Радник

---

История юридической мысли советского периода - это ис­тория борьбы против государственности и права в их некомму­нистическом смысле и значении, против «юридического миро­воззрения» как буржуазного мировоззрения, история замены правовой идеологии идеологией пролетарской, коммунистиче­ской, марксистско-ленинской, история интерпретации учреж­дений и установлений тоталитарной диктатуры как «принципи­ально нового» государства и права, необходимых для движения к коммунизму и вместе с тем «отмирающих» по мере такого продвижения к коммунистическому будущему.

После революции в процессе многочисленных дискуссий о судьбах права в новых социально-исторических и политических условиях постепенно в общем русле марксистского подхода к праву стали складываться различные направления и концепции понимания и трактовки права и государства.

Право как орудие диктатуры пролетариата. Концепцию ново­го, революционного, пролетарского права как средства осущест­вления диктатуры пролетариата активно развивал и внедрял в практику советской юстиции Дмитрий Иванович Курский (1874-1932), нарком юстиции в 1918-1928 гг.

Право в условиях диктатуры пролетариата - это, согласно Курскому, выражение интересов пролетариата. Здесь, по его признанию, нет места для «норм вроде Habeas Corpus», для признания и защиты прав и свобод индивида.

Курский восхвалял деятельность «революционных народных судов» как нового источника правотворчества, особо выделяя то обстоятельство, что «в своей основной деятельности - уго­ловной репрессии - народный суд абсолютно свободен и руко­водствуется прежде всего своим правосознанием».

Новое, революционное право, по Курскому, это «пролетар­ское коммунистическое право». Советская власть, пояснял он, разрушила «все три основы института буржуазного права: ста­рое государство, крепостную семью и частную собственность... Старое государство заменили Советами; на смену крепостной и кабальной семье приходит семья свободная и насаждается об­ще

ственное воспитание детей; частная собственность заменена собственностью пролетарского государства на все орудия про­изводства».

Реализация этих положений в действительности предстала в виде «военного коммунизма», который, даже по оценке Кур­ского, был «по преимуществу системой принудительных норм».

Частичное и временное отступление к нэповскому (буржуаз­ному) праву Курский (со ссылкой на новое законодательство и кодификацию в начале 20-х гг.) трактовал как утверждение но­вого, пролетарского права и правопорядка. «Государственный строй РСФСР, - писал он в 1922 г., - в более отчетливой, чем в ряде западноевропейских стран форме, несмотря на незакон­ченную еще полностью борьбу Советской власти с ее врагами, по существу становится правовым».

Подобная попытка выдать диктатуру пролетариата, хотя бы и законодательно обрамленную, за «правовой строй» была со­вершенно несостоятельной. В данной связи весьма характерно, что и сам Курский говорил о «внедрении правового порядка, совершенно своеобразного в рабоче-крестьянском государст­ве». Это «своеобразие» он, подобно другим советским идеоло­гам, понимал как ограничение и подчинение допускаемых прав интересам диктатуры пролетариата. Нэповское право не гаран­тировало даже допущенных имущественных прав граждан (не говоря уже об их личных и политических правах и т. д.) при их столкновении с интересами власти. Это признавал и Кур­ский: «Наше обязательственное право, его основная особен­ность и будет состоять, по мнению Наркомюста, в том, что здесь интересы государства должны превалировать над интере­сами ограждения личных прав отдельных граждан». Да и в це­лом допущенные гражданско-правовые отношения осуществля­лись в жестких рамках уголовных норм. В этой связи Курский отмечал, что в борьбе против свободы гражданского оборота «приходится уголовными нормами регулировать отношения там, где они в буржуазно-развитом праве регулируются в по­рядке гражданском».

Эти и другие сходные положения о праве как орудии дикта­туры пролетариата были характерны не только для Курского, но и для представителей других направлений советской теории права и государства.

Право - порядок общественных отношений. Заметную роль в процессе зарождения и становления советской теории права сыграл Петр Иванович Стучка (1865-1932). По его собственной оценке, «решающее значение» для всего его подхода к праву имела статья Ф. Энгельса и К. Каутского «Юридический со­циализм». Содержащаяся в этой статье трактовка юридического мировоззрения как классического мировоззрения буржуазии, отмечал Стучка, стала одним из основных доводов «для необхо­димости нашего нового правопонимания».

Основными началами такого нового, революционно-марк­систского правопонимания Стучка считал: 1) классовый харак­тер всякого права; 2) революционно-диалектический метод (вместо формальной юридической логики); 3) материальные общественные отношения как базис для объяснения и понима­ния правовой надстройки (вместо объяснения правовых отно­шений из закона или правовых идей). Признавая при этом «не­обходимость и факт особого советского права», Стучка усмат­ривал эту особенность в том, что «советское право» есть «пролетарское право».

Представления о классовом характере права нашли свое от­ражение в общем определении права, данном в официальном акте НКЮ РСФСР (декабрь 1919 г.) «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР». Позднее Стучка писал об этом: «Когда перед нами, в коллегии Наркомюста... предстала необхо­димость формулировать свое, так сказать, «советское понимание права», мы остановились на следующей формуле: «Право - это система (или порядок) общественных отношений, соответ­ствующая интересам господствующего класса и охраняемая ор­ганизованной силой его (т. е. этого класса)».

Критикуя советский Гражданский кодекс периода нэпа за его буржуазность, Стучка писал: «Наш кодекс, наоборот, дол­жен ясно и открыто показать, что и гражданский кодекс в це­лом подчинен социалистической плановости рабочего класса». Эта идея вытеснения права (как буржуазного явления) планом (как социалистическим средством) имела широкое распростра­нение и, по сути дела, отражала внутреннюю, принципиальную несовместимость права и социализма.

В классово-социологическом подходе Стучки понятия «сис­тема», «порядок», «форма» лишены какой-либо юридической специфики и собственно правовой нагрузки. Отсюда и прису­щие его позиции сближения и даже отождествления права с са­мими общественными, производственными, экономическими отношениями.

Меновая концепция права. Для большинства советских марк­систских авторов послереволюционного времени, как и для Стучки, классовый подход к праву означал признание наличия так называемого пролетарского права.

По-другому классовый подход к праву был реализован в трудах Евгения Брониславовича Пашуканиса (1891 - 1937), и пре­жде всего в его книге «Общая теория права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий» (1924). В этой и дру­гих работах он ориентировался по преимуществу на представ­ления о праве, имеющиеся в «Капитале» и «Критике Готской программы» Маркса, «Анти-Дюринге» Энгельса, «Государстве и революции» Ленина. Для Пашуканиса, как и для Маркса, Энгельса и Ленина, буржуазное право - это исторически наи­более развитый, последний тип права, после которого невозмо­жен какой-либо новый тип права, какое-то новое, послебуржу-азное право. С этих позиций он отвергал возможность «проле­тарского права».

Поскольку Пашуканис был свободен от иллюзий о возмож­ности «пролетарского права» и действительным правом для не­го было лишь буржуазное право, которое необходимо преодо­леть, его критика права, его антиправовая позиция, его уста­новки на коммунистическое отрицание права как остаточного буржуазного феномена носили (в общем русле послереволюционного марксизма-ленинизма) теоретически более осмыслен­ный и последовательный характер, чем у многих других марк­систских авторов, и прежде всего сторонников концепции так называемого пролетарского права. Его правовой нигилизм был теоретическим следствием разделяемых им идей и положений марксистского учения о переходе от капитализма к коммуниз­му. Применительно к новым, послереволюционным условиям Пашуканис, по существу, лишь повторял, обосновывал и раз­вивал то, что до революции было уже сказано Марксом, Эн­гельсом и Лениным.

В силу негативного отношения к праву Теория права Для Па-шуканиса — это марксистская критика основных юридических понятий как мистификаций буржуазной идеологии. Тем самым в теории права Пашуканис стремился повторить критический подход, примененный Марксом в экономической теории. От­ношение товаровладельцев, писал он, это то «социальное отно­шение sui generis, неизбежным отражением которого является форма права». Сближая форму права и форму товара, Пашука-нис генетически выводил право из меновых отношений товаро­владельцев. В этой связи его теория права в литературе получи­ла название Меновой.

Пашуканис различал право как объективное социальное явление (правовое отношение) и право как совокупность норм. «Юридическое отношение, — подчеркивал он, — это первичная клеточка правовой ткани, и только в ней право со­вершает свое реальное движение. Право как совокупность норм наряду с этим есть не более как безжизненная абстрак­ция». Право не исчерпывается нормой или правилом. «Норма как таковая, т. е. логическое содержание, или прямо выводит­ся из существующих уже отношений, или, если она издана как государственный закон, представляет собой только сим­птом, по которому можно «судить с некоторой долей вероят­ности о возникновении в ближайшем будущем соответствую­щих отношений».

По характеристике Пашуканиса, всякое юридическое отно­шение есть отношение между субъектами. «Субъект — это атом юридической теории, простейший, неразложимый далее эле­мент».

Если генезис правовой формы, согласно Пашуканису, начи­нается в отношениях обмена, то наиболее полная реализация ее представлена в суде и судебном процессе. Развитие в обществе товарно-денежных отношений создает необходимые условия для утверждения правовой формы как в частных, так и в пуб­личных отношениях.

Но все это, по Пашуканису, имело и имеет место До и вне социализма. В Данной связи сторонники концепции нового (пролетарского, советского и т. д.) права, критикуя позицию Пашуканиса, отмечали, что применяемые им абстрактные ха­рактеристики права вообще относятся лишь к буржуазному праву, но не к «пролетарскому праву», для которого нужны другие обобщающие понятия. Подобные требования со сторо­ны марксистских авторов Пашуканис считал недоразумением. «Требуя для пролетарского права своих новых обобщающих по­нятий, - отвечал он своим критикам, - это направление явля­ется как будто революционным. Однако оно на деле проклами­рует бессмертие формы права, ибо оно стремится вырвать эту форму из тех определенных исторических условий, которые обеспечили ей полный расцвет, и объявить ее способной к по­стоянному обновлению. Отмирание категорий (именно катего­рий, а не тех или иных предписаний) буржуазного права от­нюдь не означает замены их новыми категориями пролетарско­го права, так же как отмирание категорий стоимости, капитала, прибыли и т. д. при переходе к развернутому социализму не бу­дет означать появление новых пролетарских категорий стоимо­сти, капитала, ренты и т. д.».

Но постепенно Пашуканис делал шаги в сторону признания нового послереволюционного и послебуржуазного «советского права» с «особой, специфической природой». Вместе с тем это «советское право» он - для сохранения хотя бы внешней, сло­весной видимости своей концептуальной последовательно­сти - не называл «пролетарским правом». Отсутствие подлин­ного права и государства при диктатуре пролетариата Пашука­нис (как и другие марксистские авторы), по существу, пытался изобразить как наличие нового, «неподлинного», советского права и государства, обреченных на «отмирание».

Весь этот идеологический туман с мнимым «отмиранием» отсутствующих феноменов постоянно витал над всем марксист­ским подходом к судьбам права и государства после пролетар­ской революции и определял тот неизменный горизонт совет­ского правоведения и государствоведения, под сводами которо­го все зависело от изменчивой политической конъюнктуры.

В этой системе координат логически последовательная тео­рия просто невозможна, и пример Пашуканиса в этом плане весьма показателен.

Психологическая концепция классового права. Представления о классовом праве, включая и классовое пролетарское право, с позиций психологической теории права развивал Михаил Анд­реевич Рейснер (1868-1928). Еще до революции он начал, а за­тем продолжал классовую интерпретацию и переработку ряда идей таких представителей психологической школы права, как Л. Кнапп и Л. И. Петражицкий.

Свою заслугу в области марксистского правоведения Рейс­нер видел в том, что учение Петражицкого об интуитивном праве он поставил «на марксистское основание», в результате чего «получилось не интуитивное право вообще, которое могло там и здесь давать индивидуальные формы, приспособленные к известным общественным условиям, а самое настоящее Классо­вое право, которое в виде права интуитивного вырабатывалось вне каких бы то ни было официальных рамок в рядах угнетенной и эксплуатируемой массы».

Марксистские представления о классовости права Рейснер толковал в том смысле, что каждый общественный класс - не только класс господствующий, но и угнетенные классы - в со­ответствии с положением данного класса в обществе и его пси­хикой творит-свое реально существующее и действующее Ин­туитивное классовое право. Уже при капитализме, по Рейснеру, имеется не только буржуазное право, но также пролетарское право и крестьянское право. Так что не «все право» запятнано «эксплуататорской целью».

В целом, согласно Рейснеру, «право, как идеологическая форма, построенная при помощи борьбы за равенство и свя­занную с ним справедливость, заключает в себе два основных момента, - а именно, во-первых, волевую сторону или одно­стороннее «субъективное право» и, во-вторых, нахождение об­щей правовой почвы и создание при помощи соглашения дву­стороннего «объективного права». Лишь там возможна право­вая борьба, где имеется возможность нахождения такой почвы».

Развивая такой подход к праву в работе «Право. Наше пра­во. Чужое право. Общее право» (1925), Рейснер характеризовал так называемое общее право (общий правопорядок) - как при капитализме, так и после победы пролетарской революции - как компромисс и объединение наличных в данном обществе субъективных классовых прав. «Ибо, - поясняет он, - одина­ково и буржуазное государство, и наше Советское точно так же включает в свой общий правопорядок и право пролетарское, крестьянское, и буржуазное. Одного только, пожалуй, «права» у нас нет - это права землевладельческого в смысле частного землевладения, хотя зато мы имеем грандиозного помещика в лице самих Советов, владеющих порядочным количеством име­ний в виде советских хозяйств». Разница, однако, в том, что при капитализме господствующее положение в общем правопо­рядке занимает право буржуазии, а в советском правопоряд­ке - пролетарское право.

Именно в условиях военного коммунизма так называемое социалистическое право рабочего класса, по оценке Рейснера, «делает попытку своего наиболее яркого воплощения». При нэпе же, с сожалением отмечал Рейснер, пришлось «усилить примесь буржуазного права и буржуазной государственности, которые и без того естественно входили в состав социалистиче­ского правопорядка».

Вся история права - это, по Рейснеру, «история его угаса­ния». При коммунизме оно угаснет навсегда.

При всем своеобразии рейснеровской классово-психологи­ческой концепции права она в основных и главных своих чер­тах и подходах остается в общих рамках марксистского отноше­ния к праву.

Его классовое перетолкование интуитивного права фактиче­ски отвергает основание и суть психологического правопонима-ния вообще - индивида с его правовой психикой, правовыми притязаниями, эмоциями и т. д. И на примере рейснеровской концепции классовости права хорошо видно, как классовость убивает право.

Право как форма общественного сознания. Такой подход к праву в 20-х гг. развивал Исаак Петрович Разумовский (1893-?). При этом он отмечал, что «вопросы права и связи его с эконо­мической структурой общества, послужившие, как известно, в свое время отправным пунктом для всех дальнейших теорети­ческих построений Маркса, это - Основные вопросы марксист­ской социологии, Это лучший пробный камень для проверки и подтверждения основных предпосылок марксистской диалекти­ческой методологии».

Как идеологическое опосредование (идеологическая форма) классовых материальных (экономических) отношений право, по Разумовскому, это форма общественного сознания. Он дает следующее общее определение права как идеологического спо­соба и порядка опосредования материальных отношений в классовом обществе: «Порядок общественных отношений, в конечном счете отношений между классами, поскольку он ото­бражается в общественном сознании, исторически неизбежно абстрагируется, отдифференцировывается для этого сознания от своих материальных условий и, объективируясь для него, получает дальнейшее сложное идеологическое развитие в сис­темах «норм».

Бросается в глаза отсутствие в этом определении права ка­кого-либо признака, специфичного именно для права.

Отмирание «буржуазного права», по Разумовскому, означает «смерть права как идеологии» и переход в коммунистическом обществе «к сознательно регулируемой и сознающей характер своей связи с материальными условиями производства системе общественного поведения».

В целом трактовка Разумовским права как идеологического явления была ориентирована на нэповский вариант пролетар­ского использования буржуазного права. Вместе с тем очевидна несостоятельность его интерпретации нэповского права в духе положений Маркса и Ленина о буржуазном «равном праве» при социализме. Эти разные вещи оказались у него отождествлен­ными в силу их одинаковой «идеологизированности» как форм общественного сознания.

Борьба на «правовом фронте». Конец 20-х и первая половина 30-х гг. (вплоть до совещания 1938 г. по вопросам науки совет­ского государства и права) отмечены обострением борьбы раз­личных направлений правопонимания в советской юридиче­ской науке.

Под воздействием партийно-политических решений и уста­новок конца 20-х - начала 30-х гг. о нэпе, коллективизации, темпах индустриализации, борьбе против различных «уклонов» и т. д. представители разных направлений вносили существен­ные изменения и коррективы в свои подходы к проблемам пра­ва и государства.

Прямая ориентировка на дальнейшую политизацию юриди­ческой науки (в духе тогдашней политической практики и «курса партии» на борьбу против правых и левых, против троцкистов и бухаринцев, против «оппортунизма» и буржуазной идеологии) содержалась уже в установочном докладе Л. М. Ка­гановича В Институте советского строительства и права Комму­нистической академии (4 ноября 1929 г.).

Не только буржуазные юристы, но и часть коммунистов-го-сударствоведов, по оценке Кагановича, оказались «в плену у старой буржуазной юридической методологии». В качестве примера применения «буржуазно-юридического метода» он на­звал работу А. Малицкого «Советская конституция» (1924), где его внимание привлекли следующие положения: подчинен­ность всех органов государственной власти велению закона, т. е. праву, носит название «правового режима», а само государ­ство, проводящее правовой режим, называется «правовым госу­дарством»; «советская республика есть государство правовое, осуществляющее свою деятельность в условиях правового ре­жима».

Эти утверждения Малицкого, разумеется, явно расходились с реалиями диктатуры пролетариата даже в условиях временно­го и ограниченного допущения ряда норм буржуазного права при нэпе. Но Кагановича, разумеется, интересовало не соответ­ствие тех или иных концепций реалиям, а однозначная ориен­тация всех на апологию диктатуры пролетариата, не ограничен­ной никакими (в том числе, конечно, и своими, советскими) законами. При этом Каганович весьма откровенно констатиро­вал подлинное место и значение «законов» в условиях проле­тарской диктатуры: «Конечно, все это не исключает закона. У нас есть законы. Наши законы определяют функции и круг деятельности отдельных органов государственной власти. Но наши законы определяются революционной целесообразно­стью в каждый данный момент».

Выступление Кагановича послужило сигналом к развертыва­нию на «правовом фронте» широкой кампании большевист­ской «критики и самокритики». В этих условиях обострилась борьба и между двумя основными позициями в советском пра­воведении того времени — позициями Пашуканиса и Стучки.

В поисках ответа на усиливавшиеся к концу 20-х гг. обвине­ния в адрес его теории Пашуканис в духе тогдашней «самокри­тики» не только признал ряд недостатков своей позиции, но и, по существу, начал отход от своей концепции в сторону отож­дествления права и политики, толкования права как одной из форм политики или даже как «части политики».

Стучка, в свою очередь, призывал к выработке «генеральной линии» на правовом фронте. В порядке «самокритики» Стучка отмечал, что он находился «под влиянием буржуазной социоло­гической школы права» в период работы над книгой «Револю­ционная роль права и государства» и при разработке определе­ния права в 1919 г.

Общетеоретические споры о правопонимании по-своему преломлялись и развивались в отраслевых юридических науках.

На I Всесоюзном съезде марксистов-государственников и правовиков (1931 г.) была предпринята попытка формирования некой единой «правильной» позиции и линии (по аналогии с «генеральной линией» в политике) в вопросах правопонима-ния. Среди участников съезда доминировали сторонники Па-шуканиса. В целом предложенная названным съездом общая позиция носила эклектический характер и пыталась соединить несовместимые друг с другом представления. Особенно нагляд­но это проявилось в том, что авторы резолюции, признавая пролетарскую классовую сущность советского права, в то же время отрицали концепцию «пролетарского права», чтобы как-то спасти доктринальные представления (а заодно и какие-то остатки прежних взглядов Пашуканиса) о буржуазном «равном праве» после пролетарской революции.

Однако и после I съезда марксистов-государственников и правовиков какого-то единого подхода и тем более «генераль­ной линии» в правопонимании не было. Споры между различ­ными концепциями (и прежде всего Стучки и Пашуканиса) продолжались.

Концепция «социалистического права». Победа социализма требовала нового осмысления проблем государства и права с учетом постулатов доктрины и реалий практики.

В этих условиях Пашуканисом в 1936 г. была выдвинута концепция «социалистического права». Открещиваясь от своей прежней позиции, от концепции «буржуазности» всякого права и т. д. как «антимарксистской путаницы», он начал толковать советское право как право социалистическое с самого начала его возникновения. «Великая социалистическая Октябрьская революция, - пояснял он, - нанесла удар капиталистической частной собственности и положила начало новой социалисти­ческой системе права. В этом основное и главное для понима­ния советского права, его социалистической сущности как права пролетарского государства». Сходные представления о «со­циалистическом праве» были развиты и в статье М. Доценко.

Концепция «социалистического права» была в условиях по­беды социализма (на путях насильственной коллективизации, ликвидации кулачества и вообще «капиталистических элемен­тов» в городе и деревне и в конечном счете полной социализа­ции средств производства в стране) естественным продолжени­ем представлений о наличии какого-то небуржуазного (проле­тарского, советского) права.

Официальное «правопонимание» (Совещание 1938 г.). В исто­рии советской юридической науки особое место занимает «I Совещание по вопросам науки советского государства и пра­ва» (16-19 июля 1938 г.). Его организатором был подручный Сталина на «правовом фронте» А. Я. Вышинский (1883-1954), тогдашний прокурор СССР. Совещанию был придан всесоюз­ный характер, и в его работе участвовало около 600 научных ра­ботников, преподавателей, практиков из различных регионов страны.

Цели и задачи совещания состояли в том, чтобы в духе по­требностей репрессивной практики тоталитаризма утвердить единую общеобязательную «единственно верную» марксистско-ленинскую, сталинско-большевистскую линию («генеральную линию») в юридической науке на основе нового общего опре­деления права.

В письменном тексте доклада Вышинского и в одобренных совещанием тезисах его доклада формулировка Общего опреде­ления права Дана в такой «окончательной редакции в соответст­вии с решением совещания»: «Право - совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, уста­новленных в законодательном порядке, а также обычаев и пра­вил общежития, санкционированных государственной властью, применение которых обеспечивается принудительной силой го­сударства в целях охраны, закрепления и развития обществен­ных отношений и порядков, выгодных и угодных господствую­щему классу».

Наряду с таким общим определением права на совещании было одобрено и следующее Определение советского права: «Со­ветское право есть совокупность правил поведения, установлен­ных в законодательном порядке властью трудящихся, выражаю­щих их волю и применение которых обеспечивается всей при­нудительной силой социалистического государства, в целях защиты, закрепления и развития отношений и порядков, выгод­ных и угодных трудящимся, полного и окончательного уничто­жения капитализма и его пережитков в экономике, быту и соз­нании людей, построения коммунистического общества».

По своему типу «правопонимание», предложенное Вышин­ским и принятое совещанием, является легистским, поскольку в его основе лежит отождествление «права» и «законодательст­ва» («действующего», «позитивного» права, обобщенно - «за­кона»). Такое отождествление прямо и откровенно признава­лось и утверждалось Вышинским. «Право, - подчеркивал он, - совокупность или система правил (законов), имеющих своим назначением заботу о подчинении членов общества «об­щим условиям производства и обмена», т. е. о подчинении гос­подствующим в данном обществе классовым интересам». Фак­тически за «право» здесь выдаются неправовые официальные властно-приказные правила («нормы»). Юридико-позитивист-ская конструкция используется с целью создания видимости наличия права там, где его нет и быть не может.

Приказное советско-легистское «правопонимание», Одобрен­ное «с подачи» Вышинского совещанием 1938 г., стало на дол­гие годы официальной общеобязательной установкой для всех.

И в общетеоретических работах, и в области отраслевых юридических дисциплин почти дословно повторялась (в той или иной редакции) дефиниция Вышинского, воспроизводи­лись все основные положения соответствующих подходов к праву и государству.

Этот тип понимания, определения и трактовки «права», по существу, сохранился и после того, как с начала 60-х гг. по ана­логии с «советским социалистическим общенародным государ­ством» стали говорить о «советском социалистическом общена­родном праве».

Неправовые реалии социализма в сочетании с прочной уста­новкой (в том числе - во всем советском обществоведении, включая и юриспруденцию) на дальнейшее продвижение к не­правовому будущему (коммунизму) полностью лишали общест­во всякой действительно правовой перспективы.

Новые подходы к праву. Уже с середины 50-х гг., в обстанов­ке определенного смягчения политического режима и идеоло­гической ситуации в стране, некоторые юристы старшего поко­ления воспользовались появившейся возможностью отмеже­ваться от определения права 1938 г., начали критику позиций Вышинского и предложили свое понимание и определение со­циалистического права. Монополия официального «правопо-нимания» была нарушена.

В противовес «узконормативному» определению права было предложено понимание права как единства правовой нормы и правоотношения (Кечекьян, Пионтковский) или как единст­ва правовой нормы, правоотношения и правосознания (Мико-ленко).

При этом правоотношение (и связанное с ним субъективное право - в трактовках Кечекьяна и Пионтковского) и соответ­ственно правоотношение и правосознание (Миколенко) пред­стают как реализация и результат действия «правовой нормы», производные от нее формы и проявления права. Исходный и определяющий характер «правовой нормы», т. е. нормативность права в смысле определения 1938 г. и последующей «официаль­ной» традиции, следовательно, продолжали признаваться, но эту нормативность предлагалось дополнить моментами ее осу­ществления в жизни.

По существу, полемика представителей так называемого широкого понимания права против сторонников так называе­мого узконормативного подхода носила непринципиальный ха­рактер, поскольку в фактически неправовой ситуации оба на­правления в одинаковой мере базировались на априорной предпосылке о наличии «советского социалистического права», под которым имелось в виду Неправовое советское законодатель­ство. «Расширение» здесь «узких» мест сути дела не меняло.

Отождествление права с тоталитарным законодательством, некритический позитивизм, присущий обоим подходам, ис­ключали саму возможность собственно правовой оценки зако­на, различения и сопоставления права и закона, противопос­тавления права правонарушающему законодательству.

В 60-е и особенно в 70-80-е гг. «узконормативное» (а по су­ществу - властно-приказное) правопонимание постепенно (в том числе и под влиянием новых трактовок права) теряло свое прежнее значение и позиции. Заметно активизировался отход от официальной позиции. Это особенно отчетливо про­явилось на проведенном в 1979 г. журналом «Советское госу­дарство и право» заседании «Круглого стола» по теме «О пони­мании советского права», где в ходе острых дискуссий большая группа ученых подвергла критике официальное правопонима­ние и выступила с обоснованием иных трактовок права.

Выйти из порочного круга антиправового советского легиз-ма можно было лишь на основе последовательного Юридическо­го (антилегистского) правопонимания. Поэтому для выяснения и критики неправового характера так называемого социалистиче­ского права и законодательства, определения путей движения от неправового социализма к правовому строю, к правовому го­сударству и правовому закону принципиально важное значение Имело Именно Различение и соотношение (совпадение или расхож­дение) права и закона (т. е. объективной общезначимой Сущно­сти И официально-обязательного Явления В сфере права) и ана­лиз с этих позиций сложившейся ситуации. В таком контексте и была выдвинута Либертарно-юридическая концепция правового закона и понимания сущности права как необходимой всеобщей формы и равной меры свободы и справедливости.

Неправовые реалии социализма в сочетании с установкой на продвижение к неправовому коммунизму полностью лишали советскую теорию и практику всякой правовой перспективы развития, движения к какому-нибудь варианту постсоциали­стического права, правового закона и правовой государствен­ности. Либертарная теория правопонимания, напротив, выра­жала как раз правовую перспективу развития от наличного (не­правового) социализма к будущему правовому строю и тем самым содействовала теоретическому уяснению и обоснованию

Необходимости выхода за социально-исторические рамки социа­лизма как правоотрицающего переходного строя, уяснению логики постсоциалистического пути к праву.

Интерес к теории различения права и закона, к идее пра­вовой свободы и т. д. заметно усилился (и не только в юриди­ческой науке, но и в массовой печати) в условиях перестрой­ки и особенно в 90-е гг., когда стали возможны первые реаль­ные шаги в сторону права и правовой государственности. Вместе с тем во все большей мере становилось ясно, что пред­стоящие преобразования - это во многом по своей сути дви­жение от неправового строя к свободе и праву и что, следова­тельно, подобные преобразования не стыкуются с произволь­ными властно-приказными представлениями о праве и их можно осмыслить и осуществить лишь с позиций нового пра­вопонимания, исходящего из прав и свобод индивидов и ори­ентированного на утверждение и дальнейшее развитие обще­человеческих достижений в сфере общественной и государст­венно-правовой жизни.

< Попередня   Наступна >