории и правоприменительной практики.

Прежде всего напомним, что в соответствии со ст. 53 УПК потерпевшим признается

лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный

вред. Теперь обратимся к категории "заглаживание" и рассмотрим возможные варианты

заглаживания каждого из этих видов вреда, что нам важно для уяснения юридической

природы данного понятия.

Моральный вред, заключающийся в "физических или нравственных страданиях"

(ст. 151 Гражданского кодекса РФ (ГК)), в принципе может быть устранен только

двумя способами. Во-первых, путем совершения определенных направленных на

примирение с потерпевшим и не имеющих гражданско-правового характера действий

"лица, совершившего преступление" (как его не совсем удачно, с точки зрения

презумпции невиновности, именует закон). Элементарный и наиболее очевидный

пример - извинения указанного лица, принятые потерпевшим. В этом случае, если

такие действия достигают результата, понятие "заглаживание вреда" поглощается

понятием "примирение", т.е. они сливаются настолько, что перестают быть различимы

de facto и de jure. Во-вторых, моральный вред можно устранить путем его компенсации

в материальной (чаще всего денежной) форме, что юридически порождает между

сторонами гражданско-правовые отношения, связанные с соответствующим обязательством,

принятым на себя причинителем вреда.

Физический вред как таковой вообще невозможно загладить в неимущественной

форме, если не принимать во внимание тот уникальный и маловероятный случай,

когда преступление совершено специалистом соответствующего профиля в области

медицины (или нечто подобное). В нормальной ситуации заглаживание физического

вреда происходит в виде возмещения потерпевшему*(6) материальных расходов

на лечение, восстановление здоровья и т.д., на самом деле представляющих собой

вред имущественный*(7), что опять-таки позволяет говорить о наличии между

сторонами гражданско-правовых отношений, связанных с обязательством по возмещению

вреда, причиненного здоровью (ст. 1085 ГК).

В конечном итоге заглаживание и физического, и морального, и, разумеется,

имущественного вреда (цивилистическая природа "заглаживания" последнего для

нас настолько очевидна, что не требует специальной аргументации*(8)) - как

условие освобождения от уголовной ответственности на основании ст. 76 УК -

с юридической точки зрения сводится к исполнению лицом обязательств вследствие

причинения вреда (деликтных обязательств), регулируемых гл. 59 ГК РФ. Иными

словами, понятие "заглаживание вреда", используемое законодателем в ст.76

УК и ст. 9 УПК, равносильно по своей юридической природе более распространенному

в праве понятию "возмещения вреда", имеющему, как правило, гражданско-правовой

смысл*(9). Данное обстоятельство, к сожалению, ускользает от внимания некоторых

авторов, полагающих, что вид вреда принципиально влияет на оценку юридической

природы действий по его преодолению: имущественный вред "возмещается", тогда

как физический или моральный "заглаживаются иным образом"*(10). Такая трактовка,

безусловно, ошибочна юридически, так как вид вреда не может служить препятствием

для квалификации возникших между потерпевшим и обвиняемым правоотношений в

качестве правоотношений обязательственных (гражданско-правовых). Если же говорить

о том, что некоторые действия обвиняемого, направленные на устранениевредных

последствий преступления, не всегда имеют цивилистическую природу (те же извинения

или нечто подобное), т.е. иногда не совпадают с категорией "возмещение вреда",

то указанные действия, когда речь идет о ст.76 УК, должны оцениваться через

призму понятия "примирение". Применительно к интересующему нас основанию освобождения

от уголовной ответственности в любом случае следует различать гражданские

правоотношения сторон, связанные с заглаживанием вреда, и иные правоотношения

между ними, связанные со вторым условием освобождения от уголовной ответственности

— примирением обвиняемого с потерпевшим. Впрочем, не будем более касаться

проблемы разграничения возмещения вреда и его заглаживания, тем более что

ст. 76 УК не противопоставляет в отличие от ст. 75 УК возмещение вреда его

"иному заглаживанию". Кроме того, нам уже представлялась возможность высказать

свою точку зрения о критериях их разграничения*(11).

Итак, комплексный анализ действующего законодательства приводит к выводу

о том, что под условиями прекращения уголовных дел о впервые совершенных преступлениях

небольшой тяжести, предусмотренными ст. 76 УК и ст. 9 УПК, следует понимать,

во-первых, примирение сторон, а во-вторых, совершение должником (лицом, освобождаемым

от уголовной ответственности) в пользу кредитора (потерпевшего) определенных

действий, как-то: передача имущества, выполнение работы, уплата денег и т.

д., т.е. исполнение обязательства, возникшего вследствие причинения вреда,

в полном соответствии со ст.307 ГК.

Однако, если в нашем случае между сторонами существуют обязательственные

правоотношения, то отсюда вытекает, что нельзя также не учитывать все "Общие

положения об обязательствах" (подраздел I раздела I части I ГК), которые в

равной мере подлежат применению. Обязательственное право, разумеется, не может

действовать фрагментарно даже в тех ситуациях, когда речь идет об обязательствах,

возникающих в связи с совершением уголовно наказуемого деяния, юридически

квалифицируемого и как преступление, и как деликт.

Напомним в связи с этим, что Гражданский кодекс РФ сформулировал новое

по сравнению с ранее действовавшим гражданским законодательством основание

прекращения как договорных, так и деликтных обязательств. Речь идет об институте

прощения долга, который был известен еще российскому дореволюционному праву

(ст. 1547 часть I тома Х Свода законов и ст. 1705 проекта Гражданского уложения),

но отсутствовал в ГК РСФСР 1964 г.*(12) Ныне ст. 415 ГК (она так и названа

— "Прощение долга") гласит, что "обязательство прекращается освобождением

кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если это не нарушает прав

других лиц в отношении имущества кредитора"*(13).

Как соотносится указанная норма с императивным требованием УК и УПК об

обязательном (причем, как полагают многие специалисты, полном) возмещении

(заглаживании) вреда, причиненного преступлением, при применении нового основания

освобождения от уголовной ответственности? Допустим, потерпевший примиряется

со своим "обидчиком", прощает ему долг (полностью или частично) и просит прекратить

уголовное дело в порядке ст. 9 УПК. Ситуация вполне реальная, так как по многим

уголовным делам потерпевшими являются родители, супруги, иные родственники,

сожители, соседи и т.п.*(14)

Имеются два варианта решения поставленного вопроса: либо удовлетворить

просьбу потерпевшего, невзирая на то, что вред не заглажен вовсе или заглажен

не полностью, т.е. отсутствует одно из условий, предусмотренных ст. 76 УК

и ст. 9 УПК; либо признать невозможным в таком случае освобождение лица от

уголовной ответственности, буквально толкуя соответствующие положения уголовного

и уголовно-процессуального законодательства.

Единственным аргументом в пользу последнего варианта может служить то,

что "заглаживание вреда" в уголовном праве (если на этот раз абстрагироваться

от права гражданского) есть не просто исполнение гражданско-правового обязательства,

но еще и обстоятельство, характеризующее личность виновного, - его стремление

к устранению вредных последствий преступления*(15). Подобный тезис оспаривать

сложно, да и вряд ли нужно. Это, безусловно, так. Но против данного аргумента

можно найти вполне веские возражения ad hoc. Любое преступление, будучи общественно

опасным, посягает не только на частные интересы потерпевшего, но и на интересы

публичные. Именно поэтому освобождение от уголовной ответственности в связи

с примирением сторон является не обязанностью, но правом соответствующих государственных

органов*(16). Следовательно, применение данного института возможно только

тогда, когда, с учетом обстоятельств конкретного деяния и личности подозреваемого

либо обвиняемого, суд, прокурор, следователь или орган дознания приходят к

выводу о том, что прекращение уголовного дела не затрагивает охраняемые уголовным

законом интересы, т.е. интересы граждан (не только потерпевшего), общества

и государства, во всей их совокупности. В противном случае освобождение от

уголовной ответственности на основании ст.76 УК исключено*(17). Если же с

публично-правовой точки зрения оно принципиально возможно в конкретном случае,

то нет никаких оснований привлекать лицо к уголовной ответственности только

потому, что потерпевший реализовал свое субъективное гражданское право на

прощение долга, предоставленное ему ст.415 ГК, в результате чего вред фактически

не был заглажен (по крайней мере, полностью).

Применяя указанную норму гражданского законодательства при прекращении

уголовного дела, необходимо, разумеется, выяснить, во-первых, отдает ли себе

потерпевший отчет в юридических последствиях прощения долга, прекращающего

обязательство по возмещению причиненного преступным деянием вреда, и способен

ли он вообще отдавать себе в этом отчет. Кроме того, нужно убедиться в том,

что потерпевший прощает долг добровольно, т.е. без физического или психического

принуждения со стороны лица, совершившего преступление.

Существует еще один немаловажный нюанс, связанный с возможностью применения

института прощения долга при прекращении уголовных дел на основании ст.76

УК и ст. 9 УПК. С цивилистической точки зрения прощение долга (ст. 415 ГК)

следует, на наш взгляд, отличать от простого отказа от осуществления гражданских

прав, предусмотренного ст. 9 ГК, что не всегда легко сделать в реальной действительности*(18).

Прощение долга прекращает обязательство, т.е. лишает кредитора права требовать

в дальнейшем (в том числе в порядке гражданского судопроизводства) исполнения

должником его обязанностей, вытекающих из договора или причинения вреда. В

то же время обусловленный свободой распоряжения гражданскими правами отказ

от их осуществления (на определенном этапе) не прекращает обязательство, что

прямо указано в п. 2 ст.9 ГК. Воля потерпевшего может не быть направлена на

то, чтобы простить долг в смысле ст. 415 ГК, т.е. прекратить обязательство

должника. Он вправе просто не настаивать на исполнении обязательства со стороны

должника, отказываясь в данный конкретный момент от предъявления требований

по "заглаживанию вреда", но сохраняя при этом возможность их предъявления

в пределах сроков исковой давности*(19). В таком случае, учитывая волеизъявление

потерпевшего, также нет препятствий для применения институтов освобождения

от уголовной ответственности и прекращения уголовного дела.

Лицо, принимающее решение о прекращении уголовного дела по ст. 9 УПК,

должно отразить в своем постановлении юридические (цивилистические) основания

того, почему вред не был реально заглажен. При этом особую важность приобретает

ссылка на конкретную норму гражданского закона, т.е. о применении какой статьи

идет речь - ст. 9 ГК или ст.415 ГК. В первом случае потерпевший вправе в дальнейшем

предъявить иск в порядке гражданского судопроизводства, а во втором - он такого

права лишается, так как прощение долга является основанием прекращения обязательств.

Обстоятельства, связанные с действительной волей потерпевшего (прощает он

долг в формально-юридическом смысле или нет), должны выясняться наряду с обстоятельствами,

свидетельствующими о том, что потерпевший действует добровольно и осознанно.

В результате мы приходим к тому выводу, что если примирение сторон (их

обоюдное*(20) волеизъявление, направленное на устранение конфликта, порожденного

преступлением*(21)) является обязательным условием прекращения уголовных дел

на основании ст. 76 УК, то "заглаживание вреда" имеет характер факультативного

условия, ибо потерпевший вправе, во-первых, долг простить (полностью или частично),

а во-вторых, отказаться от осуществления принадлежащего ему права требовать

возмещения вреда (опять-таки полностью или частично)*(22). В обоих случаях

нет юридических препятствий для прекращения уголовного преследования. Освобождение

от уголовной ответственности "в связи с примирением с потерпевшим" допустимо

не только в случае частичного возмещения причиненного вреда*(23). Оно в принципе

возможно при рассмотренных обстоятельствах даже тогда, когда имущественный

вред вовсе не был возмещен или, согласно терминологии уголовного закона, "заглажен"*(24).

Следовательно, институт прощения долга, принадлежащий материальному гражданскому

праву, в данном случае находит воплощение в уголовно-процессуальной диспозитивности,

позволяющей потерпевшему свободно распоряжаться своими обязательственными

требованиями (опять-таки гражданско-правовыми), возникающими в связи с совершением

деликта (гражданского правонарушения), и ставить в зависимость от этого возможность

прекращения уголовного дела на основании ст.9 УПК и соответственно освобождения

лица от уголовной ответственности на основании ст. 76 УК*(25). "о обстоятельство,

что потерпевший распорядился своими правами так, что отказался от их осуществления

или простил долг, никак не препятствует принятию компетентными государственными

органами соответствующего уголовно-процессуального решения. Они, разумеется,

в любом случае вправе, а не обязаны принимать такое решение, но должны исходить

при этом из других соображений, оценивая публично-правовые аспекты деяния,

совершенного подлежащим уголовному преследованию лицом.

 

Прощение долга и прекращение уголовного дела в связи с деятельным

раскаянием

 

Наше исследование порядка применения гражданско-правового института прощения

долга при освобождении лица от уголовной ответственности по основаниям, предусмотренным

УК, было бы явно неполным, если бы мы, сосредоточившись исключительно на основании,

изложенном в ст. 76, не обратили бы внимания еще на одно важное обстоятельство.

Статьи 76 УК и 9 УПК представляют не единственный случай, когда материальный

и процессуальный уголовные законы в качестве условия освобождения от уголовной

ответственности (прекращения уголовного дела) упоминают возмещение (заглаживание)

соответствующим лицом причиненного им вреда. Напомним, что ст. 75 УК и косвенно

ст. 7 УПК, регулирующие институты освобождения от уголовной ответственности

и прекращения уголовного дела "в связи с деятельным раскаянием", содержат

аналогичное положение с той лишь разницей, что речь в них идет не о "заглаживании

причиненного потерпевшему вреда", а о "возмещении причиненного ущерба или

ином заглаживании вреда, причиненного в результате преступления". Поскольку

с точки зрения интересующей нас проблемы сходство между двумя этими основаниями

(ст. 75 и 76 УК) очевидно, то возникает вполне естественный вопрос: подлежит

ли институт прощения долга в равной мере применению и в той ситуации, когда

дело прекращается "в связи с деятельным раскаянием", или ст. 75 УК и ст. 7

УПК имеют какую-либо юридическую специфику, исключающую его применение и соответственно

исключающую возможность освобождения лица от уголовной ответственности при

отсутствии полного возмещения причиненного преступлением вреда?

К ответу на поставленный вопрос, по нашему мнению, следует подходить

дифференцированно. Прежде всего, возможна ситуация, когда с коллизией между

правом простить долг (ст. 415 ГК) и требованием об обязательном возмещении

причиненного вреда (ст. 75 УК) мы сталкиваемся в таком уголовном деле, где

есть процессуальная фигура потерпевшего, которым по действующему законодательству

признается исключительно "гражданин" (ст. 53 УПК), т.е. физическое лицо. Здесь

сомнений быть не должно: вся юридическая аргументация (если она, разумеется,

верна), приведенная нами в обоснование допустимости и необходимости применения

ст. 415 ГК в случае освобождения лица от уголовной ответственности "в связи

с примирением с потерпевшим", в равной мере приложима и к освобождению от

уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием. Цивилистическая

природа деликтного обязательства потерпевшего никоим образом не может зависеть

от основания прекращения уголовного дела, как не может от него зависеть и

право потерпевшего простить долг или отказаться от осуществления своего права

требования в порядке ст. 9 ГК. Следовательно, императивное требование уголовного

закона об обязательном возмещении ущерба (заглаживании вреда) является в рассматриваемом

случае императивным лишь постольку, поскольку потерпевший не осуществляет

принадлежащие ему гражданские права, предусмотренные ст.415 и ст. 9 ГК. Если

же он решает их осуществить, то императивное условие превращается в факультативное

точно в той же степени, как это имеет место при применении ст. 76 УК и ст.9

УПК.

Иное дело, что, как уже отмечалось*(26), прекращение уголовного дела

в связи с деятельным раскаянием вовсе не следовало бы допускать тогда, когда

речь идет об уголовно наказуемых посягательствах на права частных лиц. Для

тех преступлений, "от которых в первую очередь страдают личные или имущественные

интересы физических лиц, называемых в уголовном процессе потерпевшими"*(27),

существует специальное (хорошо нам известное) основание освобождения от уголовной

ответственности, предусмотренное ст. 76 УК. Его и следует применять в случае,

когда в деле участвует признанное потерпевшим физическое лицо*(28). Но здесь

мы строим свое рассуждение исключительно в контексте оптимизации правоприменительной

политики, так как de jure, будем откровенны, по делам о преступлениях, направленных

против физических лиц, не существует никаких формальных препятствий для освобождения

лица от уголовной ответственности именно в связи с деятельным раскаянием (особенно

с учетом текста ст. 7 УПК, где прямо фигурирует "потерпевший"), но не в связи

с примирением с потерпевшим. Конкуренция двух этих оснований возникает как

раз по данной категории дел.

Однако вернемся к интересующей нас проблеме и рассмотрим следующую ситуацию.

Допустим, преступление направлено против не физического, а юридического лица

(коммерческой или некоммерческой организации), которому и причинен имущественный

вред, подлежащий возмещению со стороны обвиняемого. Поскольку юридическое

лицо, согласно действующему уголовно-процессуальному законодательству, не

может быть признано потерпевшим (ст.53 УПК), то прекращение уголовного дела

на основании "примирения с потерпевшим" в таком случае исключено. Если к тому

есть соответствующие материально-правовые и процессуальные условия, уголовное

дело подлежит прекращению лишь в связи с деятельным раскаянием (ст. 7 УПК),

т.е. здесь отсутствует конкуренция двух "пересекающихся" нереабилитирующих

оснований освобождения от уголовной ответственности (ст. 75 и 76 УК). Тогда

перед нами со всей остротой вновь возникает тот же вопрос: вправе ли юридическое

лицо-кредитор простить обвиняемому-должнику долг, имеющий место в результате

совершения преступления? Положительный ответ будет означать, что и в данном

случае допустимо освобождение лица от уголовной ответственности в связи с

деятельным раскаянием без обязательного возмещения с его стороны причиненного

преступлением вреда (вопреки "жесткой" диспозиции ст. 75 УК). Совершенно очевидно,

что решение поставленного вопроса лежит в цивилистической плоскости, так как

зависит от того, обладают или нет юридические лица правом прощения долга in

abstracto. Тогда in concreto мы либо признаем, что в ситуации, связанной с

прекращением уголовного дела по ст. 7 УПК, статус пострадавшего от преступления

субъекта права (физическое или юридическое лицо) ровным счетом ничего не меняет,

либо будем вынуждены прийти к прямо противоположному выводу.

С точки зрения действующего российского обязательственного права существует

только один нюанс, казалось бы, несколько затрудняющий решение указанного

вопроса. Известна давняя доктринальная дискуссия, вновь разгоревшаяся в последнее

время, по поводу того, является ли прощение долга по своей юридической природе

разновидностью договора дарения или не является*(29). Если предположить, что

правы сторонники первой позиции, то неизбежно должны применяться гражданско-правовые

нормы, предусматривающие в некоторых случаях запрещение дарения и соответственно

запрещение прощения долга.

Но, как выясняется при более пристальном рассмотрении, в интересующей

нас ситуации мы полностью избавлены от необходимости вникать в суть этой цивилистической

дискуссии, так как она ни в коей мере не затрагивает ни уголовное, ни уголовно-процессуальное

право. В самом деле, единственным из случаев запрещения дарения, который мог

бы привлечь наше внимание, является тот, что предусмотрен п. 4 ст. 575 ГК

(запрещено дарение "в отношениях между коммерческими организациями"). Данный

случай неприменим к анализируемому уголовно-правовому казусу, так как обязательственные

правоотношения между юридическим лицом-кредитором, понесшим вред от преступления,

и причинившим его обвиняемым-должником - это ни при каких обстоятельствах

не "отношения между коммерческими организациями": в российском уголовном праве

в отличие от многих его зарубежных аналогов просто-напросто исключена уголовная

ответственность юридических лиц. Обвиняемый всегда есть лицо физическое (ст.19

УК), поэтому гражданский закон не запрещает прощать ему долг даже при тех

гипотетических условиях, что кредитором по обязательству из причинения в результате

преступления вреда является коммерческая организация и что мы стоим на позиции,

признающей прощение долга двусторонней сделкой, т.е. договором дарения. Следовательно,

нет ни одного юридического аргумента, позволяющего отвергать право юридического

лица либо простить обвиняемому долг в порядке ст.415 ГК, либо отказаться от

осуществления права требовать исполнение обязательства в порядке ст. 9 ГК.

В случае, если в результате преступления вред причинен юридическому лицу,

освобождение от уголовной ответственности и прекращение уголовного дела "в

связи с деятельным раскаянием" могут сопровождаться применением указанных

норм гражданского права точно так же, как это имеет место в ситуации, когда

вред причинен лицу физическому. Единственная "техническая" сложность заключается

здесь в следующем: компетентное должностное лицо, в чьем производстве находится

уголовное дело, столкнувшись с прощением долга со стороны юридического лица,

обязано установить, что решение о прощении долга принято надлежащим органом

юридического лица, т.е. органом, уполномоченным приобретать гражданские права

и принимать на себя гражданские обязанности от его имени (ст.53 ГК).

Наконец, рассмотрим еще одну ситуацию. Причиненный преступлением и подлежащий

возмещению вред может быть нанесен не только физическим или юридическим лицам,

но непосредственно государству, что является в уголовном праве случаем весьма

типичным, а по некоторым категориям преступлений (в том числе небольшой тяжести)

— единственно возможным. Обязано ли тогда подлежащее уголовному преследованию

лицо при любых обстоятельствах полностью возмещать этот вред в случае своего

освобождения от уголовной ответственности или здесь также должно допускаться

применение института прощения долга? Ответ на вопрос зависит, разумеется,

от того, вправе или нет государство как субъект гражданского права*(30) прощать

долг, т.е. опять-таки проблему следует анализировать в цивилистическом аспекте.

Нельзя сказать, что этот вопрос детально исследован наукой гражданского права,

хотя сама возможность участия публично-правовых образований в обязательственных

отношениях сомнению не подвергается*(31). Но если не рассматривать проблему

абстрактно, сосредоточившись на конкретной уголовно-правовой ситуации, то

выясняется, что в контексте уголовного дела прощение государством обвиняемому

долга немыслимо как юридически, так и фактически. Ни следователь, ни орган

дознания, ни прокурор, ни даже суд не имеют полномочий, чтобы совершать от

имени государства сделки, в том числе прощать от его имени долг. Это вытекает

не только из текста ст. 125 ГК, непосредственно регулирующей вопрос об участии

публично-правовых образований в гражданских правоотношениях, но и из общего

смысла материального гражданского и уголовно-процессуального права, если рассматривать

их в совокупности. Если гипотетически предположить, что надлежащий орган власти,

указанный в ст. 125 ГК и уполномоченный совершать от имени государства сделки,

примет в порядке ст.415 ГК решение ad hoc о прощении государством долга конкретному

обвиняемому и направит его следователю (суду), то такое решение, будучи, быть

может, корректным с точки зрения гражданского права, немедленно вступит, по

нашему мнению, в противоречие с уголовно-процессуальным принципом равенства

граждан перед законом и судом (ст. 19 Конституции РФ и ст. 14 УПК). Если же

подобное решение, исходя из обстоятельств конкретного дела и своего дискреционного

усмотрения, примет непосредственно следователь или суд*(32), то здесь мы столкнемся

уже с тем, что у названных субъектов уголовного процесса нет в силу ст. 125

ГК права действовать от имени государства в гражданских правоотношениях, т.е.

цивилистически прощение долга будет ничтожной сделкой. Таким образом, когда

преступлением причинен вред имущественным интересам государства, применение

института прощения долга исключено, и соответственно положения ст. 75 УК о

возмещении вреда как об обязательном условии освобождения лица от уголовной

ответственности действительно могут рассматриваться как императивные, но не

факультативные.

Итак, подведем итоги. Институт прощения долга, закрепленный в ст. 415

ГК, подлежит безусловному применению в случае освобождения лица от уголовной

ответственности и прекращения уголовного дела по основаниям, предусмотренным

ст.76 УК и ст. 9 УПК. Право физического лица, являющегося потерпевшим, с одной

стороны, и кредитором, с другой стороны, прощать долг или отказываться от

осуществления гражданских прав не может здесь подвергаться сомнению. Что касается

освобождения от уголовной ответственности и прекращения уголовного дела в

связи с деятельным раскаянием (ст.75 УК и ст.7 УПК), то надо различать ситуации,

когда вред причинен физическому лицу (потерпевшему), юридическому лицу или

государству. В первых двух случаях препятствий для применения института прощения

долга нет, как нет препятствий для отказа физического или юридического лица

от принадлежащего им гражданского права в порядке ст. 9 ГК. В последнем же

случае, если вред причинен государству, институт прощения долга, как и институт

отказа от осуществления гражданских прав*(33), не подлежат применению, т.е.

это единственный случай, когда для своего освобождения от уголовной ответственности

по ст. 75 УК лицо всегда обязано возместить причиненный вред в полном объеме

— иначе освобождение от уголовной ответственности по данному "нереабилитирующему"

основанию исключено*(34).

 

Л.В.Головко,

кандидат юрид.наук,

доцент юридического факультета

МГУ им. М.В. Ломоносова

 

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Головко Л.В. Мировое соглашение в уголовном процессе и его

гражданско-правовая природа // Законодательство. 1999. N 10. С. 64-75.

*(2) Tulkens F.Les transformations du droit pйnal aux Etats-Unis. Pour

un autre modиle de justice // Revue de science criminelle et de droit pйnal

comparй. 1993. N 2. Р. 236.

*(3) Наличие этих двух условий, исходя из текста ст. 76 УК, не является

достаточным для освобождения от уголовной ответственности, о чем мы ни в коей

мере не забываем. Требуется еще, чтобы преступление относилось к категории

преступлений небольшой тяжести и было совершено впервые. Однако данные условия,

будучи формализованными законодателем, ничего не меняют с точки зрения предмета

нашего анализа.

*(4) Ю.В.Голик, не будучи в этом смысле оригинальным, обращает "особое

внимание на обязательность (курсив мой. - Л.Г.) признака заглаживания вреда

для приведения данной нормы (ст. 76 УК. - Л.Г.) в действие" (см.: Голик Ю.В.Метод

уголовного права // Журнал российского права. 2000. N 1. С. 75).

*(5) См., напр.: Российское уголовное право: Общая часть/ Под ред. В.Н.Кудрявцева,

А.В.Наумова. М., 1997. С. 352.

*(6) Не следует, конечно, забывать о том, что при причинении физического

вреда расходы, связанные с лечением, несет подчас (по крайней мере, частично)

не сам потерпевший, а иные лица: учреждения системы здравоохранения, страховые

медицинские организации, которые вправе предъявить тогда гражданский иск в

уголовном деле и выступать в качестве гражданских истцов (подробнее см.: Кальницкий

В., Михеев А., Ножкина А.О возмещении средств, затраченных на лечение потерпевших

от преступных действий граждан // Российская юстиция. 1997. N 11. С. 22-23).

Впрочем, для нас это не только ничего не меняет, но напротив - более наглядно

обозначает гражданско-правовую (имущественную) природу правоотношений, возникающих

в связи с причинением физического вреда.

*(7) В данном случае непосредственное причинение физического вреда влечет

за собой косвенное причинение вреда имущественного, выраженного в определенных

материальных затратах. В реальной действительности возмещается как раз косвенный

имущественный вред, так как вред непосредственный (физический) усилиями самого

причинителя вреда устранен быть не может de facto.

*(8) Впрочем, в литературе иногда встречаются попытки разграничить понятия

"имущественный вред" и "материальный ущерб": дескать, последнее понятие шире

первого, так как включает не только непосредственный ущерб имуществу потерпевшего,

но также утрату им заработка вследствие потери трудоспособности, расходы на

лечение или погребение и т.п. (см.: Танцерев М.В.Потерпевший и его функция

в уголовном процессе России: Автореф. дисс. : канд. юрид. наук. Томск, 1999.

С. 11). Подобное разграничение весьма искусственно и, надо признать, юридически

слабо обосновано, в чем легко убедиться, заглянув в текст упоминавшейся уже

ст. 1085 ГК, которую автор данной идеи почему-то игнорирует в своей аргументации.

*(9) Мы отнюдь не считаем, что понятия "заглаживание вреда" и "возмещение

вреда" во всех случаях идентичны в уголовном праве и процессе. Использование

нами в данном случае (применительно к ст. 76 УК) этих двух понятий в качестве

синонимов, равно как и "вольная" замена при последующих рассуждениях одного

из них, упомянутого в данной статье ("заглаживание вреда"), на другое ("возмещение

вреда"), в ней не упомянутое, объясняются лишь спецификой института освобождения

от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим, где заглаживание

вреда всегда или почти всегда происходит в гражданско-правовой форме его возмещения.

В других правовых ситуациях, скажем, при применении ст. 75 УК, "возмещение

вреда" и "заглаживание вреда" могут представлять собой различные или, по крайней

мере, не совпадающие юридические явления.

*(10) Сверчков В.В.Актуальные вопросы освобождения от уголовной ответственности

в связи с деятельным раскаянием // Государство и право. 1999. N 12. С. 58.

Мысль высказана применительно к "родственной" ст.75 УК (нам еще предстоит

к ней обратиться), что ничего не меняет ввиду неизбежной универсальности гражданско-правового

подхода.

*(11) См.: Головко Л.В.Указ. соч. С. 67.

*(12) Попутно заметим, что Гражданский кодекс 1922 г. также не называл

прощение долга в качестве одного из оснований прекращения обязательств (см.

ст. 129). В литературе того периода подобное основание иногда упоминалось

(например, "сложение долга" у О.С.Иоффе), что, откровенно говоря, не совсем

вытекало из действовавшего тогда гражданского законодательства. Это, видимо,

прекрасно понимали и сами авторы, вынужденные писать о сложении долга как

о форме соглашения между кредитором и должником (см.: Иоффе О.С.Советское

гражданское право. ЛГУ, 1958. С. 504). В другой работе прямо говорилось, что

"прекращение обязательства односторонним волеизъявлением кредитора (sic! -

Л.Г.) и должника вообще не допускается" (Новицкий И.Б., Лунц Л.А.Общее учение

об обязательстве. М., 1950. С. 411). Такая точка зрения, отвергавшая прощение

или сложение долга, была, пожалуй, более корректна de lege latа. Не вдаваясь

в детали, заметим, что, как считают современные цивилисты, "в кодексах 1922

г. и 1964 г. подобная норма (прощение долга. - Л.Г.) отсутствовала" потому,

что это "отвечало существу всей системы государственного регулирования экономики"

(Гражданский кодекс Российской Федерации: Часть первая: Научно-практический

комментарий. М., 1996. С.613). Мы потому столь подробно остановились на истории

вопроса, что, быть может, институт прощения долга остался незамеченным отечественными

криминалистами именно в силу своей новизны.

*(13) В настоящей работе не затрагиваются сугубо цивилистические проблемы,

связанные с применением института прощения долга, но не относящиеся к предмету

нашего анализа, хотя, конечно, их существует немало. В современной российской

доктрине наиболее полное освещение этих проблем, а также исторический и сравнительно-правовой

анализ развития института прощения долга даны в обстоятельной статье О.Ю.Шилохвоста

(см.: Шилохвост О.Ю.О прекращении обязательств прощением долга // Гражданский

кодекс России. Проблемы. Теория. Практика: Сборник памяти С.А.Хохлова. М.,

1998. С. 353-372).

*(14) С.Г.Келина справедливо считает, что применение ст.76 УК будет связано

в основном именно с такими случаями, и приводит следующие примеры: "кража,

совершенная несовершеннолетним у родителей", "причинение имущественного вреда

соседу" и т.п. (см.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации

/ Под ред. А.В.Наумова. М., 1997. С.197).

*(15) Так, В.С.Савельева включает возмещение ущерба в совокупность обстоятельств,

которые "позволяют однозначно определить степень общественной опасности содеянного

и оценить личность виновного, а отсюда - сделать обоснованный вывод о целесообразности

его освобождения от уголовной ответственности" (Уголовное право Российской

Федерации: Общая часть / Отв. ред. Б.В.Здравомыслов. М., 1996. С.429).

*(16) В этом проявляется особая юридическая ценность дискреционного процессуального

характера освобождения от уголовной ответственности по интересующему нас основанию,

поэтому не выдерживает критики сделанное В.В.Сверчковым предложение заменить

в УК и УПК (в частности, в ст. 76 и 9 соответственно) формулу "лицо может

быть освобождено" на "лицо должно быть освобождено" (Сверчков В.В.О диспозитивности

и императивности в институте освобождения от уголовной ответственности (наказания)

// Юридическая техника и вопросы дифференциации ответственности в уголовном

праве и процессе. Ярославль, 1998. С. 39). Дискреционный характер применения

института освобождения от уголовной ответственности необоснованно критикуется

также Х.Д.Аликперовым (см.: Обсуждены вопросы совершенствования уголовного

законодательства // Журнал российского права. 1999. N 1. С. 177; Аликперов

Х.Д.Новый УК: проблемы освобождения от уголовной ответственности // Законность.

1999. N 4. С. 13).

*(17) Наверное, именно это имеет в виду А.Н.Красиков, когда пишет, что

"при совершении преступления, которым нарушаются одновременно публичные интересы

и интересы частного лица, примирение виновного с потерпевшим не имеет значения

обстоятельства, освобождающего от уголовной ответственности" (Красиков А.Н.Примирение

с потерпевшим и согласие потерпевшего - "частный сектор" в публичном уголовном

праве // Правоведение. 1998. N 1. С. 180).

*(18) Никоим образом не претендуя на полноту анализа всей современной

гражданско-правовой литературы по данному вопросу, заметим, что нам пока не

встречались не только попытки провести разграничение между прощением долга

и отказом от осуществления гражданских прав (в данном случае отказом от права

требовать исполнения обязательства), но даже сама постановка проблемы. В то

же время такое разграничение представляется и крайне важным практически, и

обоснованным теоретически.

*(19) Иными словами, если подходить к проблеме сугубо цивилистически,

то "прощение долга - это односторонняя сделка, к которой применимы положения

ст.154-156 (ГК. - Л.Г.)" (Гражданский кодекс Российской Федерации: Часть первая:

Научно-практический комментарий. С. 613), тогда как отказ в порядке ч. 2 ст.9

ГК РФ от осуществления права требования к обвиняемому об исполнении деликтного

обязательства сделкой не является, т. е. в последнем случае не происходит

изменение или прекращение гражданских правоотношений между потерпевшим и обвиняемым.

Только такой подход, с нашей точки зрения, может служить критерием при разграничении

этих двух гражданско-правовых институтов. Некоторые цивилисты считают, что

прощение долга есть не односторонняя, а двусторонняя сделка (см., напр.: Эрделевский

А. Прощение долга и договор дарения // Российская юстиция. 2000. N 3. С. 12),

т. е. вопрос о виде сделки, когда речь идет о прощении долга, в той или иной

мере дискуссионен. Но для нашего исследования данная полемика не имеет существенного

значения. Важно только, что в любом случае прощение долга - это сделка, а

отказ от требований в порядке ст. 9 ГК - нет.

*(20) Откровенно говоря, не совсем понятен смысл критики, которой подверглись

формулировки ст. 76 УК и ст. 9 УПК: считается, что словосочетание "примирение

обвиняемого с потерпевшим" неудачно, тогда как правильно было бы наоборот

— "примирение потерпевшего с обвиняемым", так как "испокон веку оценка именно

потерпевшим действий и личности обидчика и его, потерпевшего, согласие простить

обвиняемого, примириться с ним служили первоочередным условием прекращения

дела" (Савицкий В.М.Последние новеллы в старом УПК // Комментарий к Уголовно-процессуальному

кодексу РСФСР. М., 1999. С. 7). Но ведь примирение обязательно подразумевает

соответствующее субъективное отношение к происходящему обеих сторон. Обвиняемый

при всем желании не может примириться с потерпевшим, если потерпевший одновременно

не примирится с ним. В такой ситуации "перемена мест слагаемых" не имеет принципиального

юридического значения, так что вряд ли мы сталкиваемся здесь с "переосмыслением

взаимоотношений потерпевшего и обвиняемого" или даже с существенной "редакционной

погрешностью" (см.: там же), как полагают критики института.

*(21) Заметим, что довольно странно трактует понятие примирения А.Д.Прошляков,

рассматривающий его (пусть и применительно к делам частного обвинения) как

"одностороннее заявление потерпевшего". Отсюда, переходя к институту освобождения

от уголовной ответственности, он делает вывод о том, что прекращение уголовного

дела по ст. 76 УК и ст. 9 УПК исключено, если лицо, совершившее преступление,

против этого возражает (Прошляков А.Д.Взаимосвязь материального и процессуального

уголовного права: Автореф. дисс. : докт. юрид. наук. Екатеринбург, 1997. С.36).

Вынужден повторить, что примирение по всем категориям дел, где оно предусмотрено,

является неиначе как обоюдным волеизъявлением сторон, т.е. оно никогда не

носит одностороннего характера. Если потерпевший высказывает стремление к

примирению, пусть даже облаченное в процессуальную форму заявления о прекращении

уголовного дела, а его оппонент по делу против этого возражает, в такой ситуации

примирения нет, и соответственно дело не может быть прекращено ни по ст. 27

УПК, ни по ст. 76 УК (ст. 9 УПК). О правильном подходе к данному вопросу см.:

Ленский А.В., Якимович Ю.К.Производство по делам частного обвинения в уголовном

процессе России. М., 1998. С. 21.

*(22) Нельзя не согласиться с точкой зрения, хотя и высказанной по другому

поводу, но в полной мере приложимой к интересующей нас проблеме, о том, что

"вопрос о возмещении ущерба, о его характере должен решать сам потерпевший"

(Рогова О.И.Пределы проявления диспозитивности в деятельности потерпевшего

// Состояние и проблемы развития российского законодательства. Томск, 1998.

С. 234). Уточним лишь, что потерпевший должен обладать правом решать вопрос

не только и не столько о характере и даже размере ущерба (эти категории часто

имеют сугубо уголовно-правовое значение, важное, например, для квалификации

содеянного, не являющейся прерогативой потерпевшего), сколько о самой необходимости

его полного или частичного возмещения.

*(23) Некоторые исследователи справедливо отмечают, что применение ст.

76 УК возможно не только при полном, но и при "частичном возмещении ущерба"

(см., напр.: Лобанова Л.В., Лянго Л.Н.К вопросу о природе освобождения от

уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим // Вестн. Волгогр.

гос. ун-та. Сер. 3: Экономика. Право. Вып. 2. 1997. С. 99; Курс уголовного

права: Общая часть. Т. 2: Учение о наказании. М., 1999. С. 182), однако игнорирование

сугубо цивилистической аргументации (института прощения долга) не позволяет

им довести эту мысль до логического завершения и точного обоснования.

*(24) Поэтому никак нельзя согласиться с А.Д.Прошляковым, который полагает,

что "для применения ст. 76 УК недостаточно просто примирения, а требуется,

чтобы потерпевшему еще был заглажен причиненный преступлением вред" (Прошляков

А.Д.Указ. соч. С.36). Впрочем, такого мнения придерживается не только он.

*(25) Подчеркнем: уголовно-процессуальная диспозитивность проявляется

в праве потерпевшего подавать или не подавать заявление в порядке ст. 9 УПК,

прощать или не прощать долг и т.д. (т.е. свободно распоряжаться своими материально-правовыми

и процессуальными правами), но никак не в "праве" следователя, органа дознания,

прокурора и суда оценивать при наличии соответствующего заявления возможность

или невозможность прекращения уголовного дела "в связи с примирением с потерпевшим".

В последнем случае речь идет не о диспозитивности, но о дискреционном усмотрении,

что далеко не одно и то же.

*(26) См.: Головко Л.В.Прекращение уголовного дела в связи с деятельным

раскаянием // Законодательство. 1999. N 1. С. 77.

*(27) Дорошков В.В.Частное обвинение: Правовая и судебная практика. М.,

2000. С. 33.

*(28) Тот факт, что ст. 75 УК в отличие от ст. 76 УК не упоминает "потерпевшего",

видимо, не случаен и служит дополнительным аргументом в пользу высказанной

точки зрения, хотя ст. 7 УПК, где потерпевший все-таки упомянут, определенным

образом этот аргумент нейтрализует.

*(29) Напомним вкратце, что проблема заключается в новом подходе гражданского

законодательства к предмету договора дарения, которым, согласно действующему

ГК РФ, может быть, в частности, освобождение дарителем одаряемого от "имущественной

обязанности" (ст.572), тогда как прощение долга также есть "освобождение кредитором

должника от лежащих на нем обязанностей" (ст. 415). Подробнее см.: Гражданское

право. Т.II. Полутом 1 / Отв. ред. Е.А.Суханов: 2-е изд. М., 2000. С. 146-147.

Краткую современную библиографию вопроса см.: Там же. В дополнение к ней см.

специальную работу: Эрделевский А.Прощение долга и договор дарения // Российская

юстиция. 2000. N 3. С. 12.

*(30) В качестве "государства" в гражданских правоотношениях могут выступать

Российская Федерация в целом, ее субъекты, а также муниципальные образования

(ст.124 ГК), которые в литературе иногда обозначают родовым понятием "публично-правовые

образования" (Гражданское право. Т.I / Отв. ред. Е.А.Суханов: 2-е изд. М.,

1998. С. 281). В конкретной ситуации необходимо, конечно, выяснить, какому

именно из названных субъектов гражданского права причинен вред в результате

преступления. Но для нашего анализа подобная дифференциация не имеет значения:

мы говорим о едином случае причинения имущественного вреда "государству".

*(31) См.: Гражданское право. Т.I / Отв. ред. Е.А.Суханов: 2-е изд. С.

289-290.

*(32) Здесь намеренно не обсуждается правомерность данного решения с

точки зрения норм уголовного и уголовно-процессуального права. Ведь даже если

сугубо в целях нашего анализа сделать предположение о том, что оно правомерно

в аспекте пеналистическом (при расширительном толковании права на дискреционное

усмотрение, выраженного в ст. 7 УПК и ст. 75 УК), то это ровным счетом ничего

не изменит с учетом аспекта цивилистического.

*(33) Применительно к государству анализировалась только ситуация с прощением

долга, однако вся предложенная аргументация позволяет сделать вывод о том,

что проблема с отказом от осуществления принадлежащих государству гражданских

прав будет решаться абсолютно идентично.

*(34) Поэтому нельзя согласиться с теми авторами, которые, не замечая

нюансов, связанных с нормами материального гражданского права, подчеркивают

применительно к институту деятельного раскаяния необходимость "полного, конкретного

возмещения (заглаживания) материального и морального вреда от преступления"

как обязательного условия освобождения от уголовной ответственности по данному

основанию (Сверчков В.В.Актуальные вопросы освобождения от уголовной ответственности

в связи с деятельным раскаянием. С.60). Такого рода "полное, конкретное" возмещение

вреда должно в обязательном порядке иметь место только тогда, когда на нем

настаивает лицо (физическое или юридическое), понесшее вред, либо вред причинен

имущественным интересам государства.

 

< Попередня   Наступна >