Радник

Самый значительный сдвиг в области правопонимания, в особенности природы общеустроительных (конституционных) законов, произошел после введения в России начал конститу­ционного правления и партийных размежеваний в предвыбор­ной борьбе за представительство в Государственной думе и за влияние на общественность. Интенсивная разработка проблем конституционного государства (синоним правового государст­ва) была осуществлена А. С. Алексеевым, С. А. Котляревским, В. М. Гессеном, М. М. Ковалевским. В области философии права в ее соотношении с нравственностью основополагающий характер имели работы П. И. Новгородцева, Е. Н. Трубецкого, а также С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, Б. А. Кистяковского.

В своем фундаментальном труде о правовом государстве Сергей Александрович Котляревский (1873-1940) писал как об общеизвестном: «...идея правового государства вошла в обиход современных цивилизованных государств, в совокупности тех ожиданий, которые обращает член государственного союза к руководителям этого последнего. Правовое государство стало одним из политических заданий. Много раз отмечался кризис правосознания, утрата веры во всемогущество права и учрежде­ний. Наличность переживаемых здесь разочарований не отни­мет у данных стремлений настойчивости и выразительности: убеждение, что государство должно принять облик правового государства, остается непоколебленным» (Власть и право. Про­блема правового государства, 1915).

В лучших традициях отечественного правоведения проблема власти была представлена Котляревским во всем многообразии существующих в литературе подходов. Помимо сравнительно-исторического освещения функциональных и революционных аспектов реализации идей господства права автор уделил нема­ло внимания таким очевидным, но не всеми признаваемым ас­пектам властвования, как процессуальные (можно сказать - ритуальные) аспекты властвования и подчинения. Юристы и социологи, по мнению ученого, не всегда отдавали себе отчет в том, насколько явления властвования сохраняют в себе элемент загадочности, несмотря на их ежедневный и даже ежечасный характер проявления. В этом смысле толкования власти кото­рые мы встречаем у Толстого или Карлейля, оказываются для нас более ценными и интересными путеводителями, чем пред­ставления специальной науки о государстве.

Главное назначение правового государства, согласно Котля-ревскому, быть государством справедливости; ценность его оп­ределяется ценностью самого правового начала и при том пред­положении, что закон в таком государстве всегда справедлив и что «способ его создания есть в то же самое время - при недос­татках человеческой природы - обеспечение этой возможной справедливости». Аналогичные идеи высказывали несколько ранее В. С. Соловьев, а также Н. И. Палиенко (Правовое госу­дарство и конституционность, 1906), позднее - Н. Н. Алексеев (Основы философии права, 1924), А. С. Алексеев и др.

Первое требование или первый принцип правового государ­ства, считал А. С. Алексеев, Недопустимость изменения право­порядка в государстве без участия народного представительст­ва. Другое принципиальное требование к его организации и деятельности - верховенство права (а не закона). «Не закон да­ет силу праву, а право дает силу закону, и законодатель должен не создавать, а находить право, выработанное в сознании обще­ства» (Начало верховенства права в современном государстве, 1910).

В 1911 г. П. И. Новгородцев и И. А. Покровский обменя­лись мнениями о содержании «права на достойное существова­ние», о котором в свое время впервые написал В. С. Соловьев. Для многих исследователей начала XX в. это право связывалось с обеспечением общей защиты интересов трудящихся при по­мощи права и признавалось требованием социалистическим. Историк римского права и философ И. А. Покровский Считал, что следует вести речь о «праве на существование», подразуме­вая при этом заботы в области общественного призрения. Разу­меется, что у государства есть обязанность спасать от голодной смерти, но «права быть спасенным от голодной смерти лицо не имеет» (Право на существование, 1911). Право на существова­ние - это не обеспечение так называемых необходимых усло­вий существования. Это конечный идеал или минимум того, что государство в настоящий момент должно обеспечить чело­веку, - это узкое, но более прочное в юридическом смысле по­нимание проблемы.

Сбалансированный вариант сочетания профессионально-юридического догматизма и философского позитивизма вопло­тился в концепции власти Габриеля Феликсовича Шершеневича (1863-1912). Государство представляет собой источник права как властного веления.

Власть связана с волей, с умением «заставить других сообра­зовывать свое поведение с волею властвующих, вводить свою волю одним из существенных мотивов, определяющих поведе­ние другого». В основе власти, как ее трактует Шершеневич, лежит во многом тот же эмоциональный и мыслительный на­строй, который так тщательно обсужден в работах Коркунова и Петражицкого. Шершеневич называет его эгоистическим чув­ством повинующегося, которое составлено у него из страха и веры в то, что послушание может принести известные выгоды (Общая теория права, 1910).

Все власти в государстве опираются на государственную власть с ее изначальным (исторически и логически) авторите­том, из нее же они черпают свои силы, тогда как государствен­ная власть опирается непосредственно на общественные силы. Так, государство может характеризоваться с позиции социоло­гии. С юридической точки зрения государство есть правовое отношение, есть объект или субъект права, но это уже, по Шершеневичу, неправильные, искаженные представления о власти. С методологической точки зрения, подчеркивает он, «юридическое определение не только не способно объяснить ре­ального существа того, что мы называем государством, но оно кроет в себе опасность затемнить пред нами истинную сущность явлений, происходящих в государстве. Понятие о государстве только одно - социологическое».

Социологическое понятие о государстве исходит из того, что трудно построить понятие о государстве как силе, государстве как юридическом отношении, но возможно это сделать только с учетом и лишь на основе представления о нем как комбинации силы и воли. Государственная власть предстает в этом случае как основанная на самостоятельной силе воля одних (власт­вующих) подчинять себе волю других (подвластных).

Объявляя источником права силу и волю, зафиксированные во властном установлении государства, Шершеневич вполне определенно склоняется к одностороннему позитивистскому измерению природы права. Вместе с тем он остро ощущает не­достатки позитивистской ориентации юридических дисциплин. Существующие юридические науки (уголовное право, граждан­ское право и др.) страдают крайней догматичностью в том смысле, что они основываются постоянно на понятиях, кото­рые воспринимаются ими без всякой критики. Причем это происходит даже в том случае, когда эти понятия заимствуются из другой области знания. Так, понятием о праве пользуются все юридические науки, но критическому исследованию оно, по его мнению, подвергается только в гражданском правоведе­нии. Учение о нарушении права составляет почти исключи­тельное достояние уголовного правоведения, хотя оно находит­ся в теснейшей связи с вопросом о сущности права.

Обращаясь к теме о соотношении юридических наук и фи­лософии права, он вполне определенно констатирует живучесть естественноправовых построений, но солидаризуется с К. Бер-гбомом в том, что допускаемый естественным правом дуализм права следует считать чуть ли не смертным грехом против нау­ки. Однако сам Шершеневич в оценке методологической роли и социального предназначения «научной философии права» считает актуальным изучение не только права, как оно есть, но и права, каким оно должно быть. Таким образом, он формули­рует «двоякую задачу философии права, теоретическую и прак­тическую», уточняя при этом, что исследование права юриди­ческими науками должно включать критическое исследование всех главных понятий не только с точки зрения догматической, но также с точки зрения «сущности права». В связи с послед­ним аспектом исследованию подлежат вопросы об образовании права, о нарушении права, о применении права, о создаваемых правом отношениях.

Таким образом, Социологическое и философское, а также ан­тропологическое и психологическое рассмотрение природы и на­значения права значительно смягчает позитивистский компонент его учения о праве и государстве И позволяет сохранять многоас­пектный критический настрой по отношению к состоянию действующего права и аналитических возможностей сложивше­гося правоведения в трех его основных разделах: общая теория права; история философии права; политика права. Критикуя кантианскую постановку вопроса о полезной взаимодополняе­мости права и морали среди русских правоведов (Трубецкой, Новгородцев), он в то же время допускает, что право и нравст­венность «действительно имеют общие исходные пункты», но только между ними не может быть иерархической связи (что содержит высший критерий?) или связи в виде взаимоотноше­ний одного вечного, другого - временного взаимозависимого компонентов. Практически он считает невозможным воспри­нимать такие сочетания права и морали жизнеспособными и даже реально существующими.

Богдану Александровичу Кистяковскому (1868-1920) принад­лежит инициатива теоретической постановки вопроса о воз­можной перспективе правового социалистического государства, возникающего в процессе несовершенств буржуазного правово­го государства. Он же в 1909 г. стал одним из организаторов и участников сборника «Вехи», который вызвал столь шумные похвалы и не менее шумные осуждения. В статье «В защиту права» из этого сборника раздался едва ли не самый сильный упрек в адрес русской интеллигенции за ее пренебрежение пра­вом и за неразвитость ее правопонимания. Разумеется, что адресатом критики была не вся интеллигенция, а главным об­разом та ее часть, которая связала свою судьбу с революцион­ными замыслами и делами. Наряду с Герценом и Михайлов­ским в этот разряд попали и российские социал-демократы (в частности, Плеханов). В правовом нигилизме он обвинял и славянофилов.

Кистяковский видел причины слаборазвитости правосозна­ния российской интеллигенции не только в бедности окружаю­щей правовой жизни, но и в слишком большой дани увлече­нию метафизическими решениями политических и моральных проблем.

У народнической интеллигенции он увидел «ложное предпо­ложение» об исключительно этической ориентации сознания нашего народа. Это помешало ей вовремя и по существу «при­дти на помощь народу», например с учетом своих положений о специальных стадиях прогресса права от обычая к закону спо­собствовать «окончательному дифференцированию норм обыч­ного права, а также их развитию и трансформации в современ­ное законодательство».

Критика славянофильских прегрешений народнической ин­теллигенции велась с позиции просветительского оптимизма (образованный класс несет естественную ответственность за развитие «организаторских талантов народа»), который уживал­ся с «общинно-артельными» иллюзиями самих народников.

Философ писал: русский народ отличается присущим ему «тяготением к особенно интенсивным видам организации, о чем, собственно, и свидетельствуют его стремление к общинно­му быту, его земельная община, артельный труд и т. д.».

В области истолкования природы и назначения права Кис­тяковский следовал кантовскому определению права и в более современных терминах характеризовал право как совокупность норм, устанавливающих и разграничивающих свободу лиц. Кистяковский при этом отмечал, что это определение имеет философское, а не эмпирическое значение.

С социологической точки зрения он отдавал предпочтение трактовке права как совокупности норм, создающих компро­мисс между различными требованиями (А. Меркель). Дело в том, поясняет Кистяковский, что всякий сколько-нибудь важ­ный новоиздающийся закон в современном конституционном государстве становится компромиссным документом, вырабаты­ваемым различными партиями, которые выражают требования определенных социальных групп. Более того, современное госу­дарство само основано на компромиссе, и Конституция каждого отдельного государства есть компромисс, примиряющий стремле­ния наиболее влиятельных групп в данном государстве (Право как социальное явление, 1911).

В обсуждении проблематики правового государства весьма авторитетными были также разработки В. М. Гессена, который к уже привычным его признакам (права и свободы граждан, разделение властей, связанность правительственных и судебных решений правом и т. д.) добавлял в качестве непреложного ус­ловия также представительную форму правления и наличие уч­реждений административной юстиции.

Евгений Николаевич Трубецкой (1863-1920) известен своими фундаментальными разработками истории религиозной фило­софии и исследованиями проблем философии права. Право он определял как внешнюю свободу, предоставленную и ограни­ченную нормой. Определения права, в которых фигурируют понятия «власть», «государство» или «принуждение», т. е. пони­мание права как организованного принуждения, имеют, по его мнению, тот недостаток, что всякое государство или власть са­ми обусловлены правом. Они не принимают в расчет те разно­видности права, которые существуют независимо от признания или непризнания их тем или иным государством, - таково право церковное, право международное или некоторые юриди­ческие обычаи из разряда предшествующих возникновению го­сударства.

Схожие несовершенства имеют, согласно Трубецкому, тео­рии права как «силы» и права как «интереса». Особого внима­ния заслуживают теории права как части нравственности (как минимум добра). Однако и они смешивают право, как оно есть в действительности, с той нравственной целью, которую оно должно обеспечивать. А между тем есть множество правовых норм, которые не только не представляют собой минимума нравственности, но даже в высшей степени безнравственны. Таковы, например, нормы крепостного права, нормы, устанав­ливающие пытки, стесняющие религиозную свободу, и др.

Нормы нравственные и правовые не исключают друг друга: По­скольку внешнее поведение обусловливаемо внутренним на­строением, последнее далеко не безразлично для права. Необ­ходимо различать в нравственности два элемента: вечный закон добра, которым должна определяться конечная цель нашей деятельности; ряд подвижных и изменчивых конкретных задач, целей, которые обусловливаются, с одной стороны, вечными требованиями добра, а с другой - меняющимися особенностя­ми той конкретной среды, где мы должны осуществлять добро. В подходе Трубецкого присутствует мысль о гармонизации позитивного права с естественным правом, причем естествен­ное право «звучит как призыв к усовершенствованию», играет роль движущего начала в истории. Идея естественного права, по толкованию Трубецкого, дает человеку силу подняться над его исторической средой и спасает его от рабского преклоне­ния перед существующим.