Радник

---

Эпоха Московского государства дала новое дыхание литерату­ре Киевской Руси. В течение XIV—XV вв. создаются новые списки сочинений русских писателей XI—XII вв. Их идеи, образы, рече­вые обороты и стиль широко используются в литературе Моско­вии. Соответственно этому продолжает свою жизнь в рамках поли­тико-правовой идеологии Московского государства политическая и правовая мысль Киевской Руси. Суждения Феодосия Печерского и митрополита Никифора, идеи Илариона и Владимира Мономаха, высказывания Кирилла Туровского и многих других русских мыс­лителей XI—XII вв. становятся отправной точкой размышлений о сущности власти и закона, об обязанностях правителей, о соотноше­нии церкви и государства для русских идеологов XIV—XVI вв.

Это восприятие Московским государством культурного насле­дия Киевского государства было вполне закономерным явлением. Оно обусловливалось прежде всего действительной исторической преемственностью.

Киевская Русь была колыбелью Московии. Возникновение Мос­ковского государства предопределялось естественно-исторической эволюцией Киевского государства. Уже в XII в. шел интенсивный процесс перемещения русского населения с юга Руси на северо-восток. И тогда же наметился соответствующий переход центра русской государственности из Киева во Владимир, т. е. в географи­ческий район будущей Московии.

Восприятие Московией идейного наследия Киевской Руси было, однако, не только следствием действительно существовавшей между этими государствами исторической преемственности, но и про­явлением специфической особенности средневекового политико-правового сознания. С точки зрения этого сознания государствен­ная власть, правовые нормы или политическая идеология могут эффективно действовать в настоящем и будущем только при усло­вии, если они укоренены в прошлом. Отсюда проистекает харак­терное для средневековых идеологов стремление представить вся­кое новое политическое и правовое явление в качестве традицион­ного, воплощающего собой историческу

ю преемственность от явле­ния, которое существовало в древности.

Историческая преемственность Московского государства от Ки­евской Руси была реальным фактом, но благодаря усилиям московских идеологов она стала еще и политической идеей, официальным идеологическим постулатом. Кратким выражением данной полити­ческой идеи может служить формула: "Москва — второй Киев, московские князья — потомки киевских князей, наследники их доб­лестей и земель". Именно в таких словах выражалась часто идея исторической преемственности Московского государства от Киев­ской Руси в русской литературе XIV—XVI вв.

Частые и настойчивые напоминания о своем происхождении от Киевских великих князей Московские государи делали не только для придания себе большего авторитета, но и для обоснования сво­их притязаний на земли Киевской Руси и в первую очередь на территорию самого Киевского княжества вместе с Киевом, пре­бывавшую в рассматриваемое время под властью польского коро­ля. В 1490 г. Московский царь Иван III откровенно писал герман­скому императору Максимилиану I о том, что он собирается "отво­евывать свою отчину — Великое княжество Киевское, которым владеет Казимир, король Польский, и его дети, а [это — часть] нашего Государства, русских земель".

Особенно часто при рассказах о Московских государях лето­писи и литературные произведения XIV—XVI вв. называют имя Киевского князя Владимира Мономаха. Фигура последнего воплоща­ла собой целый комплекс высоко значимых для Московского само­державия политических идей.

Во-первых, Владимир Мономах был носителем образа идеаль­ного монарха, почитаемого еще со времен Киевской Руси всеми слоями русского общества, как аристократией, так и простым на­родом. В эпоху Московского государства этот образ получил разви­тие в устном народном творчестве и литературе. Былинный Киев­ский князь "Владимир Красное солнышко" соединил в себе народ­ные мифы и о Владимире Святом, и о Владимире Мономахе, но в большей мере в нем угадываются черты именно последнего. В ус­ловиях татаро-монгольского владычества на первый план в рус­ском политическом сознании, естественно, выдвигался образ кня­зя — защитника Русской земли, и Владимир Мономах, как никто из Киевских князей, подходил под этот политический идеал.

Во-вторых, Владимир Мономах воплощал своей личностью идею преемственности власти Московских государей от власти князей Киевских — памятники письменности Московии настойчиво внуша­ют, что именно он является "прародителем" того или иного Москов­ского великого князя или царя.

В-третьих, Владимир Мономах выражал собой идею преем­ственности власти Московских государей от императорской власти "Империи Ромеев" — Византии. Причем для того, чтобы высту­пать в данном качестве, Владимир Мономах имел двойное основа-5 История политических и правовых учений он родился от дочери византийского императора Константина Мономаха и после своего восшествия на великокняжеский престол в Киеве получил его царский венец. Впоследствии этот венец пере­шел по наследству к Московским государям, и факт его перехода сначала из Византии в Киев, затем из Киева во Владимир, а отту­да — в Москву стал служить обоснованием идеи преемственности Московского самодержавия от власти Киевских князей и визан­тийских императоров.

Первое ясное выражение данной идеи дает "Сказаше о кня-зехъ владим1рскихъ", созданное в начале XVI в. Здесь рассказы­вается легенда о том, как византийский император Константин Мономах передал через своих послов Киевскому князю Владимиру Всеволодичу "животворящий крест" со своей шеи, "царскш ве-нецъ" со своей головы, "крабъйцу сердоликову", принадлежавшую по преданию римскому императору Августу, "святыя бармы" со своих плеч и многие другие "дары царьсшя". При передаче назван­ных даров Владимиру Всеволодичу были сообщены якобы следую­щие слова византийского императора: "Пршми отъ насъ, боголю-бивыи и благовЪрныи княже, сия честные дарове, иже отъ начатка вЪчныхъ лЪт твоего родства и поколЪша царьскихъ жребш на сла­ву и честь на венчание твоего волнаго и самодержавнаго царствия..., да нарицаешися боговенчанный царь...". Но еще более важную иде­ологическую нагрузку несли заключительные слова рассказа о цар­ских дарах: "ОттолЪ и донынЪ тъмъ царьскимъ венцемъ венчаются великш князи владимерстш, его же прислалъ греческш царь Кон-стантинъ Манамахъ, егда поставятся на великое княжение росшское...". О том, какую большую роль играла эта легенда в офици­альной политической идеологии Московского государства, свиде­тельствует уже один только факт включения ее в середине XVI в. в состав чина венчания русских царей. В течение указанного сто­летия приведенная легенда неоднократно использовалась для обо­снования прав Московских государей на титул царя.

Придание легенде о царских дарах повышенного идеологичес­кого значения в условиях Московского государства свидетельству­ет о том, что здесь сложилось понимание сущности царской власти как явления традиционного, т. е. передающегося по наследству. Царем нельзя стать — им можно только родиться. Титул царя нельзя присвоить самому себе — этот титул исходит от высшего авторитета. В качестве последнего выступает в конечном итоге бог. Божественно и само слово "царь" — в священных текстах царем именуется сам бог, который выступает как "Небесный Царь". Ца­рями называются государи Ветхого завета — царь Давид, царь Соломон. Самовольное объявление себя царем равнозначно само­вольному объявлению себя святым.

Политико-правовая идеология Московии строго отличала ти­тул царя от королевского титула. Последний, с точки зрения мос­ковских идеологов, был менее почетным, стоял ниже царского зва­ния. В 1489 г. посол императора Священной Римской империи гер­манской нации Максимилиана I Николай Поппель, пребывая в Мос­кве, предложил Ивану III от имени своего императора титул коро­ля. В ответ великий князь Московии передал послу через дьяка Федора Курицына следующие слова: "...А что ты нам говорил о королевстве, [спрашивая,] желаем ли мы, [чтобы] Цезарь поставил нас королем на своей земле, то [следует тебе знать, что] мы Божь­ей милостью Государи на своей земле изначала, [т. е.] от первых своих прародителей. А поставление имеем мы от Бога, как наши прародители, так и мы".

Развитие идеи царской власти в условиях Московского госу­дарства привело к появлению понятия Истинного, боговенчанного, христианского царя, С одной стороны, и противоположного ему понятия ложного, Самозванного царя — с другой.

Впервые такое различие четко провел архиепископ Ростовский Вассиан в своей грамоте, посланной на Угру великому князю Ива­ну III во время знаменитого стояния русских войск против войск татарского хана Ахмата. Как известно, владычествовавшие на Руси татаро-монгольские ханы с самого начала звались царями. Причем еще с Батыя повелось правило, согласно которому русские князья клялись татарским ханам не выступать против них. Вассиан в сво­ей грамоте призвал Ивана III отказаться от клятвы своих прароди­телей не поднимать руку на царя, ибо, во-первых, та клятва была вынужденной, а, во-вторых, татарские ханы являлись ненастоящими царями. Грамота призывала русского государя выступить против татарского хана "не яко на царя, но яко на разбойника и хищника и богоборца".

Истинный царь, по мнению идеологов Московии — это царь боголюбивый, охранитель православной христианской веры. Концеп­ция царской власти в том виде, в каком она развивалась в полити­ческой и правовой мысли Московского государства, включала в себя, помимо идеи богоустановленности и наследственности данной власти, идею служения ее православному христианству.

Вместе с тем истинный царь рассматривался и в качестве за­щитника Русской земли. Как известно, эти две обязанности верхов­ного властителя — охранять православную христианскую веру и защищать Русь от врагов — выделялись еще в политико-правовой идеологии Киевской Руси. В условиях Московии учение об этих обязанностях русского государя получило довольно необычное раз­витие в творчестве монаха псковского Елеазарова монастыря Филофея. Последний совместил эти две различные обязанности носителя верховной государственной власти на Руси и представил их в качестве единого предназначения царствующей особы.

В своем послании дьяку М. Г. Мисюрю Мунехину, написанном около 1523—1524 гг., Филофей связал судьбу государств, в кото­рых официальная идеология покоится на православной христиан­ской вере, с отношением власти и населения к данной вере. Такие государства гибнут только в том случае, если отступают от право­славной христианской веры. Именно предательство православной веры привело к гибели Византию.

Московское царство, считал Филофей, приобрело вследствие этого особое значение. "Да вЪси, христолюбче и боголюбче, — пи­сал он, — яко вся христианская царства приидаша в конець и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророчьскимь книгамь то есть Ромеиское царство. Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти". Отсюда проистекала Идея особой ответственности русского царя за судьбу вверенного ему Богом государства. Ибо судьба этого государства, а именно: "Русии" — Русской земли, накрепко связана отныне с судьбой православной христианской веры, так что сохранение его есть вместе с тем со­хранение и данной веры.

Приведенное сочинение псковского старца Филофея было раз­множено в течение XVI—XVII вв. во многих списках. Появилось оно и в иных вариантах, например, как "Послание Московскому великому князю Василию Ивановичу", "Послание к государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии".

К тексту данного произведения Филофея была впоследствии привязана политическая концепция "Москва — Третий Рим", соглас­но которой Россия есть наследница не только политической идео­логии, но и территории Византийской империи. Именно псковского монаха стали рассматривать в качестве родоначальника этой кон­цепции, и указанное мнение до сих пор господствует в трудах, посвященных русской политической идеологии эпохи Московского государства.

Между тем вдумчивое чтение сочинения Филофея позволяет увидеть в нем нечто, в корне отличное от концепции "Москва — Третий Рим". Безусловно, небольшое послание псковского монаха принадлежит к числу самых значительных идеологических сочине­ний XVI в. Однако главная его идея — Это идея "Ромейского цар­ства" .

Филофей совсем не отождествляет "Ромеиское царство" с ре­альными государствами — Византией (Вторым Римом) или Древ­ним Римом (Первым Римом). В его представлении это царство Гос­пода Бога — идеальное царство, которое называется "Ромеиское" только потому, что именно в Риме произошло впервые соединение христианской религии с государственной властью. В отличие от реальных государств "Ромейское царство" неразрушимо. Реальные же государства подвержены гибели. Древний Рим и Византия яв­ляли собой лишь носителей образа идеального царства. После того, как они рухнули, образ "Ромейского царства" перешел на Москов­ское царство. Таким образом, Русское государство предстает в со­чинении Филофея не наследником реально существовавших и по­гибших государств Византии и Древнего Рима, но в качестве ново­го носителя идеала православного христианского государства. Иначе говоря, Филофей видел предназначение Русского государства быть не Империей, А Святой Русью, Средоточием не материального, а духовного — воплощением не грубой материальной силы, а силы духовной.

Заявлением о том, что два Рима пали, третий стоит, а четвер­тому не бывать, Филофей выражал не свою уверенность в несо­крушимости Русского государства, но мысль о том, что в случае, если и оно падет, как пали Древний Рим и Византия, другого носи­теля образа "Ромейского царства" на земле не появится. Русь — последний земной носитель идеала православного христианского государства. Если Русь погибнет, "Ромейское царство" не умрет вместе с ним — идеалы бессмертны. Поэтому идеал православного государства будет продолжать жить, однако стремиться к нему на земле станет уже некому.

Царский титул в свете такого представления о Русском госу­дарстве приобретал особое значение — он становился титулом не просто главы государства, верховного властителя, но Титулом хра­нителя Святой Руси. Следовательно, царь начинал выступать в русском политическом сознании в качестве носителя не только го­сударственной власти, но и устоев всего общества — его социаль­но-политической организации и официальной идеологии. Таким образом, идею, внесенную Филофеем в русскую политическую иде­ологию, можно выразить формулой: Без царя нет Святой Руси, без Святой Руси нет царя.

Как известно, название "царь" употреблялось еще в литерату­ре Киевской Руси применительно к таким русским князьям, как Владимир Святой, Владимир Мономах, Андрей Боголюбский. В это название тогда не вкладывался какой-то особый смысл, оно исполь­зовалось, скорее всего, по аналогии с библейскими текстами, в ко­торых наиболее авторитетные властители именуются царями. По­добным же образом и в литературных произведениях Киевской Руси слово "царь" призвано было лишь оттенить особые заслуги указанных русских великих князей в распространении и охране­нии христианской веры. Поэтому употребление его было эпизоди­ческим.

Первым из русских великих князей, наименование которого царем стало носить постоянный характер, был Василий II (Тем­ный), правивший в Московском государстве в 1425—1462 гг. И это произошло не случайно. Именно при Василии II Московия прекра­тила выплату дани татаро-монгольским ханам (в 1451 г.), т. е. стала по отношению к Золотой Орде в фактически независимое положе­ние. Закономерно в этом плане и наименование царем Дмитрия Донского — победителя татаро-монголов на Куликовом поле. Во­шедший в Воскресенскую летопись рассказ о его жизни, написан­ный в конце XIV в., называется "О житии и о преставлении царя Рускаго, великого князя Дмитриа Ивановича". Эти факты свиде­тельствуют, что царский титул стал пониматься в Московии как обозначение не зависимого ни от каких других земных властите­лей государя. В этом смысле он по существу слился с титулом "самодержец", которым величался тот, кто сам, самостоятельно дер­жит государство.

В течение XVI в. это значение титула "царь" как титула, ука­зывающего на независимость его носителя от какого-либо земного владыки, еще более упрочилось в русском политико-правовом со­знании. Появилось даже словосочетание "вольное царское само-держство". Последнее противопоставлялось "убогим королевствам" европейских стран, где государи не "коренные", не "вотчинные", как на Руси, а "посаженные" и, следовательно, не "вольные".

Политическая и правовая идеология Московии отражала состо­яние крепнущего в своих материальных и духовных силах, расту­щего в своих территориальных размерах гордого и независимого государства.

Это государство уже вполне осознавало свои великие возмож­ности и перспективы. И соответственно проявляло стремление ут­вердиться в качестве не только европейской или азиатской, но и мировой державы. В официальной идеологии Московии это стрем­ление ярче всего выразилось в изменении содержания легенды о начале княжения на Руси династии Рюрика.

Как известно, легенда эта была создана в Киеве в первые годы правления Владимира Мономаха. Она повествовала о начале Рус­ского государства. Согласно ей в лето 6370 (в 862 г. Христовой эры) славянские племена, селившиеся на северо-востоке Европы, устав от междоусобиц, решили призвать к себе на правление князя из варягов, руси. И обратились к варяжскому князю Рюрику и его братьям: "Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нТзтъ. Да поидЪте княжить и володЪти нами". Рюрик пришел и сел княжить в Новгороде, два его брата — в других местах. Так основалась династия русских князей, правивших сначала в Киевской Руси, а затем в Московии.

Стремление Московских государей стать если не выше, то хотя бы вровень с государями европейских держав, побудило москов­ских идеологов внести в содержание легенды о начале Русского государства соответствующие изменения. Основателем династии Московских государей был объявлен не кто иной, как римский им­ператор Октавиан Август. Чем дальше в будущее шла династия Московских государей, тем более удлинялось ее прошлое. В офи­циальной Воскресенской летописи, созданной в середине XVI в., рассказ о начале династии русских князей был назван следующим образом: "Начало православныхъ государей и великихъ князей Рус-кихъ, корень ихъ изыде отъ Августа, царя Римскаго, а се о нихъ писание предлежить". По этому рассказу у Августа якобы имелся брат Прус, которого он поставил править землями между реками Вислой и Неманом. С тех пор эта территория называется Прусской землей. Сороковым коленом в потомстве Пруса явился Рюрик. "И въ то время, — говорит летопись, — въ Новегороде некыхъ старейшина, именемъ Гостомыслъ, скончеваетъ житие, и созва вла-далца сущаа съ нимъ Новагорода, и рече: "Советъ даю вамъ, да послете въ Рускую землю мудрыя мужа и призовете князя отъ тамо сущихъ родовъ, Римъска царя Августа рода"; они же шедше въ Прусьскую землю, обретоша князя Рюрика, суща отъ роду Римь-ска царя Августа, и молиша его съ посланьми всехъ Новоградець, дабы къ нимъ шелъ княжити".

Помимо Воскресенской летописи данный рассказ приводится в "Сказании о князьях Владимирских" (начало XVI в.), в "Степенной книге", составленной в 1563 г., в посланиях Ивана IV и других памятниках письменности XVI в. Царь Иван IV писал: "Великих Государей Царей Российских корень изыде от превысочайшаго Це-сарскаго престола и прекрасно-цветущаго и пресветлаго корени Августа Кесаря, обладающаго вселенною". Подобная формула с указанием на Августа, обладающего вселенной, чаще всего встре­чается в документах эпохи Московского государства. Она во мно­гом объясняет, почему московские государи избрали в родоначаль­ники себе вместо византийского басилевса древнеримского импе­ратора. Древний Рим во времена Августа был средоточием всего мира. Почти все европейские государства происходят из лона Древ­неримской империи. Выводя свое происхождение от Августа, мос­ковские цари утверждали мировое значение своей державы.

Параллельно с рассматриваемой династической переориента­цией с Византии на Древний Рим в XVI в. в политической идеоло­гии Московии возникла идея о том, что Русь получила христиан­ство не из Византии, а из Древнего Рима, т. е. непосредственно из самого источника. В связи с этим в русском обществе установился культ Андрея Первозванного как святого апостола, принесшего на Русь христианскую веру. Легенда о посещении русских земель Андреем Первозванным отражена еще в летописях Киевской Руси. В условиях Московии эта легенда получила дальнейшее развитие. При этом в изложении ее часто подчеркивалось, что русские при­няли христианскую веру одновременно с другими народами и, во всяком случае, не позднее греков.

Все подобные факты позволяют сделать вывод, что общим мо­тивом, пронизывавшим русскую политико-правовую идеологию эпо­хи Московии, была Идея самоценности Русского государства. Русь поднялась из руин татаро-монгольского погрома, вышла вновь на арену мировой истории в качестве независимой державы, дабы жить самостоятельной жизнью в соответствии со своим предназ­начением. Русская политико-правовая идеология должна была в этих условиях способствовать осознанию государственными деяте­лями Московии, а также правящими кругами европейских стран самостоятельности и мощи новой Русской державы. В свете этого становится более объяснимым смысл новых политических идей, появившихся в русском обществе в течение XIV—XVI вв., и тех метаморфоз, которые претерпели в рамках официальной идеоло­гии Московского государства политические идеи Киевской Руси.

Решение Московией задачи своего самоопределения в качестве самостоятельного государства неизбежно обостряло проблемы ее внутренней политической организации. Это обострение нашло свое отражение в политической и правовой мысли. Следствием стало появление в рамках данной мысли самых различных идеологичес­ких течений и воззрений. Наиболее значительными и интересными среди них были идеология "нестяжательства", политические идеи и концепции Иосифа Волоцкого, Ивана Грозного, Андрея Курбско­го и Ивана Пересветова.

< Попередня   Наступна >