Радник

---

Дошедшие до нас письменные памятники Киевской Руси сохра­нили слишком мало сведений об Иларионе, Чтобы можно было со­ставить его биографию. В вошедшем в "Киево-Печерский патерик" сказании Нестора "Что ради прозвася Печерьскый монастырь" со­общается, что князь Ярослав, занявший после победы над Свято-полком Киевский великокняжеский стол, полюбил Берестово и та­мошнюю церковь Святых Апостолов. Среди ее священников был "презвитеръ, именемь Ларионъ, Муж благочестивъ, божественым Писаниемъ разуменъ и постник". Далее говорится, что этот Лари-он "хождаше съ Брестова на ДнЪпрь, на холмъ, гдь нынЪ вЪтхый монастырь Печерьскый, и ту молитву творяще, бь бо тамо лЪс ве­лик. И ископа ту печерьку малу (т. е. маленькую пещерку) дву саженъ и, приходя съ Берестова, псалмопьние пояше, моляшеся Богу втайнв. Посем же (т. е. спустя некоторое время) благоволи Богъ възложити на сердце благоверному великому князю Яросла­ву, и, събрав епископы, в лЪто 6559 (в 1051 г.) поставиша его мит­рополитом в Святьй Софии, а сии его печерька оста". О том же самом, но в несколько иной редакции, пишется и в "Повести вре­менных лет". Кроме того, имя митрополита Илариона упоминается во введении к Уставу о церковных судах великого князя Ярослава, где говорится, что Устав этот он "по данию отца своего съгадал есмь с митрополитом Ларионом".

В историю православной русской церкви Иларион вошел как первый митрополит из русских, до него эту должность занимали священнослужители только греческого происхождения, присылав­шиеся из Константинополя. Однако был Иларион митрополитом недолго: при описании погребения великого князя Ярослава, умерше­го в 1054 г., летописи говорят только о попах, ни в одной из них не упоминается митрополит Иларион, а применительно к 1055 г. в Новгородской летописи называется уже другой митрополит — по имени Ефрем.

Из содержания произведений Илариона видно, что он хорошо знал греческий язык и византийскую церковну

ю литературу. Ско­рее всего, ему пришлось самому побывать в Византии, а возможно, и в Западной Европе. По некоторым сведениям, Иларион в 1048 г. ездил во главе русского посольства в Париж на переговоры по вопросам брака дочери князя Ярослава Анны с королем Франции Генрихом I. Брак этот был заключен, как известно, в 1051 г.

Иларион открывает собой и по времени и по совершенству своих творений ряд крупнейших писателей Киевской Руси. Помимо "Слова о Законе и Благодати" до нас дошли еще два его сочинения — "Молитва" и "Исповедание веры". Кроме того, сохранились сде­ланное им собрание ветхозаветных речений о том, как Бог равно возлюбил все народы, и маленькая заметка следующего содержа­ния: "Я милостью человеколюбивого Бога, монах и пресвитер Ила-рион, изволением Его, из благочестивых епископов освящен был и настолован в великом и богохранимом граде Киеве, чтоб быть мне в нем митрополитом, пастухом и учителем. Было же это в лето 6559 при владычестве благоверного кагана Ярослава, сына Влади­мира. Аминь". Дошедшие до нас творения Илариона содержанием и стилем своим явно свидетельствуют, что написал он гораздо боль­ше. Однако попытки обнаружить новые его произведения пока не привели к успеху.

Главное творение Илариона — "Слово о Законе и Благода­ти" — создано им в период между 1037—1050 гг. (Один из совре­менных исследователей, предпринявший попытку установить бо­лее точное время появления этого произведения, называет дату 25 марта 1038 г.) Используемый здесь для обозначения его жанра тер­мин "слово" придуман учеными — сам Иларион называет свое про­изведение "повестью" ("О ЗаконЪ, МосЬем даньнемь, и о Благодати и Истине, Христосъмь бывъшиимъ, повъсть си есть".) И это назва­ние в полной мере соответствует его стилю — Иларион действи­тельно здесь повествует, рассказывает. Это не что иное, как пропо­ведь, произнесенная в одном из церковных храмов. Иларион, одна­ко, ее не только произнес, но и изложил на бумаге. Поэтому он называет свое творение не только повестью, но и писанием.

Иларион обращался своей проповедью к образованным людям православной христианской веры. Поэтому он считал излишним говорить о том, о чем уже написано в христианской литературе. Действительно, первые же фразы проповеди показывают, что ее тематика носит не книжный, теоретический, а сугубо практичес­кий, актуальный для тогдашней Руси характер. О чем же намере­вается повествовать Иларион? — "О Законе, МоисЪем даньномь, и о БлагодВти и Истинъ, Иисусъм Христомь бывъщиихъ; и како 3S-Конъ отъиде, Благодать же и Истина вьсю землю испълни, и вЪра въ вься языкы простьръся, и до нашего языка русьскаго; и похвала кагану нашему Володим-Ьру, от него же крьщени быхомъ; и молит­ва къ Богу отъ землЪ нашеъ".

"Закон, Моисеем данный" — это совокупность заповедей Бога евреев, объявленных израильтянам Моисеем. Они изложены в Вет­хом завете, им специально посвящена заключительная часть "Пяти­книжия" Моисея, называемая "Второзаконие".

"Благодать и Истина" — понятия, которыми Иларион обозна­чает христианское учение, изложенное в Новом завете. Воплоще­ние Благодати — Христос, сын Божий. Согласно Илариону Хрис­тос является в наш мир именно Благодатью. ("И Бог убо преже вЪк изволи и умысли сына своего въ миръ посълати, и тЪм Благодати явити ся. <...> Благодать же глагола къ Богу: "Аще нЪсть времене сънити ми на землю и съпасти миръ"...".)

Сравнение Закона и Благодати, которое дается в произведении Илариона, — это, в сущности, противопоставление двух религиоз­ных учений, двух мировоззренческих систем — иудаизма и хрис­тианства. Однако Иларион не впадает при этом в религиозную дог­матику. Он сравнивает между собой не собственно религиозное со­держание и обрядовые формы иудаизма и христианства, а то, что можно назвать Политическим смыслом Этих религий. Иначе гово­ря, он подходит к иудаизму и христианству как к идеологиям, каждая из которых несет в себе совершенно определенные цель и образ жизни, стереотипы поведения, общественное состояние и, кроме того, формирует определенную политику по отношению к другим народам. Такой подход к иудаизму и христианству, кото­рый демонстрирует Иларион, т. е. подход не религиозно-догмати­ческий, а политический, вполне объясним.

Дело в том, что для Руси иудаизм никогда не являлся голой абстракцией. В течение 50—60-х годов IX в., в правление великого князя Святослава, Русь вела кровопролитную борьбу с Хазарским каганатом — с тюркским государством, в котором власть принад­лежала иудейской общине, и соответственно иудаизм был гос­подствующей идеологией. Этой борьбой русские стремились спасти себя от разорительных хазарских набегов, от тяжкой дани, кото­рую они платили иудейской Хазарии. В 965 г. войско Святослава разбило войско хазарского кагана и овладело его столицей. Однако разгром Хазарии, освободив Русь от опасности военной агрессии со стороны иудейских общин, не освободил ее от опасности торгово-финансовой экспансии и идеологической агрессии со стороны пос­ледних. Еврейское ростовщичество и торговля различными товара­ми и рабами продолжали развиваться на территории Киевской Руси по меньшей мере до 1113 г. Продолжали свою работу иудейские миссионеры. В связи с этим примечателен факт, сообщаемый "По­вестью временных лет", о том, что в 986 г., после того, как великий князь Владимир Святославич отверг предложения болгар и немец­ких миссионеров принять соответственно мусульманство и римско-католическое христианство, к нему приходили хазарские евреи, чтобы обратить его в иудаизм. "Се слышавше жидове козарьстии придоша, рекуще: "Слышахомъ, яко приходиша болгаре и хресте-яне, учаще тя каждо ВЪръ Своей. Хрестеяне бо вЪрують, его же мы распяхомъ, а мы въруемъ единому Богу Аврамову, Исакову, Яков-лю". Расспросив евреев о сути их религии, Владимир заявил им: как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны? Если бы Бог любил вас и закон Bain, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?

Необходимо заметить, что противопоставление христианства иудаизму было традиционным для христианской литературы. Уже во II в. христианские теологи настойчиво проводили в своих пропо­ведях и писаниях идею о противоположности учений Ветхого и Нового заветов. Так, в трактате, приписываемом жившему в сере­дине названного столетия теологу по имени Маркион, указыва­лось на следующие различия между Богом Ветхого завета Яхве и Богом Нового завета: "Первый запрещает людям вкушать от дре­ва жизни, а второй обещает дать побеждающему вкусить "сокро­венную манну" (Апокалипсис 2, 17). Первый увещевает к смеше­нию полов и к размножению до пределов Ойкумены, а второй запрещает даже одно греховное взирание на женщину. Первый обещает в награду землю, второй — небо. Первый предписывает обрезание и убийство побежденных, а второй запрещает то и дру­гое. Первый проклинает землю, а второй ее благословляет. Пер­вый раскаивается в том, что создал человека, а второй не меняет симпатий. Первый предписывает месть, второй — прощение каю­щегося. Первый обещает иудеям господство над миром, а второй запрещает господство над другими. Первый позволяет евреям рос­товщичество, а второй запрещает присваивать не заработанные деньги. В Ветхом завете — облако темное и огненный смерч, в Новом — неприступный свет; Ветхий завет запрещает касаться ковчега завета и даже приближаться к нему, т. е. принципы рели­гии — тайна для массы верующих, в Новом завете — призыв к себе всех. В Ветхом завете — проклятие висящему на дереве, т. е. казнимому, в Новом — крестная смерть Христа и воскресение. В Ветхом завете — невыносимое иго закона, а в Новом — благое и легкое бремя Христово".

Признание противоположности учения Нового завета учению Ветхого завета не помешало, однако, христианской церкви вклю­чить последний в состав книг Священного писания. В обстановке III в. более актуальной для христиан была борьба с манихейством и другими подобными ему идеологическими течениями, отрицав­шими существование единого бога, а также противостояние рим­ским императорам, развернувшим гонения на христианские об­щины. Ветхий завет в этих условиях становился естественным со­юзником новозаветного учения. Многие его идеи можно было без особых ухищрений представить в качестве предтечи идей Нового завета и таким образом дать последним прочное историческое, кор­невое основание.

Иларион в своем произведении "О Законе и Благодати" следо­вал христианским традициям. Идейный смысл данного произведе­ния не может быть понят в полной мере без учета исторических реалий, в которых пребывало современное Илариону русское обще­ство, но его также невозможно уяснить, рассматривая творение русского мыслителя вне контекста существовавшей в рамках хри­стианской литературы традиции противопоставления новозаветно­го учения ветхозаветному.

В полном соответствии с христианской традицией Иларион на­зывает Закон Моисея предтечей Благодати и Истины. При этом он совсем не подразумевает, что в Законе содержится зародыш или предпосылка последних. Закон — предтеча Благодати и Истины только в том смысле, что "въ немь обыкнеть чьловЪчьско естьство, отъ мъногобожьства идольскааго укланяяся, въ единого Бога вЪро-вати". Иначе говоря, Закон является предтечей Благодати лишь в той мере, в какой луна выступает предтечей солнца. "Отъиде бо свътъ луны солньцю въсиявъшю, тако и Закон — Благодати явль-шися", — возглашал Иларион.

В своем противопоставлении иудаизма и христианства русский мыслитель использовал и другие традиционные для христианской литературы символы. Так, он связывал ветхозаветный закон с зем­лей, а новозаветную Благодать с небом, утверждая, что иудеи о земном радели, христиане же — о небесном. Однако указанные символы использовались им в качестве иллюстрации мысли о том, что Закон Моисеев служит иудеям для самооправдания, тогда как христиане Благодатью и Истиной не оправдываются, но спасаются. Причем, отмечает Иларион, оправдание иудейское скупо от завис­ти, оно предназначено только для иудеев и не простирается на другие народы, христиан же спасение благо и щедро простирается на все края земные.

В этих словах Илариона выражена, пожалуй, важнейшая мысль его произведения: Иудаизм — Это религия, которая служит только иудеям, христианство ж. е —- Религия, призванная служить всем народам.

Следует отметить, что на данную мысль наводит само содер­жание Ветхого завета. Согласно "Второзаконию" Моисей заявил народу Израиля при изложении ему законов: "И если вы будете слушать законы сии, хранить и исполнять их, то Господь, Бог твой, будет хранить завет и милость к тебе". Но в чем же заключаются эти завет и милость? Оказывается, не только в спасении от болез­ней и бесплодия, но и в содействии истреблению народов, ненави­дящих израильтян, народов, которых израильтяне боятся. "И будет Господь, Бог твой, — продолжал говорить Моисей народу Израи­ля, — изгонять пред тобою народы сии мало-помалу; не можешь ты истребить их скоро, чтобы [земля не сделалась пуста и] не умножились против тебя полевые звери; но предаст их тебе Гос­подь, Бог твой, и приведет их в великое смятение, так что они погибнут; и предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из поднебесной..." "Второзаконие" совершенно недвусмысленно представляет заповеди и законы, объявленные Моисеем, как ору­дие достижения израильтянами господства над другими народами.

Иларион, без сомнения, подразумевает при характеристике иудаизма текст "Второзакония", но в основание мысли о нем как о религии, служащей, в отличие от христианства, исключительно иу­деям, он кладет факты из практики христианства. Так, он расска­зывает, что христиане, проживавшие в Иерусалиме вместе с иуде­ями, терпели от них обиды и насилие. Выбор данных фактов, конеч­но, выдает в Иларионе прежде всего христианского теолога. Одна­ко он не остается на этих позициях, а восходит в своем произведе­нии К общечеловеческой точке зрения. Примечательно, что высшую ценность христианства, его главное преимущество перед иудей­ством, русский мыслитель видит в служении всему человечеству. Закон Моисеев — это рабство, а Благодать и Истина — свобода ("Образъ же Закону и Благодбти — Агарь и Сарра, роботьная (т. е. порабощенная) Агарь и свободьная Сарра"). В Законе Моисеевом человечество теснится, заявлял Иларион, а в Благодати свободно ходит.

Таким образом, сопоставление христианства с иудейством, ко­торое проводит Иларион в своем произведении "О Законе и Благо­дати", призвано, в конечном итоге, подчеркнуть высокую ценность христианской религии в истории человечества. Естественно, что при этом Иларион не мог не сказать о благодатности христианской веры для Руси. По его мнению, Бог посредством Благодати и Исти­ны спас русских, привел их в истинный разум.

Похвала князю Владимиру, составляющая вторую часть рас­сматриваемого произведения Илариона, органически выводится из этого признания высокой ценности христианства для Руси. Все стра­ны, отмечал Иларион, чтут и славят их учителя, который научил их православной вере. "Похвалимъ же и мы, по сил!; нашей, малы-ими похвалами великая и дивьная сътворьшааго нашего Учителя и наставника великааго кагана нашеЪ землъ ВолодимЪра, вънука старааго Игоря, сына же славьнааго Святослава".

Своей похвалой великому князю Владимиру Иларион выражал собственные представления об идеальном государе, характере его власти, отношениях его со священнослужителями.

Такой прием выражения политических и правовых идей был характерен для литературы Киевской Руси, заметен он и в летописях. Авторы произведений, использующие его, не говорили о том, каким Должен Быть государь, какой характер Должна Иметь его власть, как он Должен Относиться к церкви и т. п. Они выбирали среди когда-то живших или еще живущих государственных деяте­лей подходящий персонаж и прославляли его. Причем это прославле­ние делалось на основе реальных исторических фактов, которые соответствующим образом интерпретировались. Таким способом вместо совокупности абстрактных, далеких от действительности политических идей на страницах литературных произведений пред­ставал конкретный портрет известного всем государя. Его писали эпитетами, сравнениями, художественными образами, обрамляющи­ми те или иные жизненные события. Однако при необходимости политический смысл данного художественного портрета вполне мог быть переведен с языка символов и образов на язык абстрактных понятий и теоретических идей.

В похвале "великому кагану" Русской земли Владимиру, с ко­торой выступал Иларион, почти каждый эпитет, каждое определе­ние имеют свой политический смысл.

Называя Владимира "нашим Учителем и наставником", Иларион подразумевает тем самым, что этот князь выступал в качестве не только главы государства, но и духовного пастыря своего народа. Первейшей его заслугой было, по мнению Илариона, распростране­ние на Руси православной веры — благоверия.

Восхваляя великого князя Владимира как духовного проповед­ника — крестителя Руси, Иларион в полной мере осознавал тот факт, что Владимиру удалось успешно выполнить эту роль только благодаря тому, что он был носителем верховной государственной власти. Не было никого на Руси, кто противился бы благочестному его повелению креститься, отмечал в своем произведении Иларион и давал следующее объяснение этому: "Да аще къто и не любъвию, нъ страхъм повелЪвъшааго крыщаахуся, понеже бъ БлаговЬрие его съ властию съпряжено" (курсив мой. — В. Т.). Как видим, русский мыслитель полагал, что сила православной веры заключается в теснейшем союзе ее — сопряженности — с государственной влас­тью.

Но что же дает поддержка православной веры, распростране­ние благоверия носителю государственной власти? Спасение души от смерти и освобождение от бремени грехов, венец славы небес­ной и вечную память в потомках. Именно в этом усматривал Ила-рион вознаграждение князю Владимиру за отвращение русских людей от язычества и приобщение их к христианству.

Следует отметить, что у Илариона нет даже намека на то, что поддержка князем православной веры может каким-то образом способствовать упрочению и расширению его политической влас­ти. Более того, из содержания произведения Илариона можно еделать вывод, что Православие, скорее, ограничивает власть главы государства. Согласно Илариону князь Владимир до принятия православия обладал всей полнотой единоличной государственной власти. "И единодьржьць бывъ земли свое! з, — говорил о нем мыс­литель, — покоривъ подъ ся округъныЬ страны — овы миръм, а непокоривыБ мечьмь". Князя Владимира, принявшего православ­ное христианство, Иларион сравнивал с римским императором Кон­стантином Великим, который, как известно, первым из верховных властителей Римской империи признал христианство в качестве государственной религии. О, подобный великому Константину, рав-ноумный, равнохристолюбивый, равно чтящий служителей Его! — восклицал Иларион. — Он со святыми отцами Никейского собора закон людям устанавливал, ты же, с новыми нашими отцами епис­копами, сходясь часто, с глубоким смирением совещался, как в людях этих, новопознавших Господа, закон уставить. Православ­ный русский князь изображался, таким образом, вершащим госу­дарственную власть (в данном случае — законодательствующим) уже не единолично, а с епископами. Причем с последними он "съни-маяся часто" и "с мъногымь съмЪрением съвТзщаваашеся".

Любопытно, что Иларион в сущности ничего не говорит о бого­избранности князя или о божественном происхождении государ­ственной власти. И это несмотря на то, что данное воззрение было уже общепризнанным в русской литературе его времени.

Согласно Илариону божественное происхождение имеет Не власть Верховного правителя в государстве, а Разум В сердце его.

Власть над людьми князь получает, в представлении Иларио-на, не от Бога, а по наследству от славных предков своих — рус­ских князей. "Сии славьныи отъ славьныихъ рожься, благородынъ отъ благородьныихъ, каганъ нашь ВолодимЪръ", — отмечал он в своем произведении. Начиная свою похвалу Владимиру, Иларион особо подчеркивал, что князь — внук старого Игоря и сын славного Святослава, которые в лета своего владычества мужеством и храб­ростью прославились в странах многих и победами, и крепостью поминаются ныне и прославляются.

Наследственный характер княжеской власти подчеркивался Иларионом и в том месте рассматриваемого произведения, где он, обращаясь к Владимиру, говорил о его сыне князе Ярославе, наре­ченном при крещении Георгием. "Его же сътвори Господь намЪсть-ника по т^бЪ, твоему владычьству, не рушаща твоих уставъ, нъ утвьржающа, ни умаляюща твоему благовЪрию положения, нъ паче прилагающа, не съказаша, нъ учиняюща, иже недоконьчаная твоя наконьча...". Приведенную фразу из "Слова о Законе и Благодати" нельзя трактовать в качестве обоснования божественности или сак-ральности наследования княжеской власти. Как показывает после­дующее содержание указанного произведения, его автор подразумевал в данном случае просто то, что Бог вывел Ярослава (Геор­гия) из плоти Владимировой, не более того. "Въстани, — восклицал Иларион, обращаясь к Владимиру, — вижь чадо свое Георгия! Вижь утробу свою, вижь милааго своего! Вижь, его же Господь изведе отъ чреслъ твоихъ...". Однако мы слишком упростили бы мысль Илариона, если бы остановились на констатации данного факта.

В рассматриваемом произведении Илариона в понятие госу­дарственной власти вкладывался особый смысл. Иларион понимает княжескую власть не столько в качестве совокупности властных полномочий или высшего сана — самого высокого места в обще­ственной иерархии, но, скорее, в Качестве поля деятельности, процесса свершения благих дел для Русской земли. Соответственно и наследование высшей государственной власти понималось им по-особому. Иларион представлял переход княжеской власти по на­следству не столько в виде наследования высшей государственной должности, сколько в качестве наследования деятельности, про­должения благодеяний, совершенных предшественником. Сказав в похвале Владимиру, что сына его Георгия (Ярослава) Бог сотворил наместником ему, его владычеству, Иларион уточнил, каким имен­но наместником — не рушащим, а утверждающим уставы Влади­мира, не умаляющим сокровищ его благоверия, а более их умножа­ющим, не говорящим, а делающим (свершающим), и, что не окон­чено Владимиром, кончающим.

Преемственность, традиционность благодетельной для народа политики государственной власти была реальным фактом той эпо­хи в истории Руси, в которую выпало жить выдающемуся русско­му мыслителю Илариону. Именно эта преемственность обусловила расцвет экономики и духовной культуры русского общества. Таким образом, похвала князю Владимиру и его преемнику на престоле Ярославу, с которой выступил Иларион, была не простым панеги­риком власть предержащим. Это было, в сущности своей, заявле­ние авторитетного русского идеолога о поддержке им благотвор­ных для русского общества тенденций в политике верховной государ­ственной власти.

< Попередня   Наступна >