Радник

---

Первыми по времени своего возникновения письменными ис­точниками права Киевской Руси являлись договоры Руси с Визан­тией. Наиболее же значительными были "Русская Правда" и цер­ковные уставы великих князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Кроме того, правовое наследие Киевской Руси включает в себя уставы и уставные грамоты ряда других русских князей, а также переведенные на русский язык и приспособленные к обще­ственным условиям Руси сборники византийских правовых уста­новлений, такие, как, например, "Номоканон".

Названные акты содержат правовые нормы, действовавшие в Киевской Руси. Эти нормы формулируются в большинстве своем путем описания какого-либо случая правонарушения с указанием соответствующего наказания. В юридических документах Киевской Руси отсутствуют определения правовых институтов, нет здесь и прямо выраженных теоретических положений. Тем не менее конк­ретное, казуистичное содержание их текстов таит в себе совершенно определенные представления о праве, законе, законности, суде, преступлении и наказании — представления, которые вполне можно выразить в виде правовых идей.

Идейный смысл имеет уже сам факт появления рассматрива­емых юридических документов. Очевидно, что их создание было ответом на определенные общественные требования. Однако возник­нуть они могли только после того, как в русском обществе утверди­лась Идея о законодателе, Мысль о том, что властитель мо­жет регулировать общественную жизнь, приводить ее в порядок посредством издания собственных законов.

Как показывает исторический опыт, отсутствие такой идеи в общественном сознании не препятствует развитию законодатель­ства. Но государственная власть вынуждена в этом случае про­исхождение собственных законов приписывать какому-либо мифи­ческому существу или богу, изображая себя в глазах общества в качестве не творца, а всего лишь оракула данных законов.

Законодательство Киевской Руси предстает как результат за­конотворческой деяте

льности конкретных властителей. Имена кня­зей-законодателей содержат и "Русская Правда", и церковные ус­тавы. "Се яз, князь Василии, нарицаемы Володимир, сын Свято-славль, внук Игорев...", — говорит ст. 2 первого русского Устава о церковных судах. Статья 5 продолжает: "И яз, съгадав с своею княгинею с Анною и с своими детми, дал есмь ты суды церквам, митрополиту и всем пискупиям по Русьскои земли".

Русские князья открыто выставляли себя в качестве законо­дателей, творцов законов для всей Руси. Однако, как показывают юридические тексты, законодательные полномочия князей не да­вали им возможностей для произвола. Законотворчество было для русского князя не правом, возвышавшим его над своими поддан­ными, а обязанностью, возложенной на него богом. Не случайно княжеские уставы начинаются, как правило, со слов: "Во имя отца, и сына, и Святаго духа".

Возлагая на князя обязанность законодательствовать, бог пред­писывал совершенно определенные рамки этой деятельности. Со­держание издаваемого князем закона должно было соответство­вать духу христианской религии, т. е. быть проникнуто милосерди­ем и любовью.

Самое раннее выражение данной идеи встречается в Договоре Руси с Византией, заключенном в правление великого князя Олега. Текст его приводится в "Повести временных лет" под 6420 (912) г. Вот слова, с которых начинается основное содержание данного До­говора: "Суть, яко понеже мы ся имали о Божьи вЪре и о любви, главы таковыа: по первому убо слову да умиримся с вами, грекы, да любим друг друга от всеа душа и изволениа, и не вдадим, елико наше изволение, быти от сущих подь рукою наших князь свътлых никакому же соблазну или винЪ; но потщимся, елико по сил1з, на сохранение прочих и всегда лЪт с вами, грекы, исповеданием и написанием со клятвою извещаемую любовь непревратну и непос-тыжну. Тако же и вы, грекы, да храните таку же любовь ко кня-земъ нашим свЪтлым рускым и ко ВСБМ, иже суть под рукою свЪтлаго князя нашего, несоблазну и непреложну и всегда и во вся лЪта".

Русь на момент заключения цитируемого Договора не приняла еще христианства в качестве своей официальной религии — рус­ский противопоставляется в тексте договора христианину как дру­гой стороне правоотношения, — однако христианскую этику Русь уже признала как свою. Очевидно, что проповедовавшиеся христи­анством этические ценности соответствовали духу русского обще­ственного сознания, находились в гармонии с общим его настроем.

Законодательство Киевской Руси отличается от законодатель­ства других государств, пребывавших на аналогичной ступени ис­торического развития, своим гуманизмом. Для него характерна срав­нительная мягкость наказаний, которые, как правило, выражаются в денежном штрафе. Предписывая кары за нарушение правовых норм, русский законодатель исходил из Идеи святости человечес­кой жизни И не предусматривал смертной казни в качестве меры наказания. При этом термины "казнь", "казнить" довольно часто употреблялись в законодательных актах, но подразумевали они не лишение жизни, а простое телесное наказание.

Митрополит Иоанн II (1080—1089 гг.) в одном из своих настав­лений разъяснил суть кары, называвшейся на Руси "казнь". Он рекомендовал людей, занимающихся волхвованием, сначала отвра­щать от греха словесным увещанием, а затем, если они не послу­шаются, "яро казнити, но не до смерти убивати, ни обрезати сих телесе".

Развитие начал гуманизма в русском правосознании было свя­зано с распространением на Руси православной христианской веры. Однако главные предпосылки этих начал коренились все же в са­мом русском обществе, в его экономическом и социально-политичес­ком строе и духовном складе.

На эту мысль наводит прежде всего характер законодатель­ства Византии — государства, где православное христианство яв­лялось господствующей религией. Этому законодательству были свойственны самые жестокие наказания за преступления, как-то: отсечение руки или носа, выкалывание глаз, оскопление и т. п. На Руси нормы византийского законодательства, предусматривающие такие кары, были хорошо известны, однако они не были восприня­ты русскими законодателями.

Более того, как свидетельствуют летописи, редкие случаи при­менения отдельными князьями практиковавшихся в Византии наказаний встречали резкий протест со стороны других русских кня­зей. Характерна в этом плане реакция последних на ослепление в 1097 г. Василька Ростиславича, заподозренного в заговоре против великого князя Святополка Изяславича. Владимир Мономах, услы­шав, как ослеплен был Василько, ужаснулся и, заплакав, сказал: "Се не бывало есть в РусьскЪй земьли ни при дЪдЪх наших, ни при отцихъ наших, сякого зла". То же самое сказали и князья Давыд и Олег Святославичи. Вместе с Владимиром Мономахом они послали мужей своих к Святополку с вопросом: "Что се зло створил еси в Русьстъй земли, и вверглъ еси ножь в ньгВ?"

Вывод о том, что гуманистические начала русского правосоз­нания коренились в самом русском обществе, а христианство, рас­пространяясь на Руси, не привносило эти начала с собой, но лишь придавало им более определенную форму, вытекает из целого ряда и других фактов. Вместе с христианской религией на Русь пришла христианская церковная организация, в рамках которой домини­ровало, естественно, византийское правосознание. Из летописей хо­рошо видно, что первые служители русской христанской церкви, прибывавшие, как правило, на Русь из Византии, были склонны скорее к ужесточению наказаний за правонарушения, нежели смяг­чению. В частности, именно по их настоятельной рекомендации ве­ликий князь Владимир Святославич ввел смертную казнь за раз­бои, пусть и на короткое время. Иначе говоря, утверждавшееся на Руси в качестве господствующей религии христианство несло с собой одновременно два прямо противоположных типа правосозна­ния: одно — проникнутое духом милосердия к правонарушителям и другое — отягощенное духом жестокости. Уже по одной этой причине христианство не могло стать главным фактором в форми­ровании гуманистических начал русского правосознания. Оно ока­зывалось не Инструментом Для выработки русского правосозна­ния, а Материалом, Из которого последнее черпало соответствую­щие духу русского общества мировоззренческие постулаты, поня­тия, образы.

Характерной чертой законодательства Киевской Руси было пред­ставление о преступлении как о деянии, причинившем материаль­ный вред другому человеку. Наказание мыслилось при этом как возмещение данного вреда.

С усвоением русским обществом христианского мировоззрения к этому представлению о преступлении добавилась мысль о нем как о грехе. И, соответственно, усложнилось представление о нака­зании. Последнее стало мыслиться, помимо прочего, и в виде ду­ховной кары.

Тексты юридических документов Киевской Руси дают нам воз­можность проследить, как по мере распространения христианства на Руси углублялось идейное содержание концепции духовной кары и менялось словесное выражение данного рода наказания.

Первое ясное воплощение этой идеи встречается в Договоре Руси с Византией 945 г. "Аще ли же кто от князь или людий рус-ких, ли хрестеянъ, или не хрестеянъ, преступить се, еже есть пи­сано на харатьи сей, будеть достоинъ своимъ оружиемъ умрети, и да будеть клять от Бога и от Перуна, яко преступи свою клятву". В другом месте данного Договора (хартии) говорится, что в случае, если князь или еще кто, крещенный или некрещенный, преступит ее, то не будет он иметь помощи от Бога и "да будеть рабъ въ весь в! жъ в будущий, и да заколенъ будеть своимъ оружьемъ".

Примечательно, что духовная кара за нарушение норм Дого­вора предназначается в рассматриваемом юридическом документе и христианам, и нехристианам (язычникам). И это не случайно — идея духовной кары возникла на Руси еще в рамках язычества. Однако благодаря христианству она получает новое, более глубо­кое содержание и более богатое понятийное и образное выражение.

В Уставе Святого князя Владимира о церковных судах идея духовной кары выражается уже следующими словами: "Кто пре­ступить си правила, яко же есмы управили по святых отець прави­лом и пьрвых царев управленью, кто иметь преступати правила си, или дети мои, или правнучата, или в котором городе наместник, или тиун, или судья, а пообидть суд церковный, или кто иныи, да будуть прокляти в сии век и в будущий семию зборов святых отець вселеньскых".

На Руси рано осознали высокую ценность права в обществен­ной жизни. Оно мыслилось в русском обществе не только в каче­стве орудия управления, инструмента для поддержания порядка, но и в виде средства воспитания души. Это представление о праве хорошо выражало понятие "правда", которое со времен Ярослава Мудрого стало все чаще использоваться в качестве замены поня­тию "закон". Впрочем, и последнее употреблялось более для обозна­чения нравственно-религиозных заповедей, нежели для названия нормативного акта, изданного властителем.

В современной историко-правовой науке получила распрост­ранение тенденция называть "правдами" сборники правовых норм, возникшие в западноевропейских странах в эпоху раннего феода­лизма, утвердилось даже такое словосочетание, как "варварские правды" ("Салическая правда", "Бургундская правда" и т. п.). Упот­ребляя термин "правда" применительно к юридическим памятни­кам Западной Европы, необходимо, однако, понимать, что он яв­ляется термином сугубо русского происхождения, выражающим представление о праве, которое было присуще русскому правосоз­нанию.

< Попередня   Наступна >