1. Право на защиту как одно из правомочий субъективного гражданского права

Предоставляя многочисленные и разнообразные средства защиты носителям субъективных гражданских прав, советское гражданское законодательство вместе с тем предусматривает и определенные границы защиты права.

Необходимость установления границ защиты субъективных гражданских прав обусловлена задачами гражданско-правовой охраны нарушенных или оспариваемых прав. Реальность и гарантированность субъективных гражданских прав в социалистическом обществе нельзя понимать односторонне, только как обеспечение прав управомоченной стороны гражданского правоотношения. Осуществление всякого субъективного права, а тем более его осуществление путем применения к обязанной стороне мер государственно-принудительного характера всегда затрагивает не только интересы самого управомоченного лица, но и интересы государства и общества в целом, интересы обязанной стороны, а в ряде случаев также и интересы третьих лиц. Задача правосудия в социалистическом обществе состоит поэтому не только в защите прав заявителя требования - управомоченного лица, но и в обеспечении интересов государства и общества, интересов обязанной стороны, прав и интересов иных организаций и граждан, в той или иной мере заинтересованных в правильном исходе дела. Поэтому защита прав по самой своей природе не может быть безграничной. Осуществление права на защиту также имеет свои пределы.

При всей дискуссионности вопроса о содержании субъективного гражданского права бесспорным и общепризнанным в литературе является положение о том, что, признавая за тем или иным лицом определенные субъективные права и обязанности, гражданское законодательство предоставляет управомоченному лицу и право на их защиту. Это и понятно. Субъективное право, предоставленное лицу, но не обеспеч

енное от его нарушения необходимыми средствами защиты, является лишь <декларативным правом>. Хотя оно и провозглашено в законе, но, не будучи обеспечено государственными правоохранительными мерами, оно может быть рассчитано лишь на добровольное уважение его со стороны неуправомоченных членов общества и приобретает в силу этого характер лишь морально обеспеченного права, покоящегося лишь на сознательности членов общества и авторитете государственной власти. Что же следует понимать под правом на защиту?

В цивилистической литературе точного ответа на этот вопрос не содержится. Более того, можно сказать, что в цивилистической науке вопрос о защите гражданских прав с точки зрения принадлежащего управомоченному лицу права на защиту вообще не исследовался. Не прижился в цивилистической науке и практике и сам термин <право на защиту>. В связи с этим, естественно, возникает вопрос о правомерности с точки зрения гражданского и гражданско-процессуального законодательства и с точки зрения цивилистической науки самого понятия <право на защиту>.

На наш взгляд, такая постановка вопроса не только правомерна, но и необходима и имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение для уяснения и правильного разрешения на практике вопросов, связанных с использованием управомоченным лицом тех возможностей, которые закон предоставляет лицу для защиты того или иного субъективного права.

В литературе по теории государства и права и в науке советского гражданского права проблема защиты гражданских прав обычно рассматривается в связи с рассмотрением вопроса о содержании субъективного права. При этом в большинстве случаев отмечают, что субъективное право по своему содержанию представляет собой совокупность ряда возможностей, в частности, возможности для управомоченного лица осуществить право своими собственными действиями; возможности требовать определенного поведения от обязанного лица; и, наконец, возможности обратиться к компетентным государственным или общественным органам с требованием защиты нарушенного или оспариваемого права[208].

Из этого следует, во-первых, что возможность правоохранительного характера включается в само содержание субъективного материального требования как одно из его правомочий; и, во-вторых, что право управомоченного лица на защиту сводится по существу лишь к одной-единственной возможности - возможности обратиться с требованием о защите права к компетентным государственным или общественным органам.

Нет сомнений в том, что право на обращение к компетентным государственным или общественным органам за защитой нарушенного права неразрывно связано с субъективным материальным правом по крайней мере в двух отношениях: во-первых, оно возникает лишь с нарушением субъективного гражданского права либо с его оспариванием другими лицами[209]; во-вторых, характер самого требования о защите права определяется характером нарушенного или оспариваемого материального права, содержание и назначение которого в основном определяет и способ его защиты. Поэтому с материально-правовой точки зрения нет препятствий к тому, чтобы рассматривать право на защиту в его материально-пра-вовом аспекте как одно из правомочий самого субъективного гражданского права.

Однако едва ли правильно сводить содержание права на защиту в материально-правовом смысле только к возможности обратиться с требованием защиты права к соответствующим государственным или общественным органам. Право на защиту в его материально-правовом значении, т. е. как одного из правомочий самого субъективного гражданского права, представляет собой возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия. При этом возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия неправильно понимать только как приведение в действие аппарата государственного принуждения[210]. Анализ действующего гражданского законодательства свидетельствует, что право на защиту по своему материально-правовому содержанию включает в себя:

· во-первых, возможность управомоченного лица использовать дозволенные законом средства собственного принудительного воздействия на правонарушителя, защищать принадлежащее ему право собственными действиями фактического порядка (самозащита гражданских прав);

· во-вторых, возможность применения непосредственно самим управомоченным лицом юридических мер оперативного воздействия на правонарушителя, которые в литературе иногда не совсем точно называют оперативными санкциями[211];

· в-третьих, возможность управомоченного лица обратиться к компетентным государственным или общественным органам с требованием понуждения обязанного лица к определенному поведению.

Разумеется при этом, что указанные возможности неразрывно связаны с характером самого защищаемого субъективного права. Поэтому они в различных сочетаниях входят в правомочие на его защиту. Так, например, самозащита гражданских прав в форме необходимой обороны не может быть средством защиты права на имя, но может быть применена при физическом посягательстве на честь женщины. Отказ от просроченного исполнения характерен для обязательных прав, но не свойствен праву собственности, и т. п. Неразрывная связь конкретного содержания права на защиту с охраняемым материальным правом является дополнительным подтверждением того, что с материально-правовой точки зрения право это следует рассматривать лишь как одно из правомочий самого материального права.

Предоставляя управомоченному лицу правоохранительные возможности, составляющие содержание права на защиту, советское гражданское законодательство вместе с тем обеспечивает их осуществление и соответствующими правоохранительными мерами. Соответственно содержанию права на защиту следует различать виды правоохранительных мер, применяемых к нарушителям гражданских прав и обязанностей:

· во-первых, меры фактического характера, применяемые управомоченным лицом при самозащите гражданских прав, в частности, меры охраны его имущества, необходимая оборона; меры, предпринимаемые в состоянии крайней необходимости;

· во-вторых, правоохранительные меры оперативного характера, являющиеся мерами юридического воздействия, но применяемые самим управомоченным лицом, например, отказ от принятия просроченного исполнения, отказ транспортной организации выдать груз грузополучателю до внесения последним причитающихся с него платежей и др.;

· в-третьих, правоохранительные меры государственно-принуди-тельного характера, применение которых входит в компетенцию рассматривающих спор государственных и общественных органов. Сюда относятся:

а) гражданско-правовые санкции как меры гражданско-правовой ответственности;

б) такие меры государственно-принудительного характера, как признание права за тем или иным лицом, раздел общего имущества между собственниками, возвращение сторон в первоначальное состояние вследствие признания сделки недействительной и т. п., которые не могут быть отнесены ни к гражданско-правовым санкциям, так как не связаны с возложением на правонарушителя гражданско-правовой ответственности, ни к мерам оперативного воздействия, поскольку они применяются не самим управомоченным лицом, а тем органом, который рассматривает и разрешает данный гражданско-правовой спор.

Из содержания принадлежащего управомоченному лицу права на защиту и характера тех правоохранительных мер, которые обеспечивают его реальное осуществление, вытекает, что право это в силу самой своей природы может осуществляться в зависимости от конкретных обстоятельств либо непосредственными действиями самого управомоченного лица, либо через посредство компетентных государственных и общественных органов. В тех случаях, когда осуществление права на защиту происходит посредством обращения управомоченного с такого рода требованием к компетентным государственным или общественным органам, последние рассматривают заявленное им материально-правовое требование к ответчику в определенном, установленном законом порядке, который и представляет собой процессуальную форму реализации права на защиту.

В литературе вопрос о разграничении форм защиты права нередко сводят исключительно к различию в порядке рассмотрения того или иного требования. Так, А. А. Добровольский полагает, например, что суть вопроса о разграничении исковой и неисковой форм защиты права заключается <именно в том порядке, в той форме, в которой подлежит решению спорное материальное требование>[212].

Не говоря уже о том, что сводить дело только к рассмотрению <спорных> материальных требований неправильно, так как защите подлежат требования и бесспорного характера, следует отметить, что такой подход к решению данной проблемы представляется, во-первых, односторонним, так как базируется исключительно на нормативном и притом только процессуальном материале; и, во-вторых, малоперспективным, так как не дает ответа на вопросы о том, чем определяется та или иная форма защиты права и почему законодатель использует в тех или иных случаях ту или иную форму защиты права. Такой подход к вопросу по существу аналогичен попыткам разграничить отрасли советского права исключительно по методу правового регулирования, исходя лишь из его специфических юридических особенностей, без выяснения того, какое влияние на метод правового регулирования оказывает сам характер регулируемых данной отраслью общественных отношений, и тех закономерностей и потребностей общественного развития, которые определяют использование в данных конкретных условиях того или иного правового метода.

Не претендуя на исчерпывающее решение этого вопроса, который выходит далеко за рамки настоящей работы, следует, однако, отметить, что правильное решение вопроса о разграничении форм защиты права зависит: во-первых, от выяснения характера материально-правовых требований, подлежащих рассмотрению; во-вторых, от выяснения особенностей и характера компетенции того органа, который рассматривает данное требование; и, в-третьих, от выяснения специфических особенностей самого порядка рассмотрения спора.

Так, например, бесспорность заявленного управомоченным лицом требования создает объективную возможность рассмотрения этого требования в административном порядке, а предъявление требования, связанного со спором о праве гражданском, естественно, требует более углубленного исследования и объективно требует более четких гарантий его правильного разрешения, что, как правило, может быть достигнуто только в процессе искового производства. При этом в ряде случаев закон предусматривает порядок рассмотрения одного и того же требования в различных формах. Так, дела о возмещении вреда, причиненного рабочим и служащим на предприятии, рассматриваются сначала в административном порядке, в случае несогласия потерпевшего с решением администрации дело рассматривается ФЗМК, а если и это решение не удовлетворяет потерпевшего, то дело рассматривается судом. Объективная возможность рассмотрения такого рода дел администрацией и ФЗМК также обусловлена самим характером рассматриваемого требования, вытекающего из причинения вреда именно на данном предприятии. Вместе с тем сам характер требования, связанного с возможностью возникновения спора о праве гражданском, обусловливает установление в качестве гарантии в конечном счете судебного порядка его рассмотрения.

Особенности органа, рассматривающего дело, и характер его компетенции также накладывают свой отпечаток на форму защиты права. Нельзя, например, не заметить, что порядок рассмотрения гражданско-пра-вовых требований ФЗМК в значительной степени определяется не гражданским процессуальным законодательством, а свойственным профсоюзным организациям демократическим характером деятельности этих общественных организаций, который предусмотрен их уставами. Естественно вместе с тем, что на порядок рассмотрения гражданских требований административными органами не может не оказывать влияния само положение этих органов как органов административных, обладающих определенными властными полномочиями.

Более того, характер органа и его компетенции накладывают свой отпечаток и на порядок рассмотрения требований в рамках одной и той же формы защиты права. Наряду с общими моментами, характеризующими деятельность, например, органов суда, арбитража, третейского или товарищеского суда, нельзя не заметить тех особенностей в рассмотрении дела, которые вытекают из особенностей самой структуры и порядка создания этих органов. Не случайно поэтому в процессуальной литературе вопрос о правовой природе органов государственного арбитража до сего времени имеет дискуссионный характер.

Наконец, вполне понятно, что особенности той или иной формы защиты права находят свое выражение в специфике того или иного порядка рассмотрения спора.

Исходя из этого, следует различать: исковую форму защиты права, защиту гражданских прав в порядке особого производства в суде, административный порядок защиты гражданских прав и специфическую, если так можно сказать, общественно-правовую форму защиты права, свойственную характеру деятельности общественных организаций в сфере рассмотрения гражданско-правовых споров.

Из сказанного вытекает, что проблема права на защиту - это не только проблема материального права, но также и проблема гражданского процессуального права. Между тем в науке советского гражданского процессуального права, а в связи с этим также в значительной мере и в науке советского гражданского права исследование проблемы права на защиту в общетеоретическом плане обычно сводится к вопросу о праве на иск[213]. При этом в решении вопроса о праве на иск выявились весьма существенные расхождения.

Одна группа авторов исходит из единого понятия права на иск. При этом, однако, одни авторы по существу сводят право на иск лишь к материальному правомочию[214], другие придают ему исключительно процессуальное значение[215], тогда как третья группа авторов предпринимает попытки объединить материально-правовые и процессуально-правовые возможности защиты права в единое понятие права на иск[216].

Другая группа авторов исходит из необходимости разграничения права на иск в материальном смысле и права на иск в процессуальном смысле[217]. Более того, например, проф. М. А. Гурвич различает еще и третье понятие права на иск в значении легитимации как права на данный конкретный иск, т. е. в том смысле, заявлен ли иск в данном конкретном случае надлежащим или ненадлежащим с точки зрения закона лицом[218].

Наконец, в литературе высказано также мнение о том, что права на иск как такового вообще не существует. Так, В. Г. Даев при рассмотрении исковой формы защиты права в уголовном процессе исходит из отрицания в качестве правовой категории <права на иск>, опираясь на то, что <осуществимость есть имманентное свойство права, и конструирование каких-либо специальных правомочий на защиту права противоречит его сущности>[219].

Эта последняя точка зрения представляется не только необоснованной, но и практически неприемлемой. Необоснованность этой идеи очевидна, так как право на иск, как принадлежащее управомоченному лицу правомочие, прямо закреплено законом (ст. 16 Основ гражданского законодательства, ст. 5 Основ гражданского судопроизводства).

Вместе с тем практическая неприемлемость указанной идеи состоит в том, что признание <осуществимости> имманентным свойством всякого субъективного права по существу снимает вопрос о надобности его правовой защиты вообще, подрывает принцип юридической гарантированности предоставляемых гражданам и организациям субъективных гражданских прав.

Более того, признание <осуществимости> имманентным свойством всякого субъективного права приводит к логическому выводу о том, что как субъективные права, формально предоставляемые трудящимся буржуазным гражданским законодательством, так и субъективные права, предоставляемые и гарантированные гражданам советским гражданским законодательством, в равной мере реально осуществимы, благодаря <имманентности> такого свойства всякому субъективному праву. Нетрудно заметить, что такая идея в корне противоречит марксистскому пониманию классового характера гражданского права и страдает значительной степенью абстрактности, которая <имманентна> большинству буржуазных правовых концепций.

Однако и само по себе признание существования права на иск независимо от того, какой из приведенных выше идей следует отдать предпочтение, не дает полного представления о проблеме защиты права. Дело в том, что проблема права на иск, несомненно имеющая большое научное и практическое значение, все же не исчерпывает проблемы права на защиту даже с чисто процессуальной точки зрения, так как, во-первых, она относится лишь к исковой форме защиты права и не раскрывает процессуального аспекта права на защиту применительно к иным, неисковым формам защиты права; во-вторых, сама по себе проблема права на иск с процессуальной точки зрения есть по существу вопрос о порядке и условиях предъявления иска, тогда как право на защиту в его процессуальном аспекте есть право несомненно более широкое.

Со стороны его процессуальной формы право на защиту включает в себя по крайней мере три основные возможности:

· во-первых, возможность управомоченного лица обратиться с требованием о защите нарушенного или оспариваемого права либо охраняемого законом интереса к компетентному государственному или общественному органу в исковой либо иной предусмотренной законом форме;

· во-вторых, возможность пользоваться всеми предусмотренными законом правами и гарантиями в процессе рассмотрения этого требования, установленными применительно к данной форме защиты права;

· в-третьих, возможность обжалования, опротестования в установленном законом порядке решения органа по данному делу, представляющегося заявителю неправильным.

Право на защиту следует рассматривать в единстве его материального содержания и процессуальной формы. Материальное право, писал К. Маркс, имеет свои необходимые, присущие ему процессуальные формы. <Судебный процесс и право, - писал он, - так же тесно связаны друг с другом, как, например, формы растений связаны с растениями, а формы животных - с мясом и кровью животных. Один и тот же дух должен одушевлять судебный процесс и законы, ибо процесс есть форма жизни закона, следовательно, проявление его внутренней жизни>[220].

Единство материально-правового содержания права на защиту и его процессуальной формы состоит в том, что возможности материально-правового характера, предоставляемые управомоченному лицу правом на защиту, предполагают и возможность их осуществления в определенной, установленной законом процессуальной форме, в установленном законом порядке. Вместе с тем это единство материального содержания права на защиту и его процессуальной формы нельзя понимать упрощенно. Как правильно отмечает проф. К. С. Юдельсон, <нельзя ошибочно понимать указание Маркса в том смысле, что содержанием процесса является само материальное право, подлежащее защите>[221].

Дело в том, что сама по себе процессуальная форма, процессуальный порядок реализации материально-правовых требований, оставаясь формой жизни материального права, имеет и известное самостоятельное значение. Эта известная самостоятельность процессуальной формы проявляется в целом ряде моментов.

Она находит свое выражение прежде всего в том, что процессуальный порядок реализации материально-правовых требований представляет собой особый вид деятельности публично-правового характера, относящейся лишь к случаям реализации материального права посредством включения в действие аппарата государственного принудительного воздействия на правонарушителя. Деятельность эта регулируется специальным законодательством, предоставляющим участникам процесса особые, процессуальные права и обязанности, которые в своей совокупности определяют содержание и специфические особенности той или иной формы защиты права.

Известная самостоятельность процессуальной формы находит свое выражение также и в том, что в этой форме находят свою реализацию и защиту не только субъективные материальные права, но и заслуживающие уважения со стороны общества интересы организаций и граждан.

Наконец, самостоятельность процессуальной формы проявляется и в том, что обращение граждан и организаций с требованием защиты к компетентным органам не обусловлено, как правило, обязательным предварительным доказательством наличия как самого материального гражданского права, так и факта его нарушения или оспаривания[222].

Эта известная самостоятельность процессуальной формы имеет важное значение, так как именно она обусловливает необходимость и возможность самостоятельного существования в советском праве особой отрасли права - гражданского процессуального законодательства и соответственно этому самостоятельной отрасли правоведения - науки советского гражданского процессуального права. Именно этим в известной мере определяется также возможность использования одной и той же процессуальной формы как для защиты самых разнообразных по содержанию субъективных гражданских прав, так и субъективных прав, регламентированных некоторыми другими отраслями советского законодательства.

Однако, обладая известной самостоятельностью, процессуальная форма всегда представляет собой лишь форму принудительной реализации материально-правовых требований и, следовательно, лишь одну из форм осуществления субъективного материального права. Поэтому предъявление лицом иска при отсутствии у него субъективного материального права хотя и отражает известную самостоятельность правовой формы, но в конечном счете повлечет за собой отказ в иске. <Если судебный процесс сводится к одной только бессодержательной форме, - отмечал К. Маркс, - то такая пустая формальность не имеет никакой самостоятельной ценности>[223]. <Форма, - писал он, - лишена всякой ценности, если она не есть форма содержания>[224].

Поэтому, в частности, наиболее правильным представляются выводы тех авторов, которые, исследуя проблему права на иск, рассматривают его как единство материально-правового содержания и процессуальной формы. Но по тем же самым основаниям нельзя согласиться с тем преувеличением значения процессуальной формы, которое иногда имеет место в литературе даже среди сторонников такого понимания права на иск. Так, выражая в принципе свое согласие с определением иска, данным А. А. Добровольским, проф. А. Ф. Клейнман считает одним из недостатков этого определения то, что в нем отодвигается на второй план процессуальная сторона иска. Исходя из того, что <материально-правовое требование истца к ответчику, заявленное через суд, является предметом иска>, А. Ф. Клейнман приходит к выводу о том, что <на первое место в определении надо было поставить процессуальную сторону (требование к суду о защите права), а только на второе место материально-правовую сторону (материально-правовое требование истца к ответчику как предмет судебной защиты)>[225].

На первый взгляд речь идет здесь лишь об уточнении формулировки определения иска. Но это лишь на первый взгляд. В действительности же за спором о формулировке скрывается принципиальное отношение авторов к вопросу о соотношении материального и процессуального в праве на иск. С этой точки зрения позиция проф. А. Ф. Клейнмана не представляется убедительной.

Сомнение прежде всего вызывает сам подход к решению этой проблемы, при котором вопрос о соотношении материального и процессуального в праве на иск рассматривается с позиций <двух сторон одной и той же медали>. Между тем дело не в том, какую сторону иска повернуть лицом к заинтересованному лицу, а в том, что соотношение материального и процессуального в праве на иск есть соотношение между его материальным содержанием (требование истца к ответчику) и процессуальной формой его осуществления (требование, обращенное к суду). Право на иск есть возможность реализации материально-правового требования в исковой форме[226].

Ошибочность позиций А. Ф. Клейнмана объясняется, на наш взгляд, тем, что он рассматривает вопрос об иске исключительно с процессуальной точки зрения, изолированно от того, что предшествовало предъявлению иска. Так как процесс начинается с предъявления иска и лишь впоследствии решается вопрос о его предмете, о материально-правовом требовании, то, естественно, на первое место следует поставить обращение в суд. Такова логика рассуждений. При этом игнорируется тот бесспорный факт, что предъявлению иска предшествует, во-первых, возникновение у управомоченного лица самого субъективного права; во-вторых, нарушение этого права со стороны обязанного лица; и, наконец, в-третьих, возникновение у управомоченного лица права на иск, что, следовательно, предъявление иска, если его рассматривать диалектически с точки зрения развития процесса осуществления субъективного гражданского права, вовсе не есть начальный момент этого процесса, а есть лишь один из этапов осуществления материального права - этап принудительного осуществления или защиты нарушенного материального права.

Вместе с тем нарушение материального субъективного права влечет за собой возникновение материально-правового требования управомоченного лица к правонарушителю, которое становится содержанием права на иск лишь в случаях, когда его реализация в соответствии с законом может быть осуществлена в исковой форме. Поэтому право на иск и есть не что иное, как возможность принудительной реализации материально-правового требования управомоченного лица к обязанному лицу в исковой форме.

Примечания:

[208] Следует вместе с тем отметить, что даже в работах последнего времени, опубликованных после введения в действие Основ гражданского законодательства, нередко говорят о третьей возможности как о возможности обратиться с требованием защиты права лишь к государственным органам (см., например: Н. И. Матузов. Субъективные права граждан СССР. Саратов, 1966, стр. 45 - 46). Такое мнение нельзя признать правильным, так как ст. 6 Основ предусматривает, что защита гражданских прав осуществляется не только государственными органами (судом, арбитражем и др.), но также третейским судом, товарищеским судом, профсоюзными или иными общественными организациями.

[209] Следует иметь в виду, что в тех случаях, когда для предъявления иска в суд или арбитраж закон требует соблюдения обязательного претензионного порядка, право на обращение к этим органам возникает только после соблюдения этого порядка.

[210] В литературе О. В. Ивановым было высказано мнение, что защита гражданских прав представляет собой <применение наделенным властными государственными полномочиями юрисдикционным органом специальных мер, направленных на обеспечение управомоченному реальной возможности осуществления его права> (<Вопросы советского государства и права>. <Тр. Иркутск. гос. ун-та>, серия юридическая, 1967, т. XIV, вып. 8, ч. 3, стр. 44). Из этого следует, что право на защиту сводится автором лишь к требованию защиты права, обращенному к юрисдикционному органу. Такое понимание права на защиту представляется чрезмерно узким, не охватывающим всех тех правоохранительных возможностей, которые действующее гражданское и гражданско-процессуальное законодательство предоставляют лицу, чье право нарушено.

[211] См.: С. С. Алексеев. Общая теория социалистического права, вып. 2. Свердловск, 1964, стр. 203.

[212] А. А. Добровольский. Исковая форма защиты права. Изд-во ЛГУ, 1965, стр. 10.

[213] Исключением из этого общего правила является попытка решить этот вопрос в более широком плане, предпринятая С. В. Курылевым в статье: <Формы защиты и принудительного осуществления субъективных прав и право на иск>. <Тр. Иркутск. гос. ун-та>, серия юридическая, 1957, т. XXII, вып. 3, стр. 159 - 215.

[214] Так, С. И. Вильнянский, не разграничивая права на иск в материальном и процессуальном смысле, под правом на иск понимает <возможность осуществления своего права принудительным путем, помимо и против воли обязанного лица> (см.: С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву. Харьков, 1958, стр. 179 - 181).

[215] Такой позиции, в частности, придерживается проф. К. С. Юдельсон, по мнению которого <право на иск есть обеспеченная законом возможность обращения к суду за защитой своих гражданских прав, а в случаях, предусмотренных законом, - в целях защиты гражданских прав других лиц и организаций> (<Советское гражданское процессуальное право>, под ред. К. С. Юдельсона. М., <Юридическая литература>, 1965, стр. 190).

[216] См.: Н. И. Авдеенко. Иск и его виды в советском гражданском процессуальном праве. Автореф. канд. дисс. Л., 1951; А. Ф. Клейнман. Советский гражданский процесс. Изд-во МГУ, 1954, стр. 147; <Советский гражданский процесс>, под ред. А. Ф. Клей-нмана. Изд-во МГУ, 1964, стр. 123; А. А. Добровольский. Исковая форма защиты права. Изд-во МГУ, 1965, стр. 29; А. Ф. Клейнман. Новейшие течения в советской науке гражданского процессуального права. Изд-во МГУ, 1967, стр. 30 - 32.

[217] См., например: М. А. Гурвич. Право на иск. М. - Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 46 - 145; <Гражданское право>, т. I. М., Юриздат, 1944, стр. 108 - 109; <Советское гражданское право>, т. I. М., Госюриздат, 1950, стр. 254; <Советское гражданское право>, т. I. М., Госюриздат, 1959, стр. 199; <Советское гражданское право>. М., <Юридическая литература>, 1965, стр. 231 - 232; М. Я. Лапиров-Скобло. Исковая давность по имущественным спорам между хозяйственными организациями. М., Госюриздат, 1961, стр. 6 - 7; М. П. Ринг. Исковая давность и ее значение в укреплении хозяйственного расчета. <Вопросы советского гражданского права>. М., Госюриздат, 1955, стр. 73; И. М. Болотников. Проблемы исковой давности в советском гражданском праве. Автореф. канд. дисс. Л., 1964, стр. 6; М. Я. Кириллова. Исковая давность. М., <Юридическая литература>, 1966, стр. 17; О. С. Иоффе. Советское гражданское право. М., <Юридическая литература>, 1967, стр. 332.

[218] См.: М. А. Гурвич. Право на иск, стр. 31, 178.

[219] В. Г. Даев. Применение исковой формы защиты права в советском уголовном процессе. Автореф. канд. дисс. Л., 1967, стр. 7.

[220] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 158.

[221] <Советское гражданское процессуальное право>, под ред. К. С. Юдельсона. М., <Юридическая литература>, 1965, стр. 16, примечание 1.

[222] Исключение из этого правила составляют лишь случаи совершения исполнительных надписей нотариусами по документам, подтверждающим бесспорное право заявителя. Как предусмотрено ст. 76 Положения о Государственном нотариате РСФСР, исполнительная надпись совершается, если представленные документы подтверждают бесспорность задолженности или иной ответственности должника перед взыскателем (<Ведомости Верховного Совета РСФСР>, 1965, N 40, ст. 991).

[223] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 158.

[224] Там же, стр. 159.

[225] А. Ф. Клейнман. Новейшие течения в советской науке гражданского процессуального права. Изд-во МГУ, 1967, стр. 31; <Советский гражданский процесс>, под ред. А. Ф. Клейн-мана. Изд-во МГУ, 1964, стр. 123.

[226] В литературе при определении права на иск нередко не учитывается, что иск и право на иск неразрывно связаны лишь с исковым производством. Обычно право на иск в ма-териальном смысле определяют как правомочие осуществить гражданское право помимо и против воли обязанного лица, т. е. в принудительном порядке (см., например: С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву. Харьков, 1958, стр. 180; <Гражданское право>, т. I, стр. 109; М. Я. Лапиров-Скобло. Исковая давность по имущественным спорам между хозяйственными организациями, стр. 7 и др.). С таким определением невозможно согласиться, так как принудительное осуществление права возможно в ряде случаев и в неисковом порядке, например через административные органы.

2. Пределы самозащиты гражданских прав

Одним из способов защиты гражданских прав управомоченным лицом является самозащита гражданских прав.

Под самозащитой гражданских прав следует понимать совершение управомоченным лицом дозволенных законом действий фактического порядка, направленных на охрану его личных или имущественных прав и интересов. Действующее гражданское законодательство содержит на этот счет лишь два указания. Статья 448 ГК допускает самозащиту гражданских прав в состоянии необходимой обороны, а ст. 449 определяет поведение и ответственность лиц при наступлении обстоятельств, именуемых крайней необходимостью.

Однако фактические правоохранительные меры, предпринимаемые непосредственно самим управомоченным лицом, не исчерпываются только этими двумя случаями. Необходимо различать предпринимаемые управомоченным лицом для самозащиты своих прав меры превентивного характера и меры активно-оборонительного характера. Необходимая оборона и действия при крайней необходимости относятся к мерам активно-оборонительного характера. К мерам превентивного характера относятся, в частности, используемые собственником меры охраны своего имущества. Каковы же юридические границы самозащиты гражданских прав?

Право собственника или лица, владеющего имуществом на иных основаниях, принимать необходимые меры охраны иму-щества прямо действующим гражданским законодательством не предусмотрено. Однако такое право существует. Оно косвенно может быть выведено из ряда гражданско-правовых норм. Поскольку в нашем обществе еще не изжиты такие антиобщественные явления, как кража, грабеж, хищение, то очевидно само собой, что, признавая за гражданином или организацией право собственности, оперативного управления, право пользования, залоговое или иное право на имущество, закон признает за ним также и право принимать необходимые меры охраны этого имущества от расхищения. Более того, например, в отношении имущества, являющегося социалистической собственностью, Конституция СССР предусматривает не только право, но и обязанность каждого гражданина и каждой социалистической организации беречь и укреплять социалистическую собственность, а следовательно, и охранять ее от всех и всяких расхитителей народного добра.

Право управомоченного лица принимать необходимые меры по охране своего имущества, как и всякое иное субъективное гражданское право или входящее в него правомочие, подчинено принципу осуществления его в соответствии с назначением в социалистическом обществе. Охрана имущества должна осуществляться в соответствии с требованиями закона, правил социалистического общежития и норм коммунистической морали.

Между тем практике известны случаи, когда управомоченное лицо выходит за эти установленные законом рамки. Известен, например, случай, когда собственник в целях охраны своего владения огородил его колючей проволокой, пропустив через ограду электрический ток. Очевидно, что принятие таких мер <охраны> своего имущества преследует не только цели его охраны, но и имеет своей задачей причинение вреда, причем не только правонарушителю, но и любому другому лицу или животному, которое прикоснется к такого рода ограде. Не гарантирован от такого последствия и сам собственник. В печати сообщалось, например, что некто инженер Иванов в целях охраны собственной автомашины так пристроил в гараже ружье, что вор при открывании двери в гараж должен был получить выстрел в ноги. Но самое любопытное в этом деле состояло в том, что первым потерпевшим от такого <изобретения> оказался сам собственник[227].

Подобного рода меры охраны, как представляющие общественную опасность, не только недопустимы с точки зрения гражданского законодательства, но в случае наступления тяжелых последствий могут быть рассматриваемы как уголовное преступление.

Одним из способов самозащиты гражданских прав является так называемая необходимая оборона. В отличие от ранее действовавшего гражданского законодательства, которое не содержало предписаний о необходимой обороне, ст. 448 ГК РСФСР (и соответствующие статьи гражданских кодексов других союзных республик) предусматривает, что не подлежит возмещению вред, причиненный в состоянии необходимой обороны, если при этом не были нарушены ее пределы.

Институт необходимой обороны является комплексным институтом, регламентированным как гражданским, так и уголовным законодательством. И это не случайно. Дело в том, что на практике причинение вреда в состоянии необходимой обороны встречается исключительно при отражении опасности, создаваемой преступным поведением лица. Отсюда, в частности, вытекает единство и самого понятия необходимой обороны как для уголовного, так и для гражданского права.

Согласно ст. 13 УК РСФСР под необходимой обороной понимаются действия хотя и подпадающие под признаки состава преступления, но не являющиеся преступлением, если они совершены при защите интересов Советского государства, общественных интересов, личности или прав обороняющегося или другого лица от общественно опасного посягательства путем причинения посягающему вреда, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны.

Однако единство понятия необходимой обороны для уголовного и гражданского права не означает абсолютного тождества этих понятий, как это молчаливо презюмируется в немногочисленной цивилистической литературе по данному вопросу[228]. Дело в том, что понятие необходимой обороны в гражданском праве в одном отношении несколько шире, чем в уголовном праве. Под необходимой обороной в гражданском праве следует понимать не только такие действия обороняющегося, которые <подпадают под признаки состава преступления>, но и те действия обороняющегося, которые не подпадают под признаки преступления, но подпадают под признаки гражданского правонарушения. Так, например, в случае, когда в целях обороны от напавшего хулигана обороняющийся разорвал на нем одежду и связал ею хулигана, никаких оснований для признания его действий подпадающими под признаки состава преступления может и не быть. Однако факт причинения вреда налицо, и такой вред не подлежит возмещению как причиненный в состоянии необходимой обороны.

Условия, при которых действия обороняющегося признаются совершенными в порядке необходимой обороны, за отмеченным выше исключением, одинаковы как для уголовного, так и для гражданского права. Вопрос этот детально исследован в науке советского уголовного права[229].

Очень подробные и четкие указания по применению законодательства о необходимой обороне даны Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 г. <О практике применения судами законодательства о необходимой обороне>[230], в котором Пленум обращает внимание судов на ряд недостатков, имеющих место на практике при применении действующего законодательства.

Различают условия, относящиеся к нападению, и условия, относящиеся к защите.

Для признания действий обороняющегося лица совершенными в состоянии необходимой обороны надо, чтобы нападение было действительным (реальным), наличным и противоправным.

Действительность (реальность) нападения означает, что нападение как таковое вообще имеет место. Оборона потому и называется обороной, что она противодействует нападению. Поэтому, если нет самого посягательства на чьи-либо права, то нет оснований говорить и об обороне, а тем более о необходимой обороне[231].

Наличность нападения означает, что нападение уже началось либо имеет место реальная угроза такого нападения. Необходимая оборона допускается лишь тогда, когда есть реальная угроза правам и интересам граждан или организаций. Если же такая угроза еще не возникла либо прекратилась, то действия лица не могут быть признаны совершенными в состоянии необходимой обороны.

Под противоправностью нападения в уголовном праве понимается не всякое вообще действие, противоречащее нормам советского права, а действие общественно опасное, т. е. подпадающее под признаки состава уголовного преступления. Поскольку ранее действовавшее гражданское законодательство не содержало правил о необходимой обороне вообще, такая степень противоправности была также и основанием для освобождения обороняющегося лица от возмещения причиненного вреда.

В связи с регламентацией необходимой обороны в новом гражданском законодательстве возникает вопрос, допустима ли необходимая оборона только против преступных действий нападающего, либо она допустима также и против таких действий, которые, не подпадая под признаки состава преступления, все же являются противоправными с точки зрения гражданского права?

Думается, что на этот вопрос следует дать отрицательней ответ. Поскольку действующее гражданское законодательство предусматривает правила о необходимой обороне только применительно к причинению вреда, а причинение вреда действиями, составляющими только состав гражданского правонарушения, влечет за собой возникновение обязательства по возмещению вреда, которое реализуется в строго установленном порядке, следует признать, что необходимая оборона недопустима против правонарушений, не являющихся действиями уголовно наказуемого характера.

Необходимой обороне свойственны и специфические условия защиты. Особенность защиты в состоянии необходимой обороны состоит прежде всего в том, что она осуществляется путем причинения вреда нападающему, т. е. посредством действий, которые в нормальных условиях, при отсутствии общественно опасного посягательства, являются действиями противоправными. И лишь тот факт, что такие действия носят вынужденно оборонительный характер, придает им характер правомерных действий.

С точки зрения защиты гражданских прав необходимая оборона представляет собой прежде всего один из способов защиты прав управомоченного лица. Однако оборона будет необходимой и в тех случаях, когда подобного рода действиями осуществляется защита интересов государства и общества, прав и интересов других лиц.

Особенностью действий по защите в условиях необходимой обороны является и то, что они должны быть направлены непосредственно против нападающего лица. Не могут быть признаны необходимой обороной действия лица, которое в ответ на нападение одного причиняет вред другим лицам, например его родственникам или близким.

Наконец, одним из важнейших условий защиты является недопустимость превышения пределов необходимой обороны.

Статья 3 УК РСФСР определяет, что превышением пределов необходимой обороны признается явное несоответствие защиты характеру и опасности нападения. Конкретизируя это положение закона, Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 4 декабря 1969 г., п. 2 разъяснил, что превышение пределов необходимой обороны имеет место тогда, когда <обороняющийся прибегнул к защите такими средствами и методами, применение которых явно не вызывалось ни характером и опасностью посягательства, ни реальной обстановкой, и без необходимости причинил посягавшему тяжелый вред>[232]. Превышение пределов необходимой обороны может иметь место в отношении средств защиты, ее интенсивности и своевременности.

Превышение средств защиты над средствами посягательства и явное несоответствие этих средств защиты охраняемому благу является одним из признаков, свидетельствующих о превышении пределов необходимой обороны. Однако несоответствие средств защиты средствам нападения нельзя понимать механически. При определении такого несоответствия суды должны учитывать также степень и характер опасности, интенсивность посягательства, численность посягавших, силы и возможности обороняющегося по отражению нападения, а также то волнение, которое возникает у обороняющегося в результате нападения, вследствие чего он не всегда в состоянии правильно взвесить характер опасности и избрать соразмерные средства защиты[233]. Как отмечено в определении по делу Кяго, превышение пределов необходимой обороны может признаваться лишь тогда, когда меры защиты выходят за пределы необходимости предотвратить созданную посягательством опасность[234].

Превышение пределов необходимой обороны может выразиться также в превышении интенсивности защиты над интенсивностью нападения. Известный интерес с этой точки зрения представляет дело Савенкова.

Савенков признан судом виновным в том, что, являясь стрелком военизированной охраны Закавказской ж. д. и находясь на посту по охране грузов на ст. Рустави-грузовая, превысил свои служебные полномочия и, при отсутствии на то необходимости, выстрелом из карабина убил Майсурадзе.

Из материалов дела видно, что [во] время дежурства Савенкова по пути шла группа рабочих, которых он остановил и предложил предъявить документы. На заявление о том, что документы находятся в общежитии, Савенков предложил им следовать за ним к дежурному по станции. Однако задержанные вступили с ним в пререкания, а Майсурадзе допустил нецензурную брань и толкнул его. Как показал Савенков, Майсурадзе достал нож и, угрожая ножом, напал на него, в связи с чем он дал сначала два предупредительных выстрела, а затем выстрелил в Майсурадзе, который продолжал идти на него с ножом, в результате чего последний был тяжело ранен в живот и спустя 7 часов после операции скончался.

Свидетельскими показаниями было установлено, что возле раненого Майсурадзе в одном метре от него был обнаружен финский нож, что Савенков сначала выстрелил в Майсурадзе и лишь после этого произвел два выстрела вверх. Из заключения судебно-медицинской экспертизы усматривалось, что выстрел был произведен не с близкого расстояния.

Исходя из этого, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР отметила в определении, что <Савенков, вооруженный карабином, имел возможность не допускать близко к себе Майсурадзе, который поэтому не мог создавать для жизни Савенкова реальной угрозы... что действия последнего, выразившиеся в применении им оружия, должны быть рассмотрены как превышение пределов необходимой обороны...>[235].

Как видно из этого, интенсивность нападения здесь была недостаточной для такого поспешного применения огнестрельного оружия, в результате чего суд правильно квалифицировал действия Савенкова как убийство с превышением пределов необходимой обороны.

Вместе с тем соразмерность интенсивности нападения и защиты также нельзя рассматривать механически. Как отметил Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 29 мая 1967 г. по делу Чумаченко, <необходимая оборона по смыслу закона предполагает активное противодействие нападению средствами, соразмерными интенсивности последнего, и не может быть сведена к простому отражению угрозы, в частности к отталкиванию нападающего>[236].

Наконец, превышение пределов необходимой обороны может иметь место также и в отношении несвоевременности защиты. Как уже отмечалось выше, действия по защите признаются совершенными в состоянии необходимой обороны лишь тогда, когда нападение началось либо имела место непосредственная угроза нападения. Если же лицо предпринимает меры защиты уже после того, как нападение окончено, то возможны различные ситуации. В тех случаях, когда оборона последовала непосредственно за актом оконченного нападения и по обстоятельствам дела для обороняющегося момент окончания нападения не был ясен, оборона должна быть признана необходимой. Если же момент окончания нападения был достаточно ясен для обороняющегося, то действия, последовавшие вслед за окончанием нападения, следует рассматривать как превышение пределов необходимой обороны.

Более того, если действия обороняющегося были совершены уже после того, как посягательство было предотвращено и в применении средств защиты явно миновала необходимость, то такие действия должны рассматриваться как акт мести - самочинной расправы. В этих случаях вообще нет оснований говорить о необходимой обороне и ответственность причинителя вреда наступает на общих основаниях (п. 4 Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 г.).

Вот один из таких примеров. Никитин выращивал на приусадебном участке около дома овощи и клубнику. Ночью Истомин перелез через забор и забрался в огород Никитина за клубникой. Заметив его, Никитин выстрелил в него из ружья. Когда Истомин, испугавшись, отбежал в угол к сараю, пытаясь перелезть через изгородь Никитин выстрелил еще раз и смертельно ранил Истомина. Президиум Верховного суда РСФСР в своем постановлении отметил, что хотя в данном случае действия. Никитина и были совершены при охране личной собственности, но они носили общественно опасный характер, и признал в действиях Никитина наличие признаков умышленного убийства[237].

Необходимая оборона как способ самозащиты гражданских прав имеет и свои юридические последствия. Статья 448 ГК предусматривает, что вред, причиненный в состоянии необходимой обороны, не подлежит возмещению. Если же вред причинен при отсутствии условий необходимой обороны, то такой вред должен быть возмещен в полном объеме.

Значительно сложнее вопрос о том, в каком размере должен быть возмещен вред при причинении вреда в случае, когда имеет место превышение пределов необходимой обороны. По мнению Н. Малеина, вред, причиненный при превышении пределов необходимой обороны, должен возмещаться с учетом как вины причинителя вреда (т. е. обороняющегося от нападения лица), так и потерпевшего (т. е. нападавшего) и, следовательно, по принципу <смешанной ответственности>[238]. Аналогично решен этот вопрос и Пленумом Верховного суда РСФСР, который в своем постановлении от 7 февраля 1967 г. <О некоторых вопросах, возникших в практике судов при применении норм ГК РСФСР, регулирующих возмещение вреда> указал, что в случаях причинения вреда в состоянии необходимой обороны, но с превышением ее пределов ответственность причинителя вреда наступает на общих основаниях (ст. 444 ГК). Размер же причинения вреда должен быть определен в зависимости от степени вины причинителя вреда и потерпевшего. <При этом суд, - говорится в постановлении, - вправе принять во внимание имущественное положение лица, причинившего вред>[239].

Несколько иначе решает этот вопрос О. С. Иоффе. Он полагает, что при решений вопроса о размере возмещения вреда при превышении пределов необходимой обороны следует подходить дифференцированно. Если превышение необходимой обороны заключалось в применении обороны после окончания нападения, то причинитель вреда обязан возместить вред полностью. Но когда речь идет о неадекватности средств защиты и нападения, то в зависимости от конкретных обстоятельств дела речь может идти о возмещении потерпевшему не полного, а частичного ущерба с учетом вины самого потерпевшего[240].

Такое решение не представляется приемлемым. Неприемлем, по-видимому, сам принцип дифференцированного подхода к решению этого вопроса, так как при таком подходе необходимо выработать исчерпывающий перечень случаев превышения пределов необходимой обороны и лишь после этого определить для каждого из них меру гражданско-правовой ответственности. Но это сделать невозможно, так как жизнь дает множество самых разнообразных случаев весьма трудных с классификационной точки зрения.

Приведенные два решения различны с точки зрения принципиального подхода. В первом случае исходят из принципа смешанной ответственности, а во втором случае из принципа полноты гражданско-правовой ответственности с допущением в некоторых случаях отклонений от него в пользу смешанной ответственности. Думается, что в случаях возмещения вреда, причиненного при условии превышения пределов необходимой обороны, принцип полного возмещения вреда вообще не может быть применим, так как необходимая оборона даже в случаях, когда ее пределы нарушены, в конечном счете имеет своей причиной преступное поведение нападающей стороны. При таком положении очевидно, что вина нападающего всегда налицо, и задача может состоять только в ее соизмерении с виной обороняющегося, а не в ее исключении. Поэтому не принцип полного возмещении вреда, а только принцип смешанной ответственности и может быть положен в основу решения вопроса о возмещении вреда при превышении пределов необходимой обороны.

Одним из способов самозащиты гражданских прав являются действия управомоченного лица в условиях крайней необходимости. Под действиями, совершенными в состоянии крайней необходимости, понимаются такие действия, которые предпринимаются лицом для устранения опасности, угрожающей интересам Советского государства, общественным интересам, личности или правам данного лица или других граждан, если эта опасность при данных обстоятельствах не могла быть устранена другими средствами и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред (ст. 14 УК РСФСР).

Крайняя необходимость имеет известные сходства с необходимой обороной, но вместе с тем весьма существенно отличается от последней.

Сходство крайней необходимости с необходимой обороной состоит прежде всего в том, что действия лица как в состоянии необходимой обороны, так и в состоянии крайней необходимости не являются только и исключительно способами самозащиты гражданских прав, но представляют собой также и средство защиты интересов государства, общества и других (не управомоченных) лиц, причем как имущественных, так и неимущественных интересов[241].

Сходство это состоит, далее, в том, что в известном смысле необходимую оборону можно было бы рассматривать в качестве одного из видов действия лица в условиях крайней необходимости, созданной преступным посягательством. Однако закон выделяет их в самостоятельные обстоятельства. Это обусловлено прежде всего тем, что необходимая оборона как способ действия лица в условиях <крайней необходимости>, созданной преступным посягательством, приобретает иное значение, иные признаки и иные последствия, чем те, которые имеют место при наступлении <обычных> условий крайней необходимости.

При крайней необходимости опасность для интересов управомоченного лица, интересов государства, общества или третьих лиц возникает вследствие стихийных бедствий, неисправности механизмов, особого состояния организма человека, например, вследствие болезни и т. п. Состояние крайней необходимости может быть вызвано и поведением людей и даже преступным поведением лиц (например, нанесение тяжелого ранения гражданину, для спасения жизни которого требуется принятие крайне необходимых мер), но это поведение не является нападением на причинителя вреда, действующего в состоянии крайней необходимости.

В отличие от необходимой обороны, которая является единственным в своем роде явлением, свойственным в советском гражданском праве лишь обязательствам из причинения вреда, крайняя необходимость имеет в гражданском законодательстве целый ряд сходных с ней правовых явлений. Так, например, ст. 58 ГК предусматривает признание недействительной сделки, совершенной при <стечении тяжелых обстоятельств>, ст. 68 ГК допускает передоверие представителем своих действий другому лицу, когда он <вынужден к этому силою обстоятельств>, ст. 142 ГК предусматривает изъятие у собственника бесхозяйственно содержимых культурных ценностей без предварительного предупреждения <в случае неотложной необходимости>, ст. 284 ГК предоставляет право нанимателю произвести капитальный ремонт, вызываемый <неотложной необходимостью>.

Во всех перечисленных случаях управомоченное лицо также действует при обстоятельствах, которые вынуждают его с необходимостью действовать определенным образом. Однако, как видно из приведенных примеров, закон употребляет здесь иные формулировки и не говорит о крайней необходимости.

Особенность обстоятельств, которые закон относит к крайней необходимости, в сравнении с приведенными случаями с точки зрения гражданского права состоит в том, что устранение опасности при этих обстоятельствах не может быть осуществлено обычными способами и лицо, действующее в состоянии крайней необходимости, вынуждено использовать средства, связанные с причинением вреда.

При этом в одних случаях причинение вреда может быть необходимой мерой предотвращения опасности[242], тогда как в других случаях вред может выступать лишь как сопутствующее явление, которое могло наступить, но могло и не наступить[243]. Однако возможность причинения вреда при предотвращении опасности в состоянии крайней необходимости всегда осознается лицом, предпринимающим те или иные меры. Иначе говоря, с субъективной стороны причинение вреда в состоянии крайней необходимости может быть как умышленным, так и неосторожным. Но при любом положении обязательным является одно условие: вред причиненный должен быть менее значительным, чем вред предотвращенный.

Крайняя необходимость весьма существенно отличается от необходимой обороны и по своему субъектному составу, причем как со стороны причинителя вреда, так и со стороны потерпевшего.

Когда речь идет о необходимой обороне, то субъектом обороняющимся может быть только гражданин, но не социалистическая организация. Даже в том случае, когда в порядке самообороны действует лицо, выполняющее служебные функции, последние оказывают влияние лишь на определение пределов необходимой обороны, но не являются основанием для признания обороняющейся стороной самой организации, даже если речь идет о защите интересов этой организации. Это обусловлено тем, что лицо, выполняющее, например, функции сторожа, охранника, часового и т. п., обязано действовать и при выполнении служебных обязанностей в пределах необходимой обороны. Превышение пределов необходимой обороны этим лицом есть в то же время и превышение им пределов служебных полномочий. Поэтому и возмещение вреда может быть возложено не на организацию, а на него самого, так как ст. 445 ГК предусматривает ответственность организации за вред, причиненный ее работниками, лишь при исполнении ими трудовых (служебных) обязанностей.

Несколько иначе, на наш взгляд, обстоит дело с крайней необходимостью. Если применительно к уголовному праву вопрос о субъекте, причиняющем вред в состоянии крайней необходимости, решается просто: им может быть только отдельный гражданин или несколько граждан, то применительно к гражданскому праву возможно положение, при котором в состоянии крайней необходимости оказывается социалистическая организация. Так, при причинении убытков, относящихся к общей аварии, капитан, распорядившийся выбросить груз за борт, действует не от своего собственного имени, а как представитель судовладельца, на которого впоследствии падает и часть убытков, соответствующая стоимости судна. Или, например, если водитель автомашины, принадлежащей организации, во избежание наезда на человека делает недозволенный поворот и причиняет вред имуществу третьих лиц, то, поскольку в данном случае мы имеем дело с источником повышенной опасности, ответственность за причинение вреда которым ложится на его владельца, следует признать субъектом причинения вреда организацию.

По-разному решается и вопрос о субъектах, которым причинен вред. Если при необходимой обороне вред причиняется непосредственно нападающему, то при крайней необходимости вред причиняется третьему лицу. Отсюда вытекают и различные гражданско-правовые последствия. Поскольку причинение вреда в состоянии необходимой обороны вызывается виновными действиями самого нападающего, постольку этот вред возмещению не подлежит. При крайней необходимости третье лицо, которому причинен вред, невиновно. Поэтому общий принцип, который закреплен в ст. 449 ГК, определяет обязанность возмещения такого вреда, хотя и сами действия причинителя вреда в данном случае признаются правомерными. Причинение вреда в состоянии крайней необходимости есть случай, предусмотренный ч. 3 ст. 444 ГК, когда закон допускает возмещение вреда, причиненного правомерными действиями.

По своему характеру правоотношения, возникающие в связи с причинением вреда в состоянии крайней необходимости, могут быть двух видов.

В одних случаях, когда лицо, действующее в состоянии крайней необходимости, причиняет вред, защищая свои собственные права и интересы, мы имеем дело лишь с двумя участниками правоотношения: причинителем вреда и потерпевшим. Применительно к этим случаям действует только ч. 1 ст. 449, обязывающая причинившего вред возместить его. Однако, поскольку причинение вреда в состоянии крайней необходимости рассматривается законом как действие правомерное, суд вправе при определении размера возмещения вреда учесть имущественное положение лица, причинившего вред (ч. 2 ст. 458 ГК), и снизить размер возмещения вреда.

В тех же случаях, когда причинение вреда в состоянии крайней необходимости имело место в интересах третьего лица, фактические отношения между лицами приобретают иной характер. Здесь же появляются три участника этих отношений: причинитель вреда, потерпевший и третье лицо, в интересах которого действовал причинитель вреда. Создается положение, аналогичное действиям одного лица в интересах другого без поручения, но связанное с причинением вреда другому лицу.

Такой сложный характер отношений потребовал от законодателя специальной регламентации. Применительно к таким случаям ч. 2 ст. 449 ГК предусматривает право суда с учетом обстоятельств, при которых был причинен вред, либо возложить обязанность по его возмещению на третье лицо, в интересах которого действовал причинивший вред, либо освободить от возмещения вреда полностью или частично как это третье лицо, так и причинившего вред.

В связи с применением этих правил в литературе Н. Малеиным были высказаны два весьма интересных соображения. По его мнению, во-первых, в указанном случае неприменима ч. 1 ст. 449, которую нельзя рассматривать в качестве общего принципа, а можно применять лишь в случае, когда вред в состоянии крайней необходимости был причинен лицом в своих собственных интересах; и, во-вторых, <с точки зрения справедливости> суд не <может>, а <должен> возложить обязанность возмещения вреда на лицо, в интересах которого действовал причинитель вреда.

При этом в основу своих выводов автор кладет не закрепленный законом принцип возмещения вреда лицом, причинившим вред, а иной принцип: <вред во всех случаях <должно> возместить лицо, чьи интересы охранялись>[244].

Соображения эти заслуживают серьезного внимания, однако не представляются в достаточной степени убедительными. Они не убедительны прежде всего потому, что автор в толковании действующего законодательства исходит из противопоставления <законности> и <справедливости>, что нельзя признать приемлемым с точки зрения толкования и применения действующего законодательства и может иметь известное значение лишь в связи с предложениями по его изменению.

Но и как предложение по совершенствованию законодательства замена принципа возмещения вреда причинителем принципом возмещения вреда лицом, в интересах которого причинен вред, едва ли убедительно. Дело в том, что при законодательной регламентации тех или иных отношений всегда следует иметь в виду назначение тех или иных устанавливаемых законом правил. Установление же правил о возмещении вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости, на наш взгляд, должно преследовать по крайней мере три цели: во-первых, обеспечить возмещение вреда потерпевшему лицу; во-вторых, побудить лицо действовать в условиях крайней необходимости решительно в целях защиты государственных и общественных интересов, спасения жизни и имущества граждан; в-третьих, не допустить необоснованного причинения вреда и стимулировать выбор лицом, действующим в состоянии крайней необходимости, таких средств, которые бы минимальным образом отражались на интересах третьих лиц, иначе говоря, стимулировать не только решительность, но и известную осмотрительность в выборе средств устранения опасности.

Какой же из приведенных принципов в большей мере способствует достижению этих целей? Принцип, выдвигаемый Н. Малеиным, вполне пригоден для осуществления двух первых целей, но он ни в коей мере не стимулирует необходимой осмотрительности причинителя вреда. Скорее, наоборот, поскольку согласно этому принципу за причиненный вред в состоянии крайней необходимости отвечает лицо, в интересах которого действовал причинитель вреда, последний может оказаться не очень-то разборчивым в выборе средств устранения опасности, что в свою очередь может повлечь за собой нежелательные с общественной точки зрения последствия.

Достаточно в связи с этим обратить внимание на приведенное выше дело Шмика, который, не имея достаточных навыков в управлении автомашиной, повез на ней в больницу избитого хулиганами Михалкина. Как уже отмечалось, в результате дело закончилось аварией, от которой по счастливой случайности никто не пострадал. Но такие случайности бывают, как известно, не часто, в особенности при указанных обстоятельствах, когда сама по себе вероятность аварии была достаточно высокой, и результат мог быть весьма печальным.

С этой точки зрения законодательное решение вопроса, данное в ст. 449 ГК, представляется более приемлемым, так как оно в достаточной степени обеспечивает достижение всех трех поставленных целей. Исходя из общего принципа возмещения вреда лицом, его причинившим, закон вместе с тем при наличии достаточных оснований дает суду возможность переложить ответственность на того, в чьих интересах был причинен вред, либо освободить полностью или частично указанных лиц от его возмещения.

При этом закон обращает особое внимание на необходимость учета обстоятельств, при которых был причинен такой вред, в частности характера, способа и размера причиненного вреда, характера и степени необходимости причинения вреда, общественной значимости спасаемого блага, иму-щественного положения причинителя вреда, потерпевшего и лица, в интересах которого был причинен вред, и т. д.[245] Решать вопрос только по принципу возмещения вреда лицом, в интересах которого был причинен вред, значит заведомо отказаться от учета этих особенностей конкретного случая, что в свою очередь может повлечь за собой несправедливое решение.

Примечания:

[227] <Вечерняя Москва>, 5 марта 1964 г.

[228] См.: Н. Малеин. Возмещение вреда, причиненного в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости. <Советская юстиция>, 1964, N 20, стр. 24; <Научно-практи-ческий комментарий к ГК РСФСР>, под ред. Е. А. Флейшиц. М., <Юридическая литература>, 1966, стр. 522; <Комментарий к Гражданскому кодексу Казахской ССР>. Алма-Ата, 1965, стр. 512; <Гражданский кодекс РСФСР>, под ред. О. А. Красавчикова, учебно-практическое пособие, ч. II. Свердловск, 1965, стр. 358; О. С. Иоффе, Ю. К. Толстой. Новый гражданский кодекс РСФСР. Изд-во ЛГУ, 1965, стр. 368.

[229] См., например: В. Ф. Кириченко. Основные вопросы учения о необходимой обороне в советском уголовном праве. М., Изд-во АН СССР, 1948; И. И. Слуцкий. Обстоятельства, исключающие уголовную ответственность. Изд-во ЛГУ, 1956; А. Н. Трай-нин. Общее учение о составе преступления. М., Госюриздат, 1957; Н. Д. Дурманов. Обстоятельства, исключающие общественную опасность и противоправность деяния. <Советское уголовное право>, часть общая, вып. 9. М., Изд-во ВЮЗИ, 1961; Н. Н. Паше-Озерский. Необходимая оборона и крайняя необходимость по советскому уголовному праву. М., <Юридическая литература>, 1962; И. Тишкевич. Условия ответственности за превышение пределов необходимой обороны. <Советская юстиция>, 1967, N 13, и др.

[230] <Бюллетень Верховного Суда СССР>, 1970, N 1, стр. 15 - 20.

[231] Так, например, по делу К. судом было установлено, что он, будучи сторожем, стрелял в проходивших мимо подростков, а когда последние побежали, К. погнался за ними и выстрелом из ружья смертельно ранил одного из них. Как отметила в своем определении Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР, в данном случае вообще не было нападения, поэтому и не было оснований обсуждать вопрос как о необходимой обороне, так и о превышении ее пределов (<Бюллетень Верховного суда РСФСР>, 1967, N 2, стр. 12).

[232] <Бюллетень Верховного Суда СССР>, 1970, N 1, стр. 18.

[233] Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 г. <Бюллетень Верховного Суда СССР>, 1970, N 1, стр. 16, 18.

[234] <Бюллетень Верховного суда РСФСР>, 1967, N 2, стр. 12. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР не нашла превышения пределов необходимой обороны в деле Кочерыгина, когда в качестве средства отражения нападения было применено огнестрельное оружие с тяжелыми последствиями. Суть дела такова:

[235] <Бюллетень Верховного Суда СССР>, 1966, N 3, стр. 20.

[236] <Бюллетень Верховного Суда СССР>, 1967, N 4, стр. 18.

[237] <Бюллетень Верховного суда РСФСР>, 1963, N 3, стр. 5.

[238] Н. Малеин. Возмещение вреда, причиненного в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости. <Советская юстиция>, 1964, N 20, стр. 24.

[239] <Бюллетень Верховного суда РСФСР>, 1967, N 4, стр. 7.

[240] См.: О. С. Иоффе, Ю. К. Толстой. Новый гражданский кодекс РСФСР. Изд-во ЛГУ, 1965, стр. 368.

[241] В связи с этим нельзя согласиться с утверждением В. С. Якушева, по мнению которого <при крайней необходимости создается ситуация, при которой одно лицо с целью предотвратить имущественный вред [подчеркнуто мною. - В. Г.] у себя или у третьего лица, причиняет имущественный вред другому лицу> (<Гражданский кодекс РСФСР> (учебно-практическое пособие), ч. II. Свердловск, 1965, стр. 369).

[242] Кулаев купался в Волге и, почувствовав себя плохо, стал звать на помощь. Стоявший на берегу Лисицын, не умея плавать, бросился к стоявшему на берегу баркасу, нагруженному тремя мешками с сахаром, выбросил их в воду, быстро поплыл к месту, где тонул Кулаев, и спас его (дело приведено проф. Н. Д. Дурмановым. <Советское уголовное право>, ч. общая, вып. 9. М., Изд-во ВЮЗИ, 1961, стр. 32). В данном случае спасение Кулаева зависело от быстроты действий Лисицына, которые при таких обстоятельствах являются необходимыми.

[243] Примером такого случая может быть дело Шмика К. К., рассмотренное Верховным судом Казахской ССР 28 июля 1965 г. Возвращаясь домой из клуба совхоза, Шмик увидел лежащего на улице Михалкина, избитого неизвестными лицами. По просьбе Михалкина Шмик поднял его, довел до гаража, без разрешения кого-либо посадил в кабину пожарной автомашины и повез в больницу в с. Чистополье. Однако, не имея достаточного опыта в вождении автомашины, он по дороге наехал на кочку и опрокинул машину. Несмотря на это, он довел Михалкина в больницу. В результате аварии совхозу был причинен вред в сумме 611 руб. 70 коп., который Шмик погасил еще до рассмотрения дела.

[244] Н. Малеин. Возмещение вреда, причиненного в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости. <Советская юстиция>, 1964, N 20, стр. 25.

[245] Нельзя согласиться с высказанным в литературе мнением о неприменимости к данным случаям ч. 2 ст. 458 ГК (<Гражданский кодекс РСФСР> (учебно-практическое пособие), ч. II. Свердловск, 1965, стр. 359). Наряду с другими обстоятельствами дела суд вправе учесть в данном случае также и материальное положение причинителя вреда, тем более, что сама ст. 458 ГК никаких ограничений на этот счет не содержит.

3. Пределы применения управомоченным лицом правоохранительных мер оперативного характера

Наряду с самозащитой гражданских прав, которая представляет собой применение управомоченным лицом фактических мер по охране своих прав и интересов, советское гражданское законодательство предоставляет управомоченному лицу возможность применения к правонарушителю мер оперативного воздействия юридического характера.

Под мерами оперативного воздействия понимаются такие юридические средства правоохранительного характера, которые применяются к нарушителю гражданских прав и обязанностей непосредственно самим управомоченным лицом, как стороной в гражданском правоотношении, без обращения за защитой права к компетентным государственным или общественным органам.

В отличие от самозащиты гражданских прав, которая имеет своей целью охрану личности гражданина, права собственности или иных прав организаций и граждан, имеющих вещно-правовой характер, меры оперативного воздействия неразрывно связаны с обязательственными отношениями. Они представляют собой один из видов правовых гарантий, направленных на обеспечение надлежащего исполнения обязательств путем предоставления управомоченной стороне права непосредственного оперативного воздействия на своего неисправного контрагента.

Сюда относятся, в частности, перевод поставщиком плательщика на аккредитивную форму расчетов или на предварительную оплату продукции; отказ от недоброкачественного или просроченного исполнения; погашение управомоченным лицом сумм, причитающихся ему с должника, за счет средств, подлежащих выплате должнику; выполнение определенных работ, не выполненных должником, за счет последнего; задержка в выдаче груза грузополучателю до внесения им всех причитающихся платежей, и др.

Как видно из этого далеко не полного перечня, случаи применения управомоченным лицом к обязанному лицу правоохранительных мер оперативного воздействия в советском гражданском праве достаточно многочисленны и разнообразны. Однако все они обладают некоторыми особенностями, которые позволяют выделить их в особую категорию правоохранительных мер оперативного характера и вместе с тем отграничить их от иных правоохранительных мер, в частности от гражданско-правовых санкций, являющихся мерами гражданско-правовой ответственности.

Каковы же эти особенности?

Первая особенность этих мер состоит в том, что все они имеют своей задачей охрану прав и интересов управомоченного лица и поэтому с полным основанием могут быть названы правоохранительными мерами. Правоохранительный характер этих мер находит свое выражение в том, что они применяются управомоченным лицом лишь в случае, когда обязанная сторона допустила те или иные нарушения, например не выполнила обязательства в установленный срок, уклоняется от выполнения тех или иных работ, систематически задерживает платежи и т. п. Поэтому односторонние действия граждан или организаций, предпринимаемые ими вне связи с нарушением обязанности другой стороной гражданского правоотношения, не могут быть отнесены к оперативным мерам правоохранительного порядка, хотя бы по своей форме они и были сходными с последними. Не являются оперативными мерами правоохранительного порядка, например, право нанимателя заселить по своему усмотрению излишнюю изолированную комнату (ст. 316 ГК), право предприятия отказаться от заключения договора на поставку выделенной ему излишней или ненужной продукции, право заказчика при наличии уважительных причин во всякое время до окончания работы отказаться от договора, уплатив подрядчику вознаграждение за выполненную часть работы и возместив убытки (ст. 360, ч. 3 ГК) и т. п. Такого рода действия организаций и граждан хотя и направлены на обеспечение их интересов, однако не являются правоохранительными мерами.

Эта особенность мер правоохранительного порядка сближает их с гражданско-правовыми санкциями, которые применяются также в случаях нарушения тем или иным лицом своих обязанностей. Однако в отличие от гражданско-правовых санкций, которые в советском гражданском праве носят эквивалентно-возместительный (а в установленных законом случаях также и штрафной) характер, правоохранительные меры оперативного характера имеют в значительной мере превентивное, предупредительное значение. Применение их управомоченным лицом устраняет возникновение для него в будущем возможных убытков. Так, например, отказ покупателя от получения продукции, поставка которой просрочена, предотвращает убытки, которые могли бы возникнуть у покупателя при получении продукции, в отношении которой он утратил интерес вследствие ее ненадобности. Реализация организацией-хранителем не востребованного в установленный срок имущества обеспечивает погашение понесенных хранителем расходов и избавляет его от дальнейших расходов по хранению этого имущества и т. п.

Вторая особенность правоохранительных мер оперативного воздействия состоит в том, что меры эти имеют характер одностороннего действия управомоченного субъекта гражданского правоотношения. Это такие меры, которые применяются к правонарушителю непосредственно самим управомоченным лицом, но во всех без исключения случаях применение их является правом управомоченной стороны и происходит во внесудебном, внеарбитражном и т. п. порядке, т. е. без обращения к компетентным государственным или общественным органам. Именно это обстоятельство дает основание определить эти меры как правоохранительные меры оперативного характера.

Такой порядок применения этих мер существенно отличает их от гражданско-правовых санкций, которые применяются компетентными государственными или общественными органами в результате рассмотрения гражданских дел.

При этом следует обратить внимание на то, что меры оперативного воздействия применяются управомоченной стороной не как органом административным по отношению к правонарушителю, а именно как стороной в гражданском правоотношении. Поэтому к правоохранительным мерам оперативного характера не относятся, например, предусмотренное ст. 160 Устава железных дорог СССР право взыскания штрафов за простой и задержку вагонов, контейнеров; право Госбанка СССР применять к плохо работающим предприятиям особый режим кредитования, в частности повышать размер ставок за пользование кредитом, прекращать предоставление отдельных видов кредита и т. п.[246]

Применяя такого рода меры к предприятиям и организациям, железная дорога и Госбанк выступают не в качестве стороны гражданского правоотношения, а как органы, наделенные определенными административными полномочиями.

Третья особенность мер оперативного воздействия заключается в том, что односторонний характер применения управомоченным лицом этих мер определяет собой и специфический характер гарантий их правильного применения. Важное значение в связи с этим приобретают два момента: во-первых, разнообразный и во многом индивидуальный характер мер оперативного воздействия, порожденный спецификой регулируемых отношений, предполагает необходимость точного и императивного определения в законе специфических и также во многом индивидуальных условий и границ их применения; во-вторых, в целях обеспечения их правомерного использования управомоченным лицом закон предоставляет право обязанному лицу в случае необоснованного применения к нему мер оперативного воздействия оспорить правильность их применения в суде или в арбитраже.

Эти особенности также существенно отличают меры оперативного воздействия от гражданско-правовых санкций, для применения которых закон за сравнительно небольшим исключением предусматривает общие, единые для всех случаев условия гражданско-правовой ответственности. Неправильное применение судом, арбитражем или иным органом гражданско-правовых санкций может быть обжаловано или опротестовано в общем порядке, установленном для обжалования или опротестования решения того или иного государственного или общественного органа.

Четвертая особенность оперативных мер состоит в том, что применение их управомоченным лицом влечет за собой невыгодные последствия для обязанного лица. Это обстоятельство на первый взгляд сближает меры оперативного воздействия с гражданско-правовыми санкциями. В действительности же и с этой стороны между ними имеется существенное различие. Если применение гражданско-правовых санкций влечет за собой непосредственные и неотвратимые невыгодные последствия для правонарушителя, то применение мер оперативного воздействия при необходимой положительной реакции на них со стороны обязанного лица может и не повлечь за собой невыгодных последствий либо значительно уменьшить их размер.

Так, например, взыскание с неисправного контрагента неустойки (пени, штрафа) или убытков непосредственно влечет за собой уменьшение в его имуществе, тогда как, например, задержка пароходством груза до внесения грузополучателем всех причитающихся платежей может и не повлечь за собой невыгодных последствий для последнего, если эти платежи будут внесены в самый кратчайший срок. Из этого следует, что применение мер оперативного характера предполагает наступление невыгодных последствий для обязанного лица, как правило, лишь в конечном счете.

Пятая особенность мер оперативного воздействия состоит в их особом назначении в советском гражданском праве. Общеизвестно, что гражданско-правовые санкции как меры гражданско-правовой ответственности выполняют в социалистическом обществе прежде всего возместительную функцию. Независимо от того, покрывают ли они убытки потерпевшей стороны в полном объеме или только частично, их главная функция состоит в восстановлении имущественной сферы потерпевшей стороны. Но так как это восстановление имущественного положения потерпевшего осуществляется за счет правонарушителя, то вполне понятно, что наряду с этим гражданско-правовые санкции выполняют также функцию имущественного воздействия на нарушителя гражданских прав и обязанностей и вместе с тем играют важную воспитательную роль.

В отличие от санкций меры оперативного воздействия хотя и связаны в конечном счете с невыгодными имущественными последствиями для правонарушителя, тем не менее они, как правило, не связаны с восстановлением имущественной сферы потерпевшего, и потому возмещение потерь, понесенных управомоченным лицом, не является их функцией. Будучи, как и санкции, мерами правоохранительного порядка, они имеют своим назначением прежде всего побуждение другой стороны к надлежащему исполнению своих обязанностей. Поэтому обеспечение надлежащего исполнения и есть главная функция мер оперативного воздействия. Очевидно, вместе с тем, что связь оперативных мер с невыгодными имущественными последствиями для правонарушителя придает им характер мер имущественного воздействия. Оперативные меры так же, как и гражданско-правовые санкции, имеют большое воспитательное значение.

Различие в назначении гражданско-правовых санкций и мер оперативного воздействия имеет важное практическое значение для советского гражданского законодательства, которое допускает одновременное применение к правонарушителю как мер оперативного воздействия, так и гражданско-правовых санкций. Так, например, п. 6 Постановления Совета Министров СССР от 27 октября 1967 г.[247] предусмотрено, что в случае завышения поставщиком (изготовителем) сортности продукции в документах, удостоверяющих ее качество, против действительной, покупателю предоставлено право одновременно отказаться от принятия и оплаты такой продукции либо принять ее с оплатой по цене, предусмотренной прейскурантом, и наряду с этим взыскать с изготовителя (поставщика) штраф в размере 200% стоимости уценки продукции, но не более 20% ее стоимости до уценки.

Пределы применения управомоченным лицом мер оперативного воздействия определяются теми условиями, при наличии которых управомоченный вправе воспользоваться той или иной мерой. Условия эти предусмотрены законом и по своей юридический силе являются требованиями императивного характера, отступления от которых недопустимы, за исключением случаев, предусмотренных законом.

Ввиду большого разнообразия и многочисленности мер оперативного воздействия рассмотрение пределов применения каждой из них в отдельности не представляется возможным. Поэтому в дальнейшем будут рассмотрены лишь основные, поддающиеся известной классификации меры оперативного воздействия.

1. Меры оперативного характера, связанные с выполнением управомоченным лицом определенных работ, не исполненных обязанным лицом, за счет последнего. При осуществлении гражданских правоотношений нередко возникает положение, при котором обязанный в силу закона или договора контрагент уклоняется от выполнения определенных работ, не приступает к ним своевременно, предоставляет управомоченному лицу исполнение с недостатками, которые могут быть устранены на месте. Во всех указанных случаях закон предоставляет право управомоченному лицу выполнить указанные работы собственными средствами с переложением расходов на обязанное лицо. При этом в ряде случаев закон наряду с возможностью применения мер оперативного характера предоставляет управомоченному лицу одновременно с этим или альтернативно заявить требования о взыскании санкций с неисправной стороны, а в ряде случаев потребовать расторжения договора и возмещения причиненных убытков.

Этот общий принцип советского гражданского законодательства нашел свое закрепление в ст. 218 ГК РСФСР, согласно которой <в случае неисполнения должником обязательства выполнить определенную работу кредитор вправе выполнить эту работу за счет должника, поскольку иное не вытекает из закона или договора, либо требовать возмещения убытков>.

Одним из таких случаев является предусмотренное законом право нанимателя произвести капитальный ремонт нанятого имущества за счет наймодателя при невыполнении последним своих обязанностей. Особенно важное значение эта мера имеет для обеспечения сохранности государственного жилого фонда.

Вопросам сохранности жилых строений в нашей стране придается большое значение, так как от этого зависит обеспечение жилищных нужд граждан. Постановлением Совета Министров СССР от 26 августа 1967 г. <О мерах по улучшению эксплуатации жилищного фонда и объектов коммунального хозяйства>[248] предусматривается целый ряд мероприятий, призванных обеспечить сохранность жилого фонда. Постановление предусматривает, в частности, упорядочение финансирования капитального ремонта основных фондов жилищного хозяйства, перевод жилищно-эксплуатационных организаций на хозяйственный расчет и создание широкой сети ремонтно-строительных организаций; признает целесообразным передачу ведомственных жилых домов местным Советам и др. Постановление обязывает начиная с 1968 г. в договорах найма жилых помещений предусматривать точные сроки проведения ремонта, повышение ответственности за осуществление ремонта как жилищных органов, так и квартиросъемщиков. Особое внимание уделено повышению роли общественности в осуществлении контроля за содержанием основных фондов жилищного хозяйства.

Согласно ст. 284 ГК обязанность производства капитального ремонта возлагается на наймодателя, если иное не предусмотрено законом или договором. В случае невыполнения этих работ наймодателем нанимателю предоставляется право самостоятельно произвести такой ремонт с отнесением расходов на наймодателя. При этом закон предусматривает, что право это возникает у нанимателя в случае <неотложной необходимости> такого ремонта.

Что же следует понимать под <неотложной необходимостью> капитального ремонта? Как уже отмечалось, понятие <неотложной необходимости> близко соприкасается с понятием <крайней необходимости>, но не тождественно последнему. Лишь в отдельных случаях, например, когда строение, в котором проживает наниматель или занимает в нем складское помещение, в результате длительного неосуществления капитального ремонта приведено в аварийное состояние, эти понятия могут оказаться тождественными.

В обычных условиях под <неотложной необходимостью> следует понимать такое состояние имущества, при котором затруднено нормальное пользование им либо дальнейшее непроизводство капитального ремонта может повлечь серьезное ухудшение имущества.

Предоставляя нанимателю такое право, ст. 284 ГК вместе с тем предусматривает право нанимателя взыскать с наймодателя стоимость ремонта или зачесть ее в счет наемной платы либо расторгнуть договор и взыскать убытки, причиненные неисполнением. При этом важно иметь в виду, что и такая мера, как зачет стоимости произведенного ремонта в счет квартирной платы, в данном конкретном случае также является мерой, предпринимаемой управомоченным лицом в одностороннем порядке, и лишь в случае возникновения спора между сторонами вопрос решается судом, арбитражем или третейским судом. В частности, в исковом порядке должен быть разрешен спор в тех случаях, когда произведенные нанимателем расходы выходят за пределы расходов, вызываемых неотложной необходимостью. В ряде случаев законодательством предусматривается более определенный предел тех расходов, которые подлежат возмещению наймодателем нанимателю[249].

Аналогичной по своему характеру является такая мера оперативного воздействия, как предоставленное покупателю право при обнаружении в приобретенной продукции производственных недостатков устранить их на месте своими средствами, но за счет поставщика. Такое право предоставлено покупателям продукции производственно-технического назначения и товаров народного потребления по договору поставки[250], а также колхозам, совхозам или иным сельскохозяйственным предприятиям и организациям, приобретающим сельскохозяйственную технику или иные материально-технические средства по договорам с объединениями <Сель-хозтехника>[251].

Две основные особенности характерны для применения этой меры оперативного воздействия: во-первых, она предусмотрена законом как мера альтернативного характера: покупатель вправе по своему усмотрению либо потребовать исправления указанных недостатков на месте от поставщика (изготовителя), либо сам исправить эти недостатки за счет последнего; во-вторых, наряду с применением одной из указанных мер оперативного воздействия покупатель вправе также потребовать от поставщика (изготовителя) уплаты штрафа, установленного в процентном отношении к сумме расходов по устранению недостатков.

В тех случаях, когда покупатель избирает такую меру оперативного воздействия, как исправление недостатков на месте поставщиком (изготовителем), срок для устранения недостатков определяется не односторонним волеизъявлением покупателя, а по соглашению сторон. Неустранение поставщиком (изготовителем) указанных недостатков в установленный срок влечет за собой взыскание с него установленного законом штрафа.

В целях упорядочения и повышения ответственности за поставку недоброкачественной продукции Постановлением Совета Министров СССР от 27 октября 1967 г. <О материальной ответственности предприятий и организаций за невыполнение заданий и обязательств>[252] применительно к рассматриваемым случаям внесены три весьма существенных изменения:

во-первых, Постановление устанавливает единый порядок устранения недостатков и определения ответственности сторон при обнаружении производственных недостатков как для поставки продукции производственно-технического назначения, так и для поставки товаров народного потребления;

во-вторых, ввиду часто встречающихся в практике разногласий сторон о сроке устранения таких недостатков поставщиком (изготовителем) Постановление наряду с регламентацией срока как устанавливаемого по соглашению сторон дает и объективный критерий для его определения - работы по устранению недостатков должны быть выполнены поставщиком (изготовителем) <в кратчайший технически возможный срок>;

в-третьих, Постановлением повышен размер ответственности за нарушения, связанные с такого рода производственными недостатками продукции: а) наряду с требованием устранения недостатков изготовителем (поставщиком) или устранением их самим покупателем с поставщика (изготовителя) взыскивается штраф: по продукции производственно-технического назначения в размере 5%, а по товарам народного потребления, при согласии покупателя на их приемку, - в размере 2% стоимости этой продукции; б) если изготовитель (поставщик) не устранит недостатки в установленный срок, то он уплачивает покупателю (получателю) штраф в размере 20% стоимости продукции, в которой не устранены недостатки. Эти правила нашли свое закрепление в пп. 62, 63 новых Положений о поставках.

К мерам оперативного характера такого же типа относится предоставленное транспортным организациям право произвести выгрузку груза за счет грузополучателя, если последний в установленный законом срок не произведет указанных работ собственными средствами (ст. 50, ч. 2 УЖД, ст. 86, ч. 6 УВВТ), когда обязанность выгрузки лежит на грузополучателе (ст. 45, п. <б> УЖД, ст. 84 УВВТ).

Поскольку разгрузка транспортных средств перевозчиком за счет грузополучателя является не обязанностью, а правом транспортной организации, постольку последняя может и не воспользоваться этим правом. В этих случаях с грузополучателя могут быть взысканы штрафы за простой транспортных средств (ст. 156 УЖД, ст. 200 УВВТ), а также и иные сборы (например, за хранение груза в вагонах), предусмотренные законом. В случае систематического простоя судов по указанной причине размер штрафа решением начальника пароходства может быть увеличен до двукратного размера (ст. 200, ч. 3, 4 УВВТ).

Постановлением Совета Министров СССР от 27 октября 1967 г. N 988 Министерству путей сообщения предложено с 1 января 1968 г. в порядке опыта ввести на нескольких железных дорогах плату за пользование вагонами и контейнерами за время нахождения их под грузовыми операциями, а также за вагоны, задержанные грузополучателем в ожидании подачи под выгрузку, прекратив в связи с этим взыскание штрафов за простой[253].

Аналогичными, хотя и своеобразными в известной мере являются меры оперативного характера, предоставленные законом заказчику по договору подряда. Так, ст. 360 ГК предусматривает право заказчика в случае обнаружения в процессе работы, что заказ не будет выполнен надлежащим образом, назначить подрядчику соразмерный срок для устранения недостатков, а при неисполнении этого требования поручить исправление работы третьему лицу за счет подрядчика. Право передать исправление работы третьему лицу предусмотрено в данном случае потому, что выполнение подрядных работ в большинстве случаев требует специальных знаний, специальных приспособлений и определенных навыков, которыми сам заказчик, как правило, не обладает.

В тех же случаях, когда подрядчик отступил от условий договора и тем самым ухудшил работу либо допустил иные недостатки, заказчику наряду с другими возможностями предоставлено право требовать возмещения понесенных расходов по исправлению недостатков работы собственными средствами, но лишь в случае, когда такое право заказчика предусмотрено в договоре (ст. 364 ГК).

2. Меры оперативного характера, связанные с обеспечением встречного удовлетворения. В целом ряде случаев действующее гражданское законодательство предоставляет управомоченному лицу такие меры оперативного воздействия, которые либо прямо, либо косвенно связаны с понуждением другой стороны к встречному удовлетворению, либо, наконец, обеспечивают получение встречного удовлетворения посредством односторонних действий управомоченного лица из находящегося во владении этого лица имущества его контрагента.

Общий принцип требования встречного удовлетворения в свое время был закреплен в ст. 139 ГК РСФСР 1922 г., согласно которой в двустороннем договоре каждая сторона вправе отказывать противной стороне в удовлетворении до получения встречного удовлетворения, если из закона, договора или существа правоотношения не вытекало обязанности одной из сторон исполнить свое обязательство раньше другой.

Действующее гражданское законодательство дает нам принципиально иное решение вопроса. Согласно ст. 177 ГК взаимные обязанности по договору должны исполняться одновременно, если из закона, договора или существа обязательства не вытекает иное.

На первый взгляд новое гражданское законодательство изменило лишь формулировку принципа одновременного исполнения обязательства обеими сторонами. Однако нельзя не обратить внимание на то, что одна и та же цель - одновременное исполнение обязательства обеими сторонами - достигается здесь различными средствами. Если раньше поставленная задача обеспечивалась посредством предоставления сторонам права отказать другой стороне в удовлетворении требования, то в действующем законодательстве эта цель достигается посредством установления обязанности каждой из сторон произвести одновременное исполнение.

А из этого следует, что если прежнее законодательство рассматривало такую меру оперативного характера, как отказ в удовлетворении до получения встречного удовлетворения, в качестве общего принципа советского обязательственного права, то действующее законодательство рассматривает указанную меру не как общий принцип, а как исключение из общего правила, допустимое лишь в случаях, прямо предусмотренных законом или договором.

Одним из таких случаев, прямо предусмотренных законом, является предоставленное транспортным законодательством право перевозчика отказать грузополучателю в выдаче груза до внесения всех причитающихся с него платежей. Согласно ч. 3 ст. 95 УВВТ <пароходство вправе не выдавать груз до внесения грузополучателем всех платежей, причитающихся транспорту>. Аналогичное правило закреплено и в Уставе железных дорог СССР, согласно ст. 64 которого грузы выдаются на станции назначения грузополучателю, указанному в накладной, <после внесения всех причитающихся железной дороге платежей>.

Общий принцип транспортного законодательства, состоящий в том, что все платежи за перевозку грузов должны вноситься грузоотправителем на станции отправления, не всегда приводит к полному расчету грузоотправителя с перевозчиком. Впоследствии может быть обнаружен недобор платежей, перевозчиком могут быть понесены в процессе транспортировки груза дополнительные расходы, например, связанные с переадресовкой груза, с выгрузкой груза транспортной организацией, когда она к этому не обязана, а грузополучатель затягивает выполнение этих работ и т. п.

Поэтому недобор провозных платежей на станции отправления, необходимые расходы по транспортировке груза, образовавшиеся в пути следования, а также платежи и сборы, необходимость оплаты которых выявилась на станции назначения, должны быть возмещены перевозчику грузополучателем. Одним из способов побуждения грузоотправителя к своевременному внесению указанных платежей и является право перевозчика задержать выдачу груза до получения встречного удовлетворения.

Сама по себе целесообразность введения такой меры на транспорте не вызывает каких-либо возражений. Дело, однако, осложняется тем, что действующее законодательство не обеспечивает достаточных правовых гарантий правильного применения этой правоохранительной меры перевозчиком. В отличие от ранее действовавшего законодательства[254], новый Устав железных дорог, определяя пределы осуществления этой меры, не только не предусматривает, но, наоборот, исключает возможность оспаривания таких односторонних действий транспортной организации в случае неправильного определения размера подлежащих внесению платежей. Согласно ч. 3 ст. 75 УЖД 1964 г. после выдачи груза переборы и недоборы по провозной плате и сборам грузоотправителям и грузополучателям - предприятиям, организациям, учреждениям, а также железной дороге не возмещаются.

Поскольку размер этих платежей всегда определяется самой транспортной организацией, то практически оказывается, что все невыгодные последствия, связанные с перебором платежей и сборов, фактически возлагаются на грузополучателя. Выходит, таким образом, что данная действующим законом регламентация пределов осуществления данной меры оперативного воздействия создает положение, при котором возникает возможность осуществления перевозчиком предоставленного ему права в противоречии с его назначением в социалистическом обществе.

Анализ арбитражной практики показывает, что нередко эта возможность превращается в действительность, и грузополучатели в ряде случаев вынуждены переплачивать известные суммы, чтобы быстрее получить и использовать прибывшие в его адрес грузы. Такая практика в корне противоречит задачам проведения в жизнь принципа полного хозяйственного расчета в деятельности социалистических организаций, и потому п. 3 ст. 75 УЖД 1964 г., на наш взгляд, должен быть отменен в установленном законом порядке.

О необходимости его отмены свидетельствует и складывающаяся в настоящее время практика арбитража. Государственным арбитражем при Совете Министров СССР было согласовано с Министерством путей сообщения, что если при прямых железнодорожных перевозках при выдаче груза возникает спор между грузополучателем и железной дорогой по провозным платежам и сборам, то такой спор при соблюдении претензионного порядка может быть рассмотрен Государственным арбитражем.

При этом в письме Государственного арбитража при Совете Министров СССР от 25 марта 1967 г. N И-7-45 было разъяснено, что в тех случаях, когда грузополучатель не согласен с требованием дороги об уплате тарифов и сборов, но с тем, чтобы не задерживать прием груза, вносит требуемые платежи, он должен потребовать от железной дороги составления акта общей формы о том, что считает неправильным взыскание платежей и сборов. В этом случае грузополучатель вправе заявить дороге претензию и иск о возврате платежей и сборов[255].

Такая практика органов государственного арбитража по существу является правильной. Но, к сожалению, она не основана на законе. Соглашение Государственного арбитража при Совете Министров СССР с Министерством путей сообщения по этому вопросу несомненно имеет важное значение, но не имеет достаточной юридической силы, так как соглашением даже таких двух высоких органов не может быть изменено правило, установленное Советом Министров СССР. Для того чтобы привести складывающуюся практику в соответствие с требованиями принципа социалистической законности, указанным органам, поскольку в принципе этот вопрос ими согласован, необходимо сделать соответствующее представление в Совет Министров СССР на предмет отмены правила, закрепленного в ч. 3 ст. 75 УЖД.

К этому же виду мер оперативного воздействия относится право поставщика перевести неисправного плательщика на аккредитивную форму расчетов или на предварительную оплату продукции.

Постановлением Совета Министров СССР от 3 апреля 1967 г. <О мерах по дальнейшему улучшению кредитования и расчетов в народном хозяйстве и повышению роли кредита в стимулировании производства>[256], п. 13 было предусмотрено, что <при систематической задержке платежей (независимо от длительности задержки) поставщик имеет право переводить неисправного иногороднего плательщика на аккредитивную форму расчетов, а одногороднего плательщика - на предварительную оплату продукции>.

Этот новый порядок применения указанной меры оперативного воздействия весьма существенно отличается от ранее действовавшего порядка[257]. Эти отличия состоят в следующем:

1. Если раньше такая мера оперативного воздействия применялась только при акцептной форме расчетов, то в настоящее время она может быть применена при задержке плательщиком оплаты счета при любой форме расчетов. Эта особенность обусловлена, в частности, тем, что раньше акцептная форма расчетов была основной формой расчетных отношений социалистических организаций, тогда как в настоящее время в соответствии с п. 12 названного постановления широкое распространение получают такие формы расчетов, как расчеты чеками из лимитированных и нелимитированных чековых книжек, платежными поручениями или в порядке плановых платежей.

2. Если ранее действовавшее законодательство предусматривало возможность применения этой меры при просрочке более чем в 15 дней, то по новому законодательству такая мера оперативного воздействия применяется <при систематической задержке платежей (независимо от длительности задержки)>. Под систематической задержкой платежей следует прежде всего понимать задержку платежей несколько раз подряд, хотя бы и не на большой срок. Вместе с тем, учитывая общую тенденцию повышения ответственности предприятий в условиях новой экономической реформы, нашедшую свое выражение в Постановлении Совета Министров СССР от 27 октября 1967 г. N 988[258], следует признать систематической также и задержку платежей хотя бы и один раз, но на длительный срок, так как по своим невыгодным имущественным последствиям для поставщика длительная задержка платежей даже более серьезна, чем неоднократная задержка платежей на ту же общую сумму и в течение того же (суммарного) срока просрочки.

3. Ранее действовавшее законодательство предусматривало границы применения данной меры оперативного воздействия во времени. Она могла применяться поставщиком лишь до полного погашения задолженности плательщиком. Постановление Совета Министров СССР от 3 апреля 1967 г. такого срока не устанавливает. Но несмотря на это следует признать, что и в новом законодательном варианте эта мера может быть применена поставщиком лишь до полного погашения задолженности плательщиком. Дело в том, что полное погашение задолженности плательщиком является в известной мере свидетельством улучшения его финансового положения и подтверждением того, что плательщик правильно отреагировал на принятые поставщиком меры. Поэтому требование поставщика о продолжении оплаты поставленной продукции в порядке аккредитивной формы расчетов или путем предварительной оплаты подлежащей поставке продукции и после погашения плательщиком всей задолженности следует рассматривать как осуществление предоставленного ему права в противоречии с назначением этого права (ст. 5 Основ).

Одним из необходимых условий применения по требованию поставщика аккредитивной формы расчетов или предварительной оплаты продукции является доведение этого решения поставщика до покупателя (получателя) продукции. Положения о поставках продукции предусматривают обязательность такого сообщения лишь в случае, когда покупатель не является стороной по договору (п. 56 Положений о поставках). Между тем несомненно, что такое требование должно быть признано обязательным во всех случаях, так как иначе покупатель (плательщик), не зная о применении к нему такой меры, не сможет своевременно выставить аккредитив или заблаговременно оплатить продукцию. Поэтому в практике арбитражей при отсутствии извещения покупателя (плательщика) о переводе его на аккредитивную форму расчетов штраф за невыставление аккредитива в установленный законом срок не взыскивается.

Вместе с тем в своем письме на конкретный запрос от 21 апреля 1965 г. N И-1/7 Госарбитраж при Совете Министров СССР разъяснил, что о применении указанных мер оперативного воздействия поставщик обязан известить другую сторону заблаговременно либо одновременно с предъявлением требования о выставлении аккредитива или о предварительной оплате продукции. Однако в новых Положениях о поставках это правило своего отражения не нашло.

Постановлением Совета Министров СССР от 3 апреля 1967 г. <О мерах по дальнейшему улучшению кредитования и расчетов в народном хозяйстве и повышению роли кредита в стимулировании производства>, п. 13 введено новое правило о том, что в случае неоднократной отгрузки поставщиком продукции, не соответствующей по качеству и сортности условиям договора, покупателю предоставляется право оплачивать поставленную ему продукцию лишь после проверки ее качества[259].

Юридическая сущность этой исключительной оперативной меры, впервые закрепленной в советском гражданском законодательстве, заключается в предоставлении управомоченной стороне права отказать другой стороне во встречном удовлетворении до получения надлежащего исполнения. Экономический механизм ее воздействия связан с временным изъятием из сферы поставщика части оборотных средств в форме задержанных платежом сумм при недопущении кредитования поставщика Госбанком под расчетные документы на оплату данной продукции, что естественно отразится на прибыли, на уровне рентабельности предприятия-поставщика и в конечном счете на всех конечных показателях его работы. В условиях проводимой хозяйственной реформы, когда работа предприятий оценивается главным образом в зависимости от выполнения ими плана реализации продукции, от размера полученной ими прибыли и от уровня рентабельности, такая мера оперативного воздействия является весьма эффективным средством, побуждающим поставщика к улучшению качественных показателей его работы.

Учитывая большую экономическую эффективность этой меры, закон строго регламентирует пределы ее применения.

Право на оплату поставленной продукции лишь после ее качественной приемки возникает у покупателя в случаях неоднократной отгрузки поставщиком продукции, не соответствующей по качеству и сортности условиям договора. Под неоднократностью в данном случае следует понимать поставку нескольких партий продукции, независимо от размера этих партий, в разные сроки с нарушением условий о качестве и сортности против установленных договором. При этом не обязательно, чтобы каждая партия продукции целиком не соответствовала по качеству и сортности условиям договора. Для применения этой меры, на наш взгляд, достаточно, чтобы значительная часть продукции, поставленной в каждой партии, не соответствовала договорным условиям.

Важным требованием закона при применении этой меры является требование несоответствия продукции по качеству и сортности условиям договора и при этом только в случаях, когда такое несоответствие установлено на основании составленных в установленном законом порядке актов приемки продукции по качеству.

В связи с этим возникает вопрос, вправе ли покупатель перевести поставщика на оплату продукции после ее приемки по качеству в тех случаях, когда поставленная продукция оказалась более низкого сорта в сравнении с тем, который указан в документе, удостоверяющим качество продукции?

Этот вопрос следует решать по-разному. Если продукция соответствует требованиям договора о сортности, но ее сорт завышен в документе, удостоверяющем ее качество, то данная мера оперативного воздействия не применима. В этом случае покупатель вправе воспользоваться теми правами, которые предоставлены ему п. 66 Положения о поставках продукции производственно-технического назначения и п. 67 Положения о поставках товаров народного потребления[260]. Если же поставленная продукция по сортности не только ниже, чем предусмотрено в документах о ее качестве, но и не соответствует требованиям договора о сортности, применение такой меры становится возможным, если соблюдены все иные условия ее применения, в частности, когда имели место неоднократные случаи такого рода, когда соблюдены сроки качественной приемки продукции и др.

Право покупателя перевести поставщика на оплату продукции после ее приемки по качеству ограничено определенным сроком. В соответствии с законом такой порядок расчетов может вводиться на срок до шести месяцев. Поскольку закон предусматривает также обязательное предварительное извещение об этом как поставщика, так и соответствующих учреждений Госбанка, следует признать целесообразным исчислять указанный срок с момента отсылки покупателем таких извещений. При этом следует иметь в виду, что указанный шестимесячный срок - это срок предельный. Поэтому в своем извещении о переводе поставщика на оплату продукции после ее приемки по качеству покупатель должен указать, на какой срок он считает необходимым перевести поставщика на указанную форму расчетов.

Предоставляя покупателю такое право, закон вместе с тем возлагает на него и целый ряд обязанностей. Такими обязанностями являются, в частности, строгое соблюдение установленного порядка актирования продукции в отношении сроков приемки, участия в приемке и подписании акта компетентных лиц и т. п.: обязательное предварительное извещение покупателя и соответствующего отделения Госбанка о применении данной меры.

Все рассмотренные до сих пор меры оперативного характера данного вида обладают одной, общей для них особенностью: они побуждают неисправного контрагента к надлежащему исполнению встречного удовлетворения.

В отличие от этого ряд мер оперативного характера, также связанных с обеспечением встречного удовлетворения, имеют иной характер действия: они предоставляют возможность самому управомоченному лицу получить встречное удовлетворение за счет находящегося в его ведении имущества неисправного контрагента.

Так, например, ст. 417 ГК предоставляет право комиссионеру удержать причитающиеся ему по договору комиссии суммы из всех сумм, поступивших к нему за счет комитента. Особенность этой меры оперативного воздействия состоит в том, что она в одних случаях выступает как мера правоохранительного порядка, связанная непосредственно с нарушением комитентом своих обязанностей, а в других случаях как мера превентивного характера, например, в случае учета комиссионного вознаграждения при выплате комитенту стоимости проданной вещи.

Аналогичное право предоставлено также подрядчику по договору бытового подряда. Согласно ст. 366 ГК в случае неявки заказчика за получением вещи подрядчику предоставлено право продать вещь в установленном законом порядке, а вырученную сумму, за вычетом всех причитающихся ему платежей, внести в депозит нотариальной конторы на имя заказчика[261]. При этом, однако, такое право возникает у подрядчика лишь по истечении шести месяцев со дня, когда, согласно договору, вещь должна быть передана заказчику, и последующего двукратного предупреждения заказчика о необходимости получения изготовленной вещи.

Несколько своеобразны предусмотренные для аналогичных случаев правила, регулирующие отношения по хранению имущества. Согласно ст. 430 ГК, если хранителем является гражданин, то он при уклонении лица, сдавшего вещь на хранение, от ее получения не вправе сам реализовать это имущество, а может лишь требовать его принудительной продажи через суд в порядке, установленном для исполнения судебных решений. Но если хранителем является социалистическая организация, то в аналогичной ситуации она вправе произвести самостоятельно реализацию невостребованного имущества в порядке, предусмотренном ее уставом или положением.

Так, например, п. 18 Типового устава ломбарда[262] предусматривает, что в случае невостребования сданных на хранение вещей в срок, на который они были сданы на хранение, и хранение не будет возобновлено, ломбард обязан хранить эти вещи в течение трех месяцев. По истечении этого срока ломбард вправе реализовать эти вещи путем передачи их для комиссионной продажи торговым организациям. Из суммы, вырученной от продажи этих вещей, погашается плата за хранение и иные требования ломбарда, а остаток возвращается владельцу вещи по предъявлении им соответствующих документов (п. 20 Устава).

3. Меры оперативного воздействия, связанные с отказом совершить определенные действия в интересах неисправного контрагента (меры отказного характера). Следует различать по крайней мере три вида оперативных мер отказного характера: во-первых, отказ от договора, во-вторых, отказ от принятия ненадлежащего исполнения и, в-третьих, отказ во встречном удовлетворении по причине ненадлежащего исполнения обязательства.

Наиболее серьезной мерой оперативного воздействия отказного характера является односторонний отказ управомоченного лица от договора вследствие его неисполнения или ненадлежащего исполнения другой стороной. Отказ от договора является оперативной мерой универсального характера, направленной на полное прекращение отношений управомоченного лица с неисправным контрагентом.

Регламентируя способы досрочного прекращения обязательств, действующее гражданское законодательство употребляет различные термины. Наиболее часто закон употребляет термины <расторжение договора> (ст. ст. 246, 289, 290, 329, 330, 332, 333, 347, 348 и др. ГК) и <отказ от договора> (ст. ст. 243, 244, 282, ч. 2 ст. 290, ч. 1 и 2 ст. 360, ч. 2 и 3 ст. 364, ст. ст. 381, 401, 419 ГК). Иногда в литературе эти понятия отождествляются и различие в их употреблении сводится по существу <к ничем не оправданному разнобою в терминологии>[263]. С таким мнением трудно согласиться. Действительно, в законодательстве есть несколько случаев, когда применение того или иного термина можно признать спорным[264]. Однако если не считать этих нескольких неточностей, то в общей массе всех случаев употребления указанных терминов совершенно четко выступает различие между ними. Несмотря на то что право на расторжение договора и право на отказ от договора преследуют одну и ту же конечную цель - прекращение договорных отношений, они тем не менее весьма существенно различаются по способам их осуществления.

Если расторжение договора есть способ прекращения договорных отношений посредством обращения управомоченного лица к компетентным государственным или общественным органам, то отказ от договора есть способ прекращения договорных отношений управомоченным лицом в одностороннем порядке. Это подтверждается прежде всего тем, что, регламентируя расторжение договора, закон в большинстве случаев разъясняет, в каком порядке (в судебном, арбитражном, третейском) это право может быть осуществлено, тогда как, говоря об отказе от договора, закон таких оговорок вообще не делает. Да и сам характер случаев, когда закон допускает отказ от договора (когда продавец не передал или покупатель не принял вещь; наймодатель не передает нанимателю имущество, подрядчик не приступает к работе, перевозчик не предоставляет соответствующего билету места и т. п.), свидетельствует о том, что в этих случаях в ответ на односторонние действия нарушителя договора закон дает одностороннее право его контрагенту.

Более того, в ряде случаев закон совершенно четко определяет отказ от договора как меру одностороннюю. Так, ст. 419 ГК, предоставляя право комиссионеру отказаться от договора в случае его нарушения комитентом, лишь обязывает его сообщить комитенту о своем отказе от договора. Поэтому, на наш взгляд, права проф. Е. А. Флейшиц, когда она отмечает, что в случае отказа от договора речь идет <о праве стороны, в отношении которой другая сторона нарушила свои договорные обязанности, <отказаться от договора> - очевидно, путем внесудебного заявления об этом своему контрагенту, который, разумеется, не лишен права оспорить это заявление в суде, арбитраже, третейском суде>[265].

Следует, однако, иметь в виду, что предусмотренные законом случаи одностороннего отказа от договора не всегда являются мерами оперативного воздействия. Отказ от договора может быть отнесен к мерам оперативного воздействия только в тех случаях, когда он применяется управомоченным лицом в ответ на нарушение обязанности другой стороной. В тех же случаях, когда закон допускает отказ от договора <в любое время>, т. е. независимо от нарушения договора другой стороной (ст. ст. 290, 401, 424 ГК), а также в иных случаях, не связанных с нарушением обязательства должником, например вследствие невозможности исполнения (ст. 419 ГК), отказ от договора следует рассматривать лишь как способ одностороннего прекращения обязательства, но не как меру оперативного воздействия.

Практическое значение такого разграничения состоит в том, что применение отказа от договора как меры оперативного воздействия на неисправного контрагента влечет за собой также и обязанность последнего возместить причиненные кредитору убытки, тогда как, воспользовавшись правом одностороннего отказа от договора, при отсутствии нарушения договора обязанным лицом управомоченный субъект сам в ряде случаев обязан возместить другой стороне ущерб, причиненный своим отказом. Так, если поверенный отказался от договора при условии, когда доверитель лишен возможности иначе обеспечить свои интересы, поверенный обязан возместить причиненные прекращением договора убытки (ст. 401 ГК). Однако поскольку мы в данном случае имеем дело с причинением убытков правомерными действиями, связанными с осуществлением управомоченным лицом предоставленного ему права, то по аналогии со ст. 444, ч. 3 следует признать, что убытки, причиненные правомерным отказом от договора, при отсутствии его нарушения другой стороной подлежат возмещению лишь в случаях, предусмотренных законом.

Каковы же юридические границы применения такой меры оперативного воздействия, как односторонний отказ от договора?

Поскольку всякий отказ от договора есть в то же самое время и отказ от его исполнения лицом, применившим данную меру к неисправному контрагенту, следует признать, что на эти случаи распространяется правило ч. 4 ст. 33 Основ (ст. 169 ГК), согласно которому односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение условий договора не допускается, за исключением случаев, предусмотренных законом.

Из этого прежде всего вытекает, что границы применения такой меры оперативного воздействия, как односторонний отказ от договора, определены случаями, прямо предусмотренными законом.

В связи с этим возникает практически важный вопрос о том, следует ли считать законным условие об одностороннем отказе от договора, включенное сторонами в сам текст заключенного ими договора? По мнению З. М. Заменгоф, <здесь можно говорить о своеобразном случае расторжения и изменения договора по соглашению сторон>[266], так как стороны заранее, уже при заключении договора, согласовали такое условие.

На наш взгляд, вопрос этот нельзя решить однозначно, как это предлагается в данном случае. Он может быть решен правильно лишь с учетом конкретных особенностей того или иного договора. Очевидно, прежде всего, что вопрос о включении такого условия в договор может возникнуть только при заключении таких договоров либо применительно к таким условиям договора, для которых закон не предусматривает право одностороннего отказа, так как в противном случае это было бы простым повторением в договоре того, что предусмотрено законом. Не менее очевидно и то, что само по себе соглашение сторон по такому вопросу еще ничего не дает для правильного решения вопроса, так как такое соглашение может быть законным, а может быть и незаконным. Так, например, при заключении планируемого хозяйственного договора социалистическими организациями включение такого условия в договор едва ли можно признать законным, так как своим соглашением стороны в данном случае подрывают плановую основу договора. Такое условие должно быть признано незаконным, как противоречащее плановому заданию. В тех же случаях, когда договор заключается по инициативе самих социалистических организаций, а также в договорах с участием граждан включение такого условия в договор вполне допустимо, если согласие это было добровольным, а не вынужденным какими-либо привходящими обстоятельствами. Допустимо включение такого условия в договор также в случаях, когда сам закон предоставляет сторонам такое право. Так, например, ст. 419 ГК, определяя принципиальную недопустимость одностороннего отказа комиссионера от договора, вместе с тем предоставляет сторонам право установить на этот счет в договоре иные правила.

Поэтому упрек в адрес арбитражной практики которая не выработала для таких случаев единого подхода[267], нельзя признать основательным, так как такого <единого подхода> вообще быть не может. Здесь многое зависит от конкретных обстоятельств дела.

Пределы применения этой меры оперативного воздействия определяются также теми конкретными условиями, при наличии которых закон допускает односторонний отказ от договора. Эти условия закон формулирует по-разному. В одних случаях закон допускает односторонний отказ от договора лишь при наличии одного, строго определенного нарушения обязательства должником (ст. ст. 243, 244, 282 ГК и др.); в других - при наличии одного из нескольких названных в законе нарушений (ст. ст. 360, 381 ГК); наконец, в некоторых случаях закон дает общее определение условий применения этой меры, допуская отказ от договора при условии нарушения его другой стороной (ст. 419 ГК).

Это последнее решение, на наш взгляд, не представляется удачным. Согласно ч. 1 ст. 419 ГК комиссионер не вправе, если иное не предусмотрено договором, отказаться от исполнения принятого поручения, за исключением случаев, когда это вызвано невозможностью исполнения или нарушением комитентом договора комиссии. Из этого следует, что комиссионер вправе отказаться от договора в трех случаях: а) если это предусмотрено договором; б) при невозможности исполнения поручения и в) при нарушении договора комитентом. Допуская односторонний отказ от договора при нарушении его комитентом, закон не оговаривает, каков должен быть характер этих нарушений. Создается положение, при котором отказ от договора может последовать даже при незначительных и несущественных нарушениях, допущенных комитентом.

Не говоря уже о том, что такая регламентация одностороннего отказа от договора недостаточно хорошо оберегает интересы комитента, следует признать, что такое слишком общее определение границ применения названной оперативной меры не соответствует характеру самой меры, которая по самой своей природе есть мера экстраординарная, применяемая в строго исключительных случаях, равно как не соответствует и основной идее ст. 419 ГК, которая исходит из принципиальной недопустимости одностороннего отказа от договора, кроме отдельных случаев. Допущение отказа от договора при любом нарушении его со стороны комитента по существу подрывает этот принцип, распространяя исключение на очень широкий круг случаев. Представляется более правильным поставить применение указанной меры в зависимость от нарушения существенных условий договора комитентом, как это сделано, например, для случаев расторжения договора подряда (ч. 2 и 3 ст. 364 ГК).

В отличие от одностороннего отказа от договора такие меры оперативного воздействия, как отказ от ненадлежащего исполнения, носят не универсальный, а частный характер. Они не влекут за собой прекращения правовых отношений между сторонами, а имеют своим назначением обеспечение надлежащего исполнения обязанности должником.

Особенность этих мер оперативного воздействия состоит также в том, что они, как правило, сопутствуют друг другу. Так, отказ от принятия ненадлежащего исполнения, как правило, влечет за собой и отказ кредитора во встречном удовлетворении должника (например, отказ от принятия недоброкачественной продукции влечет за собой и отказ в ее оплате), а отказ во встречном удовлетворении допускается законом по общему правилу только в случаях неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства.

Отказ от принятия исполнения как мера оперативного воздействия, как правило, связан с нарушением обязанным лицом условий о сроках, способах или качестве исполнения.

Нарушение условия о сроке исполнения может быть двояким: во-первых, при исполнении обязательства до наступления срока исполнения (досрочное исполнение) и, во-вторых, при исполнении обязательства после истечения установленного срока исполнения (просрочка исполнения).

Досрочное исполнение обязательства не всегда является благом. В ряде случаев, в особенности в отношениях между социалистическими организациями, которые работают по плану, такое досрочное исполнение обязательства может привести к невыгодным последствиям для предприятия-кредитора: в частности, привести к затовариванию, к омертвлению на некоторый период оборотных средств, к излишним расходам по складированию и хранению досрочно полученной продукции и т. п. Поэтому регламентация досрочного исполнения действующим законодательством весьма своеобразна.

Общий принцип, закрепленный в ч. 1 ст. 173 ГК, сводится к тому, что должник вправе исполнить обязательство досрочно, если иное не вытекает из закона, договора или из существа обязательства. Из этого следует, что досрочное исполнение обязательства в принципе есть действие правомерное и отказ кредитора от такого исполнения допустим лишь тогда, когда это предусмотрено самим законом, договором или вытекает из существа обязательства (например, при досрочном возврате вещей, сданных на хранение).

Вместе с тем закон предусматривает на этот счет и ряд исключительных правил. Так, согласно ч. 2 ст. 173 ГК досрочное исполнение обязательства в отношениях между социалистическими организациями в принципе признается недопустимым. Досрочное исполнение обязательства в этих случаях допустимо лишь тогда, когда это установлено законом, договором либо с согласия кредитора.

Еще более строго подходят к досрочному исполнению обязательства Положения о поставках продукции. Пунктом 29 Положения о поставках продукции производственно-технического назначения и п. 26 Положения о поставках товаров народного потребления предусмотрено, что досрочная поставка продукции допускается с согласия покупателя. В практике, однако, встречается достаточное количество случаев досрочной поставки продукции без согласия покупателя. Практика показала вместе с тем, что предоставление покупателю права в этом случае отказаться от принятия и оплаты продукции и взыскать с поставщика убытки, возникшие вследствие производимых покупателем затрат на приемку, складирование и хранение такой продукции, не дает должного результата. В связи с этим Постановлением Совета Министров СССР от 27 октября 1967 г. <О материальной ответственности предприятий и организаций за невыполнение заданий и обязательств> было предусмотрено, что в случае поставки без согласия покупателя продукции, не предусмотренной договором (включая поставку продукции сверх установленного договором количества по отдельным наименованиям ассортимента и досрочную поставку), при отказе покупателя от принятия этой продукции для использования и оставления ее на ответственное хранение поставщик уплачивает покупателю неустойку: по продукции производственно-технического назначения в размере 3%, по товарам народного потребления - 2%, а по скоропортящейся продукции - 5 % стоимости непринятой продукции[268].

Иначе решен вопрос о досрочном исполнении в законодательстве о подрядных договорах на капитальное строительство. Правила о подрядных договорах на капитальное строительство не предусматривают каких-либо ограничений подрядчика в отношении досрочного исполнения договора. Более того, закон устанавливает обязанность заказчика принять готовый объект по его предъявлении подрядчиком. При задержке заказчиком начала приемки объекта он обязан уплатить подрядчику штраф в установленном законом размере. Следовательно, в данном случае такая мера оперативного воздействия, как отказ кредитора от принятия досрочного исполнения, не применима вообще.

Следует вместе с тем отметить, что исключение, предусмотренное для социалистических организаций ч. 2 ст. 173 ГК, не применяется и в ряде других случаев. Так, например, оно не применимо в отношениях между социалистическими организациями при исполнении денежных обязательств. Досрочное внесение денежных платежей должником ни в какой мере не ущемляет интересы кредитора, не может причинить ему никаких убытков. Поэтому такого рода досрочное исполнение следует рассматривать как надлежащее исполнение, отказ от которого недопустим. Причем досрочное исполнение денежных обязательств в форме авансирования другой стороны допускается лишь в случаях, прямо предусмотренных законом.

На практике ненадлежащее исполнение обязательства по срокам чаще всего имеет место в форме просрочки должника в исполнении обязательства. На этот случай ч. 2 ст. 225 ГК предусматривает, что, если вследствие просрочки должника исполнение утратило интерес для кредитора, он вправе отказаться от принятия исполнения и требовать возмещения убытков. Этот общий принцип не применим, однако, к отношениям между социалистическими организациями, где отказ от просроченного исполнения допускается только в случаях и на условиях, установленных законом или договором. Так, например, при поставках продукций покупатель вправе отказаться от принятия продукции, поставка которой просрочена, лишь тогда, когда договором не предусмотрены иные условия. При этом покупатель обязан уведомить поставщика об этом отказе заблаговременно. Продукция, отгруженная поставщиком до получения такого уведомления, должна быть покупателем принята и оплачена[269]. По договору подряда на капитальное строительство такой отказ вообще не допустим. Не допускается законом также и отказ от принятия груза, доставленного с просрочкой транспортной организацией, за исключением того случая, когда качество груза вследствие его порчи или повреждения в пути изменилось настолько, что исключается возможность его полного или частичного использования (см. ст. 63 УЖД, ст. 96 УВВТ).

При определении пределов применения такой меры оперативного воздействия, как отказ от принятия просроченного исполнения, важное практическое значение имеет вопрос: является ли данная мера безусловной, либо она применяется лишь в случае виновной просрочки должника в исполнении обязательства?

Примечание к ст. 121 ГК РСФСР 1922 г. устанавливало правило, согласно которому <просрочка не наступает, пока исполнение не может последовать вследствие обстоятельств, за которые должник не отвечает, в частности, вследствие просрочки кредитора>. Из этого следует, что прежнее гражданское законодательство исходило из принципа: <нет вины должника - нет и просрочки в исполнении обязательства>.

Действующий ГК 1964 г. существенно изменил это положение. Согласно ч. 3 ст. 225 <должник не считается просрочившим, пока обязательство не может быть исполнено вследствие просрочки кредитора>. А из этого вытекает, что просрочкой признается всякое опоздание в исполнении обязательства против установленного срока, независимо от того, было ли это нарушение сроков виновным или невиновным со стороны должника. Только просрочка со стороны кредитора исключает просрочку должника.

Тот факт, что действующее гражданское законодательство признает просрочкой должника как виновное, так и невиновное (кроме случая, обусловленного просрочкой кредитора) неисполнение обязательства в установленный срок, с необходимостью требует ответа на вопрос: в каких случаях при просрочке должника необходимо установление вины должника, а когда этого не требуется?

Как вытекает из действующего гражданского законодательства (ст. 37 Основ), вина есть условие гражданско-правовой ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства. Поэтому лишь виновная просрочка должника влечет за собой возложение на него гражданско-правовой ответственности, а следовательно, и применение гражданско-правовых санкций. Это означает, что предусмотренное ч. 1 и 2 ст. 225 ГК право кредитора требовать возмещения убытков возникает лишь при наличии виновной просрочки со стороны должника. При этом виновная просрочка должника влечет за собой также и его ответственность за случайно наступившую невозможность исполне

Примечания:

[246] Постановление Совета Министров СССР от 3 апреля 1967 г., п. 24 (СП СССР 1967 г. N 10, ст. 56).

[247] СП СССР 1967 г. N 26, ст. 186.

[248] СП СССР 1967 г. N 22, ст. 156.

[249] Так, например, Типовым договором найма жилого помещения в доме местного Совета, действующим в БССР, предусмотрено возмещение домоуправлением понесенных нанимателем расходов в пределах <сметной стоимости> произведенного капитального ремонта (<Жилищное законодательство>. Минск, 1961, стр. 163).

[250] Пункты 62, 63 соответствующих Положений о поставках продукции (СП СССР 1969 г. N 11, ст. 64).

[251] Пункт 8 Положения об имущественной ответственности объединений <Сельхозтехника>, а также колхозов, совхозов и других сельскохозяйственных предприятий и организаций за нарушение обязательств по заказам на сельскохозяйственную технику и иные материально-технические средства (СП СССР 1966 г. N 12, ст. 118).

[252] СП СССР 1967 г. N 26, ст. 186.

[253] СП СССР 1967 г. N 26, ст. 186.

[254] Статья 99 Устава железных дорог 1954 г. предусматривала обязанность железной дороги в 15-дневный срок по выявлении переборов перечислять грузополучателям излишне полученные суммы за перевозки, не ожидая предъявления претензии.

[255] <Социалистическая законность>, 1967, N 7, стр. 84.

[256] СП СССР 1967 г. N 10, ст. 56.

[257] Пункт 56 Положения о поставках продукции производственно-технического назначения и п. 54 Положения о поставках товаров народного потребления 1959 г.

[258] СП СССР 1967 г. N 26, ст. 186.

[259] СП СССР 1967 г. N 10, ст. 56. В настоящее время это правило закреплено также в пп. 58, 59 Положений о поставках 1969 г.

[260] СП СССР 1969 г. N 11, ст. 64.

[261] О порядке внесения в депозит денежных сумм или ценных бумаг см. ст. 185 ГК РСФСР, ст. ст. 73 - 74 Положения о Государственном нотариате РСФСР (<Ведомости Верховного Совета РСФСР>, 1965, N 40, ст. 991).

[262] Типовой устав ломбарда, утвержденный постановлением Совета Министров РСФСР от 7 июня 1968 г. (СП РСФСР 1968 г. N 10, ст. 54).

[263] З. М. Заменгоф. Изменение и расторжение хозяйственных договоров. М., <Юридическая литература>, 1967, стр. 117.

[264] Так, в ст. 290 ГК, которая озаглавлена <досрочное расторжение договора по требованию нанимателя>, содержатся как правила о расторжении договора, так и правила об отказе нанимателя от договора бытового проката в любое время. Неточным в данном случае является не сам текст закона, а его заголовок, который не охватывает всего содержания данной статьи. Или, например, ст. 337 ГК говорит о расторжении договора жилищного найма в случае угрозы обвала дома. Поскольку выселение в указанных случаях производится в административном порядке, термин <расторжение договора>, обычно применяемый в связи с предъявлением требования в суд, арбитраж и т. п. о расторжении договора, здесь не сов-сем подходит. Правильнее, по-видимому, было бы в данном случае говорить о <прекращении договора> с наступлением такого юридического факта, как аварийность дома.

[265] Научно-практический комментарий к ГК РСФСР, под ред. Е. А. Флейшиц. М., <Юридическая литература>, 1966, стр. 195.

[266] З. М. Заменгоф. Изменение и расторжение хозяйственных договоров, стр. 119.

[267] См.: З. М. Заменгоф. Изменение и расторжение хозяйственных договоров, стр. 119.

[268] Настоящее правило закреплено в пп. 60, 61 Положений о поставках.

[269] Пункт 31 Положения о поставках продукции производственно-технического назначения и п. 28 Положения о поставках товаров народного потребления (СП СССР 1969 г. N 11, ст. 64).

4. Пределы осуществления управомоченным лицом требования о защите права, обращенного к компетентным государственным или общественным органам

Возможность обратиться к компетентным государственным или общественным органам за защитой материального субъективного права является важнейшей в содержании принадлежащего управомоченному лицу права на защиту. И хотя обеспечительную сторону права нельзя сводить только к применению мер государственного принуждения, следует признать, что подключение управомоченным лицом к реализации своего права аппарата государственного принуждения является важнейшим условием реальности и гарантированности прав социалистических организаций и граждан.

Чем же определяются пределы осуществления требования о защите права?

Следует прежде всего иметь в виду, что требование защиты права имеет две стороны: процессуально-правовую, связанную с порядком заявления и рассмотрения требования, и материально-правовую, связанную с его удовлетворением. Поэтому вопрос о пределах осуществления названного требования следует рассматривать с позиций как материально-правовых, так и процессуально-правовых. Проблемы процессуально-пра-вовых границ осуществления требования защиты права выходят за рамки настоящей работы. Поэтому здесь будут рассмотрены лишь те вопросы, которые в значительной мере связаны с проблемами материально-пра-вового характера.

Рассматривая с этой точки зрения действующее гражданско-пра-вовое законодательство, можно констатировать, что советское гражданское право определяет границы осуществления требования защиты субъективных гражданских прав посредством определения в законе субъектов, сроков защиты права и назначения права на защиту в социалистическом обществе. В связи с этим особенно важное значение приобретают три проблемы: во-первых, вопрос о пределах осуществления управомоченным лицом требования защиты права в связи с установлением определенной подведомственности гражданско-правовых споров; во-вторых, вопрос о пределах осуществления названного права во времени; в-третьих, вопрос об осуществлении требования защиты права в соответствии с его назначением в социалистическом обществе.

1. Пределы осуществления требования защиты права и некоторые вопросы подведомственности гражданско-правовых споров. Вопрос о подведомственности - это прежде всего вопрос о том, какой государственный или общественный орган правомочен рассматривать тот или иной гражданско-правовой спор, на ком именно лежит обязанность защитить нарушенное субъективное гражданское право заявителя. От правильного решения вопроса о подведомственности споров зависит обеспечение реальности и гарантированности прав граждан и организаций.

В настоящее время вопросы подведомственности исследуются, как правило, лишь представителями науки советского гражданского процессуального права. И это естественно. Решение вопроса о том, относится ли рассмотрение данного конкретного дела к ведению данного органа или не относится, - это вопрос, связанный с заявлением требования о защите права, но не с его удовлетворением. И с этой точки зрения проблема подведомственности есть, несомненно, прежде всего проблема процессуальная.

Но вместе с тем проблема эта непосредственно связана также и с материальным правом, так как целый ряд вопросов подведомственности разрешен не процессуальным, а материальным законом. Так, Основы гражданского законодательства в ст. 6 установили общее правило о том, какие именно органы правомочны рассматривать гражданские дела, осуществлять защиту гражданских прав. Согласно этой статье защита гражданских прав осуществляется судом, арбитражем, третейским судом, профсоюзными или иными общественными организациями, а в особо предусмотренных случаях также и в административном порядке.

Соответственно этому отдельные статьи Основ и гражданских кодексов республик определяют, какому органу подведомственно решение того или иного спора (см. ст. ст. 7, 10, 34 (ч. 3), 59, 61 - 63 и др. Основ; ст. ст. 7, 13, 15, 16, 18 - 22 и многие другие статьи ГК РСФСР).

Установление в законе определенной подведомственности гражданских споров имеет двоякое значение: с одной стороны, такой порядок разграничивает юрисдикционную компетенцию различных государственных и общественных органов по рассмотрению гражданских дел и тем самым определяет известные границы осуществления управомоченным лицом требования защиты права, поскольку с таким требованием управомоченный вправе обратиться только к определенному органу; а с другой стороны, установленный законом порядок подведомственности споров призван обеспечить надлежащую защиту прав и интересов граждан и организаций.

Особенно важное значение проблема подведомственности гражданско-правовых споров приобретает в связи с рассмотрением гражданских дел в административном порядке. Это объясняется прежде всего тем, что административный порядок рассмотрения споров, обладая некоторыми достоинствами, в частности возможностью значительно сократить сроки рассмотрения споров, тем не менее не обладает необходимым количеством правовых средств, обеспечивающих максимальную гарантию правильного разрешения дела. Как правильно отмечал С. В. Курылев, <разрешение гражданских споров в административном порядке характеризуется минимумом определенной законом процессуальной формы>[274], хотя и в этом случае защита права осуществляется в установленном законом порядке, с соблюдением определенных правил и предоставлением сторонам известных правовых гарантий[275].

Согласно ст. 6 Основ административный порядок защиты гражданских прав применяется лишь в случаях, <особо предусмотренных законом>. Это значит, что административное разрешение гражданских дел имеет исключительный характер.

И это не случайно. Одной из тенденций развития права, закономерностью его развития является соответствие материальному праву процессуальных форм его защиты[276]. Эта закономерность была установлена К. Марксом, который в статье: <Дебаты по поводу закона о краже леса> (статья третья) писал, что <материальное право... имеет свои необходимые, присущие ему процессуальные формы>[277].

Соответствие процессуальной формы характеру материального права находит свое выражение прежде всего в том, что как материальное право, так и процессуальные формы его осуществления и защиты имеют в своей основе единую экономическую, политическую и идеологическую базу, вследствие чего, как говорит К. Маркс, единый дух должен пронизывать как материальное, так и процессуальное законодательство. Практически это означает, что как материальное право, так и процессуальная форма его защиты должны базироваться на одних и тех же основополагающих принципах.

Соответствие процессуальной формы характеру материального права обнаруживается также в том, что характер материального права определяет основную сферу приложения данной процессуальной формы его осуществления и защиты. Как правильно отмечает В. Д. Сорокин, <если мы признаем, что служебное назначение процессуальных норм состоит в обеспечении реализации норм материальных, то неизбежным следствием этого должно быть признание существования определенных групп процессуальных норм, обслуживающих каждую отрасль материального права>[278].

Это соответствие находит, далее, свое выражение в том, что сам характер процессуальной формы осуществления и защиты в значительной мере определяется специфическими особенностями материального права, особенностями складывающихся между участниками материально-пра-вовых отношений. Как известно, советское гражданское право регулирует имущественные отношения, обусловленные использованием товарно-де-нежной формы в коммунистическом строительстве, и связанные с ними личные неимущественные отношения. Особенность этих отношений заключается прежде всего в равном положении их участников, в их независимом (в административном или имущественном отношении) положении по отношению друг к другу. Из этого следует, что процессуальная форма защиты гражданских прав должна отвечать по крайней мере следующим требованиям: во-первых, ее применение должно быть рассчитано на возникновение спора между сторонами; во-вторых, она должна использоваться по общему правилу при возбуждении дела самими сторонами, а в случаях, установленных законом, также и при возбуждении дела лицами, призванными действовать таким образом в интересах одной из сторон, либо в интересах общественных; в-третьих, она должна обеспечить равное положение сторон при рассмотрении спора; в-четвертых, разбирательство должно носить, если так можно сказать, третейский характер, т. е. орган, рассматривающий спор, не должен находиться в особых отношениях с одной из сторон и не должен быть заинтересован в разрешении дела в пользу одной из сторон; в-пятых, она должна обеспечить максимум гарантий правильного разрешения спора, что может быть достигнуто лишь при строгой законодательной регламентации самого порядка рассмотрения спора.

Всем этим требованиям в полной мере отвечает лишь исковая форма защиты гражданских прав, которая поэтому и является основной формой их защиты.

Административный порядок защиты гражданских прав этим требованиям в значительной мере не отвечает. По своему характеру он соответствует таким отношениям, которые основаны на подчинении одного субъекта другому. Поэтому основная сфера его применения - это рассмотрение споров, возникающих из административно-правовых отношений.

В советском гражданском праве административная форма защиты права применяется в исключительных случаях, когда специфические особенности конкретного случая допускают ее применение. Такими особенностями являются: малозначительность гражданско-правового спора (например, рассмотрение в административном порядке споров между социалистическими организациями на сумму до 100 руб.), необходимость быстрого рассмотрения дела (например, выселение нанимателя из дома, грозящего обвалом, в административном порядке с санкции прокурора), бесспорность заявленного одной из сторон требования (например, реализация бесспорного права на основе нотариальной надписи) и др.

Соответствие материальному праву процессуальной формы его защиты - объективная закономерность, получившая свое дальнейшее развитие в новом советском гражданском законодательстве.

Это нашло свое выражение прежде всего в дальнейшем расширении исковой формы защиты гражданских прав. Наглядным примером этого является существенное изменение законодательства о защите жилищных прав советских граждан. Как известно, Постановлением ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г. <О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в городах>[279] был предусмотрен довольно широкий круг случаев административного выселения граждан из занимаемых ими жилых помещений в ведомственном жилом фонде.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 сентября 1953 г. <Об отмене административного выселения из домов государственных предприятий, учреждений и организаций рабочих и служащих, прекративших трудовые отношения>[280] этот порядок был коренным образом изменен. Указ установил, что по общему правилу выселение из ведомственных домов рабочих и служащих, прекративших трудовые отношения, может производиться только в судебном порядке. В виде исключения административный порядок выселения был сохранен только для отдельных, наиболее важных отраслей народного хозяйства и некоторых ведомств при условии, что рабочий или служащий прекратил трудовые отношения с организацией по собственному желанию, уволен за нарушение трудовой дисциплины или за совершение преступления.

Основы гражданского законодательства пошли в этом отношении еще дальше. Статей 62 Основ было установлено, что выселение рабочих и служащих, прекративших трудовые отношения с организацией, может быть произведено только в судебном порядке. Статья 63 Основ предусмотрела недопустимость административного выселения вообще, за исключением случаев выселения лиц, самоуправно занявших жилое помещение, а также нанимателей из домов, грозящих обвалом. Основы предоставили право республикам предусмотреть выселение в административном порядке также в случаях выселения из служебных помещений, общежитий и гостиниц. Таким образом, процессуальная форма защиты жилищных прав была приведена, за очень небольшим исключением, в соответствие с характером материально-правовых отношений.

Другой пример. Основными условиями поставки промышленных товаров народного потребления, утвержденных Советом Министров СССР в 1954 г., предусматривалось, что споры по установлению ассортимента между предприятиями-поставщиками и базами-покупателями рассматриваются главными производственными управлениями министерств, производящих товары народного потребления, совместно с всесоюзной конторой оптовой торговли Министерства торговли СССР. При недостижении соглашения в этой инстанции спор передавался на решение руководителей министерств. Согласно основным условиям поставки продовольственных товаров указанные споры разрешались министерствами торговли союзной, автономной республики, обл(край)торготделами. При неудовлетворительном решении дела спор мог быть перенесен поставщиком на рассмотрение органов арбитража.

Как видно из этого, особые условия предусматривали административный порядок рассмотрения споров чисто гражданско-правового характера. И только по товарам продовольственного назначения был установлен контроль арбитража за правильностью решения таких споров. Такое несоответствие процессуальной формы характеру материально-правовых отношений между поставщиками и потребителями возникло в результате некритического заимствования старого порядка рассмотрения споров при фактическом изменении характера взаимоотношений между сторонами. Дело в том, что такой порядок был установлен ранее, когда органы оптовой торговли находились в ведении промышленных министерств. В этих условиях решение вопросов об ассортименте доставляемой продукции, например Главлегсбытом совместно с главными производственными управлениями того же министерства, было в какой-то мере обосновано. Однако с передачей в 1953 г. органов оптовой торговли в ведение Министерства торговли СССР существенно изменился характер взаимоотношений, превратив их из отношений внутриведомственных в отношения междуведомственные, которые могли строиться только на базе договорных оснований.

Практика очень быстро показала несостоятельность такого порядка рассмотрения споров. Поэтому утвержденные Советом Министров СССР в 1959 г. Положения о поставках продукции изменили этот порядок, предусмотрев арбитражный порядок разрешения указанной категории споров. Таким образом, и в данном случае законодательство пошло по пути дальнейшего приведения в соответствие процессуальных форм с характером материально-правовых отношений.

Несмотря на это, в литературе последнего времени ряд практических работников органов арбитража вновь ставят вопрос о передаче споров по ассортименту на решение вышестоящих органов контрагентов по договору. В обоснование этого предложения ссылаются на то, что во многих случаях арбитражи не располагают всеми необходимыми данными для решения спора[281]; что установление ассортимента связано с материально-техническим обеспечением поставщика, с его производственными возможностями, т. е. с проблемами, решение которых относится к компетенции планово-регулирующих органов[282]; что споры по ассортименту вообще не являются правовыми, а техническими или планово-организацион-ными[283].

Едва ли эти доводы можно признать убедительными.

Слов нет, решение споров по ассортименту дело нелегкое. Однако арбитражи, как показывает практика, достаточно успешно с ними справляются. При этом органы арбитража имеют возможность в случае надобности запросить все необходимые данные, в том числе и мнение планово-регулирующих органов, и с учетом их решить спор. Следует, однако, в положении о государственном арбитраже более четко определить обязанности всех органов предоставлять органам арбитража необходимые данные и сроки их представления.

Нельзя согласиться и с тем, что споры по ассортименту не являются правовыми спорами. Ведь и при рассмотрении споров по исполнению договора органам арбитража очень часто приходится сталкиваться с решением проблем технических и планово-организационных, однако это обстоятельство само по себе не делает эти споры неправовыми. Ассортимент есть существенное условие договора поставки. И спор об ассортименте есть спор об установлении прав и обязанностей сторон, и уже по этой причине указанный спор следует считать спором о праве гражданском. Вместе с тем следует учитывать, что в подавляющем большинстве случаев договоры поставки заключаются на основе планового задания, которое устанавливает обязательство сторон заключить договор. Это обстоятельство гражданско-правовое, и спор по его выполнению, в том числе и спор об ассортименте, есть спор о праве гражданском, которому объективно соответствует исковая, а не административная форма его разрешения.

Но дело не только в этом. Пунктом 24 Положения о поставках товаров народного потребления покупателю предоставлено право при согласовании ассортимента отказаться от товаров, не пользующихся спросом населения, и в этом случае [Положение] освобождает покупателя от ответственности. При этом поставщики обязываются законом в целях выполнения плана заменить такие товары другими видами соответствующей ассортиментной группы, на которые имеется опрос.

Это правило находится в соответствии с требованиями проводимой экономической реформы, которая предусматривает в качестве одного из важнейших показателей деятельности предприятия реализацию продукции. Несомненно, что требование выполнения плана по реализации продукции относится не только к поставщику, но и к покупателю, к торгующей организации. А из этого следует, что вопрос об установлении ассортимента в договоре приобретает еще большее значение. Практика показывает, что при этом, как правило, необходимо определенное воздействие на поставщиков, которые не всегда охотно идут навстречу требованиям покупателей.

Но такое воздействие не может быть обеспечено при рассмотрении споров по ассортименту вышестоящими органами поставщика и покупателя. Согласовывая ассортимент, эти органы выступают как равноправные партнеры. При таком положении одинаково трудно как самому поставщику, так и его вышестоящему органу добиться нужного ассортимента поставляемой продукции. С этой точки зрения рассмотрение споров по ассортименту органами государственного арбитража представляется более предпочтительным, так как арбитраж - орган междуведомственный, имеющий все возможности более активно решить дело с учетом как интересов сторон, так и интересов общегосударственных[284]. На наш взгляд, задача состоит не в том, чтобы избавить арбитраж от трудностей, связанных с рассмотрением данной категории дел, как это по существу предлагают некоторые работники арбитража, а в том, чтобы поднять работу арбитража на уровень требований, предъявляемых новой экономической формой.

Приведение процессуальной формы защиты права в соответствие с характером материального права нашло свое выражение также в дальнейшей дифференциации самой исковой формы защиты права.

Несмотря на то что Основы гражданского законодательства в регулировании имущественных отношений граждан и организаций исходят из принципа единства имущественного оборота и регулируют как отношения с участием граждан, так и отношения между социалистическими организациями, все же между отношениями с участием граждан и отношениями между социалистическими организациями есть известное различие в рамках этого единства. Если единство правового регулирования определяется тем, что как одни, так и другие отношения - это отношения имущественного характера, отношения социалистического типа, связанные с использованием товарно-денежной формы в коммунистическом строительстве, то различие в рамках этого единства определяется тем, что отношения между социалистическими организациями в значительно большей мере подвержены началам планирования, что это прежде всего отношения между государственными хозяйственными организациями, складывающиеся в рамках единой государственной социалистической собственности, что сама по себе хозяйственная деятельность социалистических организаций настолько сложна и разнообразна, что объективно требует специальной правовой регламентации.

Это обстоятельство определяет собой также единство и дифференциацию самой исковой формы защиты гражданских прав: защита прав граждан, а также прав социалистических организаций, где одной из сторон правоотношения является гражданин, осуществляется судом, тогда как защита прав социалистических организаций (кроме колхозов) осуществляется органами государственного и ведомственного арбитража.

Как судебная, так и арбитражная форма защиты права представляют собой исковую форму защиты. Однако они имеют весьма существенные особенности, которые определяются кругом и характером подлежащих защите субъективных гражданских прав, особенностями органов, осуществляющих эту защиту[285], а также особым характером самого производства по делу, регламентированного различными нормативными актами[286].

Приведение исковой формы защиты права в соответствие с характером защищаемых субъективных гражданских прав находит свое выражение также в дальнейшей демократизации исковой формы защиты права. Особенно важное значение с этой точки зрения имеют: расширение участия общественности в рассмотрении гражданских дел в суде, допущение третейского разбирательства споров как с участием граждан[287], так и споров между социалистическими организациями[288], введение для социалистических организаций обязательного доарбитражного порядка урегулирования споров, постепенное введение в жизнь принципа добровольного исполнения решений юрисдикционных органов сторонами по делу, передача ряда вопросов гражданско-правового характера на решение общественных организаций и товарищеских судов.

Требование соответствия характеру материального права процессуальных форм его защиты должно быть руководящим принципом как при законодательном решении вопросов подведомственности, так и при практическом разрешении тех или иных споров.

Из этого, конечно, не следует, что от этого требования не может быть никаких отступлений. Действующее законодательство показывает, что такие отступления имеют место. Однако такие отступления могут носить только законодательный характер и должны быть обоснованы серьезными причинами. Причем действующее гражданское законодательство предусматривает в ряде случаев судебный контроль за правильностью решения дел административными органами или общественностью. Так, например, отказ нанимателю в обмене жилого помещения может быть обжалован в судебном порядке (ст. 325 ГК); при несогласии рабочего или служащего с решением администрации или профсоюзного комитета о возмещении причиненного ему вреда он вправе обратиться за разрешением этого вопроса в народный суд и др.

Представляется целесообразным использовать аналогичную форму судебного или арбитражного контроля за решением гражданских дел административными органами также и в ряде других случаев.

Как известно, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1955 г.[289] было установлено, что споры между социалистическими организациями на сумму до 100 руб. (в действующем масштабе цен) должны разрешаться в административном порядке вышестоящими по отношению к должнику органами. Несмотря на то что такое решение проблемы подведомственности находится в противоречии с требованием соответствия материальному праву процессуальной формы его защиты, решение это в целом следует признать правильным. Основными причинами такого решения вопроса явились: во-первых, малозначительность спора и, во-вторых, дальнейшее развитие отношений товарищеского сотрудничества между социалистическими организациями, которые определяют высокую степень объективности в решении таких споров.

Однако в литературе последнего времени неоднократно высказывались предложения о передаче всех указанных споров на рассмотрение органов государственного арбитража.

Чтобы выяснить, насколько убедительны такие предложения, необходимо проследить, каковы в этом отношении тенденции арбитражной практики.

Нельзя не отметить, что, несмотря на изъятие указанной категории дел из подведомственности органов государственного арбитража, последнему постоянно приходится сталкиваться с такого рода делами. Уже Инструктивными указаниями Госарбитража при Совете Министров СССР от 11 апреля 1955 г.[290] предусматривались некоторые отступления от установленного порядка подведомственности. Впоследствии Инструктивным письмом от 30 июня 1956 г.[291] был установлен ряд случаев, когда допускалось объединение нескольких требований на сумму до 100 руб. и обращение с иском в органы государственного арбитража. В дальнейшем круг случаев, когда допускается объединение требований и предъявление исков в арбитраж, постепенно расширялся[292] и, наконец, нашел свое наиболее полное выражение в Инструктивном письме от 5 июля 1963 г.[293]

Можно таким образом констатировать, что на практике тенденция приведения процессуальной формы защиты права в соответствии с характером самого материального права проявляет себя применительно к указанной категории дел достаточно ярко, результатом чего по существу является изъятие значительного количества споров на сумму до 100 руб. из установленной законом административной подведомственности и применение к ним исковой формы защиты.

Вместе с тем практика показывает, что недостатки в рассмотрении споров указанной категории вышестоящими органами должника все же имеют место.

Наиболее часто встречающимися недостатками указанного порядка рассмотрения споров являются: во-первых, несоблюдение установленного законом порядка доарбитражного урегулирования споров и недостаточная требовательность в этом отношении органов, рассматривающих споры; во-вторых, сравнительно высокий процент отказов в иске по сравнению с обычным арбитражным и судебным порядком рассмотрения дел.

Однако, как нам представляется, такое положение все же не дает оснований для коренного изменения законодательства о подведомственности, т. е. для передачи всех без исключения споров на сумму до 100 руб. на рассмотрение органов государственного арбитража. Приведение процессуальной формы защиты права в соответствие с характером материального права может быть достигнуто в данном случае посредством предоставления права заявителю (кредитору), которому отказано в удовлетворении требования в административном порядке и который не согласен с таким решением, обратиться с иском в арбитраж. При этом следует предусмотреть, что такое обращение с иском в арбитраж допустимо лишь в случаях соблюдения заявителем претензионных сроков еще до заявления требования административным органам.

Такое решение имеет то преимущество, что оно, с одной стороны, не создаст серьезных обременений для органов арбитража, а с другой стороны, оно будет больше дисциплинировать как стороны, так и органы, рассматривающие споры, и вместе с тем обеспечит надлежащий контроль арбитража за законностью решений, выносимых административными органами.

Основания для установления судебного контроля за разрешением дел административными органами имеются, на наш взгляд, также и в случае возникновения споров между собственником строения и исполкомом местного Совета об оценке строений и насаждений, сносимых в связи с отводом земельного участка для государственных и общественных надобностей.

Постановлением Совета Министров СССР от 15 декабря 1961 г.[294] установлено, что при сносе строения в связи с отводом земельного участка для государственных или общественных надобностей собственникам сносимых строений выплачивается стоимость сносимых строений, устройств, плодово-ягодных насаждений и посевов или по желанию собственника ему и членам его семьи предоставляется квартира по существующим нормам.

Решение об оценке строения выносится назначаемой исполкомом комиссией при участии собственника сносимого строения и утверждается исполкомом. Постановление предусматривает административный порядок обжалования такого решения. И хотя в данном случае отношения возникли из административно-правового акта отвода земельного участка для государственных и общественных надобностей, тем не менее вопрос об оценке строения - это вопрос гражданско-правового характера, вопрос о возмещении убытков, которые понес собственник в связи со сносом строения.

Поскольку в данном случае идет речь о защите субъективного гражданского права, то при наличии спора между собственником и соответствующим органом о размере компенсации, исковой порядок рассмотрения такого рода споров представляется более соответствующим характеру возникших отношений. Поэтому следует согласиться с высказанными в литературе предложениями о передаче такого рода споров из административной подведомственности в подведомственность судебных органов[295].

Требование соответствия материальному праву процессуальной формы его защиты должно соблюдаться также и при практическом разрешении тех или иных споров. Особенно важно иметь в виду указанное требование в случаях: а) когда закон вообще не определяет подведомственность того или иного спора; б) когда имеет место объединение связанных между собой нескольких требований, каждое из которых в соответствии с законом подчинено своим правилам о подведомственности; в) когда имеет место объединение нескольких требований, но закон устанавливает правила о подведомственности лишь для одного из них.

Относительно просто решается вопрос, когда закон не предусматривает подведомственности данного спора. В этом случае субъективные гражданские права подлежат защите в исковой форме, т. е. в зависимости от участников спора в суде или в арбитраже.

Значительно сложнее второй случай. Если закон определяет различную подведомственность нескольких объединенных в одном деле требований, то очевидно, что в целях более объективного и всестороннего его рассмотрения следует отдать предпочтение одной из указанных в законе форм защиты. На вопрос о том, какой именно форме защиты следует отдать предпочтение, действующее гражданское процессуальное законодательство дает ответ лишь применительно к одному конкретному случаю. Согласно ст. 27 ГПК при объединении нескольких связанных между собой требований, из которых одни подведомственны суду, а другие - органам арбитража, все требования подлежат рассмотрению в суде.

Однако это не единственный случай, когда коллизии подведомственности спора могут возникнуть. Во всех такого рода случаях предпочтение должно быть отдано судебному порядку рассмотрения дела как более соответствующему гражданско-правовому характеру возникших отношений. Нельзя при этом не учесть, что исковая форма защиты права в сравнении с административным порядком является более универсальной, более демократичной формой, обеспечивающей максимум гарантий правильного и объективного разрешения дела.

Наиболее трудными с практической точки зрения являются те случаи, когда закон, несмотря на возможность объединения нескольких требований, определяет подведомственность лишь одного из них. Такое положение возникает, например, при применении ст. 337 ГК, которая предусматривает выселение граждан из домов, грозящих обвалом, но с предоставлением выселяемым другого жилого помещения.

В практике рассмотрения этой категории дел вопрос о подведомственности требования о предоставлении жилой площади при выселении по основаниям ст. 337 ГК получил разноречивые толкования. Наиболее ярко эти разноречия нашли свое выражение при разрешении известного дела Рябининых. Семья Рябининых из пяти человек проживала в доме барачного типа в комнате размером 12 кв. м. В связи с аварийным состоянием дома им была предоставлена другая площадь - комната в 14 кв. м и кухня 7 кв. м. В связи с отказом Рябининых добровольно переселиться на эту площадь было произведено их административное выселение с санкции прокурора района. Однако впоследствии это постановление было отменено прокуратурой Ярославской области по тем основаниям, что предоставленная Рябининым площадь не соответствует требованиям закона по размеру и благоустроенности. Поскольку дом, в котором проживали Рябинины, к этому моменту уже был снесен, последние обратились в суд с иском о предоставлении им другого, благоустроенного жилого помещения.

Народный суд удовлетворил иск, обязав завод предоставить семье Рябининых жилую площадь в благоустроенном доме капитального типа размером не менее 25 кв. м. Интересно, что в кассационном порядке завод не обжаловал это решение, но и в исполнение оно приведено не было.

Постановлением президиума Ярославского областного суда от 28 де-кабря 1966 г. указанное решение было отменено и дело прекращено за неподведомственностью. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда РСФСР определением от 10 февраля 1967 г. оставила без удовлетворения протест заместителя прокурора РСФСР, отметив, что <разрешение данного вопроса в силу закона не входит в компетенцию судебных органов>.

Президиум Верховного суда РСФСР, рассматривая дело по протесту заместителя прокурора РСФСР, не согласился с такой позицией. Президиум отметил в своем постановлении, что <в данном случае спор возник не о соблюдении установленного ст. 337, ч. 2 ГК РСФСР порядка выселения из аварийного дома, так как выселение семьи Рябининых уже произведено, а о защите нарушенных жилищных прав и о возложении обязанности на завод по предоставлению им жилой площади в соответствии с требованиями ст. 331 ГК РСФСР>[296].

На этом основании Президиум пришел к выводу, что <вопрос о восстановлении нарушенных прав должен быть разрешен в судебном порядке>[297].

По протесту Председателя Верховного Суда СССР это дело было рассмотрено Пленумом Верховного Суда СССР. В своем Постановлении Пленум прежде всего обращает внимание на то, что ст. 63 Основ предусматривает в случае угрозы обвала дома административное выселение <при условии предоставления выселяемому другого благоустроенного жилого помещения>. <Административное выселение из домов, грозящих обвалом... - говорится в постановлении, - своей обязательной составной частью предполагает предоставление выселяемому благоустроенного жилого помещения, и поэтому разделение этих двух положений не может быть признано обоснованным>.

То обстоятельство, что выселение Рябининых уже произведено, а постановление прокурора о даче санкции на выселение отменено, по мнению Пленума не меняет положения о неподведомственности данного спора суду, поскольку правовое основание для выселения с предоставлением другого помещения остается прежним - аварийное состояние дома.

Таким образом, Пленум признал, что данный спор не подведомствен судебным органам. Такое решение вопроса о подведомственности данного спора Пленумом Верховного Суда СССР представляется весьма спорным.

1. Прежде всего необходимо констатировать, что при применении ст. 337 ГК РСФСР (ст. 62 Основ) мы имеем дело с двумя требованиями встречного характера: а) с требованием наймодателя об административном выселении нанимателя и б) с требованием нанимателя о предоставлении ему другой благоустроенной жилой площади. При этом ст. 337 ГК во второй части говорит, что <выселение граждан из домов, грозящих обвалом, производится в административном порядке с санкции прокурора>. Следовательно, в отношении подведомственности первого требования закон устанавливает административный порядок, а подведомственность второго требования не определяет.

Вместе с тем ст. 6 Основ допускает применение административного порядка рассмотрения гражданских дел только в случаях, <особо предусмотренных законом>. А из этого следует, что недопустимо расширение сферы применения административного порядка рассмотрения гражданских дел за рамки, установленные законом. В данном случае, на наш взгляд, вступает в действие принцип соответствия материальному праву процессуальных форм его защиты, согласно которому право требовать предоставления другого благоустроенного жилого помещения должно защищаться в судебном, а не в административном порядке.

2. Распространяя сферу действия административного порядка и на это второе требование, Пленум исходит из неразрывной связанности двух указанных требований во всех без исключения случаях.

Действительно, такая связанность названных требований для некоторых случаев прямо предусмотрена законом. Согласно ст. 331, ч. 3 ГК РСФСР <помещение, предоставляемое выселяемому, должно быть указано в решении суда о расторжении договора найма и выселении нанимателя>. Как видно из этого, связанность названных требований предусмотрена законом лишь для случаев, когда договор найма расторгается в судебном порядке с предоставлением выселяемому другого жилого помещения.

Но применим ли указанный принцип при выселении нанимателя в административном порядке в связи с угрозой обвала дома? Решение этого вопроса зависит от того, что именно следует понимать под угрозой обвала дома? Под угрозой обвала дома, на наш взгляд, следует понимать такое состояние строения, когда налицо реальная возможность его разрушения, если не в данный момент, то в самом ближайшем будущем, например, с наступлением сезона дождей, сильных ветров, снегопадов и т. п. При таком положении создается реальная угроза жизни и здоровью граждан, их имуществу, и поэтому применение административного порядка их выселения, дающего возможность оперативно решить вопрос, вполне оправдано.

Но как быть в случае, когда такая реальная угроза существует, а у организации, которая обязана по закону обеспечить выселяемого жилой площадью, в настоящий момент нет жилого помещения, удовлетворяющего требованиям закона? Следует ли принять немедленные меры к выселению нанимателя с обязательством в будущем предоставить ему соответствующую жилую площадь, либо надо ждать, когда такая площадь появится у организации, не считаясь с реальной угрозой обвала дома? Думается, что при таких обстоятельствах выдвинутый Пленумом принцип неразрывной связанности названных требований не применим. Не применим указанный принцип также и в тех случаях, когда сами фактические обстоятельства дела по существу свидетельствуют о разделении этих требований, как это, например, имело место в деле Рябининых, где первое требование уже не существует, а осталось лишь требование нанимателя о предоставлении ему другой благоустроенной жилой площади, для удовлетворения которого административный порядок законом не предусмотрен.

3. Обосновывая связанность требований и применение на этом основании административного порядка, Пленум по существу исходит из отождествления понятий <угрозы обвала дома> и <аварийности строений>. Между тем на практике к аварийным относятся не только строения, грозящие обвалом, что, как известно, встречается чрезвычайно редко, но и иные маломерные, главным образом деревянные строения, отслужившие свой срок и предназначенные к сносу, т. е. так называемые <планово-аварийные строения>, где ни о какой угрозе обвала нет и речи. В последнем случае вообще нет никаких оснований для применения ст. 337 ГК, так как фактически речь идет о сносе строения по иным основаниям. В данном случае правильнее, на наш взгляд, применять ст. 332 ГК, предусматривающую расторжение договора найма в судебном порядке в связи с отводом участка для государственных или общественных надобностей.

В связи с этим, на наш взгляд, коренного изменения требует и практика прокуратуры о даче санкции на административное выселение по мотиву угрозы обвала дома. Применение закона не может быть основано на суждениях приблизительного характера об <аварийности строений>. Думается, что такая санкция может быть дана лишь в случае, когда в акте прямо указано на угрозу обвала дома и указаны те причины, по которым комиссия, производившая обследование строения, пришла к таким выводам. Только при наличии действительной угрозы обвала дома прокуратура вправе принять дело к своему производству и вынести решение о даче санкции на административное выселение.

2. Пределы осуществления требования защиты права во времени. Как уже отмечалось, основной процессуальной формой защиты гражданских прав является исковая форма их защиты. Однако требование защиты права в исковой форме, обращенное к суду или арбитражу, не может быть безграничным во времени. Это обусловлено, во-первых, установлением в законе или договоре сроков существования самого субъективного права, с прекращением которого естественно отпадает и надобность в его защите; во-вторых, недопустимостью продолжительной неопределенности в существовании самой возможности применения мер принудительного воздействия к правонарушителю, действия которого, совершенные в прошлом, по истечении значительного времени могут утратить свой общественно опасный характер, и применение к нему мер принудительного воздействия может оказаться не только не нужным, но и противоречащим целям правового принуждения в социалистическом обществе; в-третьих, необходимостью выяснения объективной истины при рассмотрении каждого гражданского дела, так как со временем могут быть утрачены или обесценены доказательства, без которых правильное решение дела станет невозможным; в-четвертых, необходимостью устранения медлительности и волокиты при защите прав социалистических организаций и граждан и укрепления государственной дисциплины в народном хозяйстве.

Осуществление управомоченным лицом требования защиты права, обращенного к суду или арбитражу, ограничено сроками исковой давности. Статья 16 Основ гражданского законодательства определяет исковую давность как срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено.

Это значит, что правовым последствием истечения срока исковой давности является утрата управомоченным лицом возможности осуществить принадлежащее ему материальное право в принудительном порядке. В настоящее время в советской гражданско-правовой литературе господствует мнение, что с истечением срока исковой давности не погашается право на предъявление иска, так как согласно ст. 16 Основ требование о защите нарушенного права принимается к рассмотрению судом, арбитражем или третейским судом независимо от истечения исковой давности[298].

Значительно более сложным и спорным является вопрос, связанный с применением ч. 1 ст. 89 ГК РСФСР после истечения срока исковой давности. Статья 89, ч. 1 гласит: <В случае исполнения обязанности должником по истечении срока исковой давности он не вправе требовать исполненное обратно, хотя бы в момент исполнения он и не знал об истечении давности>. Основной вопрос, который в связи с этим возник в гражданско-правовой литературе, состоит в том, прекращает ли свое существование с истечением срока исковой давности само субъективное гражданское право, либо с истечением давности погашается лишь возможность его принудительного осуществления, тогда как само субъективное гражданское право продолжает существовать?

Опираясь на буквальный текст ст. ст. 47 и 401 ГК 1922 г., И. Б. Новицкий высказал мысль о том, что, <когда мы имеем обязательство, по которому пропущен срок исковой давности, мы все-таки имеем перед собой обязательство. Так его называет закон (ст. 47 ГК)...>[299]. Объясняя далее свою позицию, И. Б. Новицкий исходит из значения исковой давности в гражданском праве и указывает, что <установлением сроков исковой давности вовсе не имеется в виду освобождать обязанное лицо (физическое или юридическое) от лежащей на нем обязанности и этим как бы поощрять неисполнение обязанности в расчете на возможность пропуска управомоченным лицом срока на предъявление иска. Поэтому, отказывая управомоченному лицу в активной защите его права исковым порядком, советский закон все же считается с самим (материальным) его правом и соответствующей обязанностью на другой стороне, и в случае добровольного исполнения этой обязанности по истечении срока давности - такое исполнение признается имеющим юридическую силу>[300].

По мнению И. Б. Новицкого, санкция в форме иска не единственный способ осуществления и защиты субъективных гражданских прав, что возможна и более слабая форма санкции, в частности - признание юридической силы за произведенным по данному долгу исполнением[301].

По существу так же был решен этот вопрос Д. М. Генкиным. <Может ли существовать субъективное право, не опирающееся на принудительную санкцию со стороны органов государства?> - ставит вопрос Д. М. Генкин. И отвечает: <Нет, не может. Но принудительное осуществление права может осуществляться не только путем предъявления иска, но и путем возражения противопоставляемого предъявленному иску. В случае, если должник, добровольно исполнивший обязательство, по которому истек срок исковой давности, предъявит иск о возврате исполненного, то его иск будет обессилен возражением в силу ст. ст. 47 и 401 ГК РСФСР. Поэтому, как общее правило, истечение срока исковой давности погашает право на иск в материальном смысле, но еще не погашает само субъективное право>[302].

Аналогичного мнения придерживается М. Я. Лапиров-Скобло, который считает, что если бы наш Гражданский кодекс стоял на точке зрения погашения давностью самого субъективного гражданского права, в законе не было бы предусмотрено восстановление судом права, которое прекратилось уже за истечением времени, установленного законом[303].

По мнению проф. Б. Б. Черепахина, по истечении срока исковой давности на истребование имущества из чужого незаконного владения у собственника все же сохраняется субъективное право собственности, хотя утрачивается возможность его принудительного осуществления[304].

В подтверждение этого Б. Б. Черепахин приводит еще один весьма существенный довод. <Надлежит признать, - пишет он, - что субъективное право не перестает существовать только из-за того, что оно потеряло свою принудительность. Необходимым условием такого бытия субъективного права при отпадении возможности принудительного осуществления является продолжающееся признание его существования государством, которое само по себе имеет первостепенное практическое значение (например, ст. 47 и 401 ГК)>[305]. При этом он приводит ряд конкретных случаев, когда признаваемые государством права и обязанности не снабжены соответствующей гражданско-правовой санкцией.

В противоположность высказанному выше мнению ряд советских цивилистов и процессуалистов считают, что с истечением срока исковой давности управомоченный утрачивает не только возможность принудительного осуществления права, но и само субъективное право[306]. Основной довод сторонников этой точки зрения состоит в том, что поскольку праву как особому общественному явлению присуща специфическая особенность, заключающаяся в возможности его принудительного осуществления, ибо, по выражению В. И. Ленина, <право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права>[307], постольку истечение срока исковой давности, погашая возможность принудительного осуществления субъективного права, погашает тем самым и само это право. Такова основная методологическая предпосылка рассматриваемой по-зиции.

Если сторонники первой точки зрения встретились с трудностью при доказательстве сохранения субъективного гражданского права после истечения срока исковой давности, то сторонники второго мнения испытали достаточно затруднений при объяснении тех оснований, по которым субъективное право вновь возникает у бывшего управомоченного лица, при исполнении обязательства или при возврате ему вещи должником после истечения срока исковой давности. Не случайно поэтому различные авторы, придерживающиеся в принципе одного мнения, дают на этот вопрос различные ответы.

Так, по мнению Ю. К. Толстого, <право на стороне лица, пропустившего исковую давность, возникает благодаря сложному юридическому составу, элементами которого являются: истечение установленного в законе срока исковой давности, открывающее перед лицом, утратившим субъективное право, возможность вновь приобрести его; совершение другим лицом, обязанность которого перед бывшим управомоченным погашена давностью, дозволенного законом действия>[308]. Из сказанного вытекает, что с истечением исковой давности управомоченный утратил субъективное право, но приобрел возможность вновь стать его обладателем, но какова природа этой возможности - этого автор не разъясняет.

Обратив внимание на эту нечеткость конструкции Ю. К. Толстого, Г. Ф. Деревянко отвечает на этот вопрос так: <Право лица, пропустившего давность, на имущество, полученное от бывшего должника, возникает в силу одного факта получения имущества>[309].

Но при этом сразу же встает вопрос, а почему же получение недолжного в силу одного факта получения имущества не влечет за собой возникновение у получившего права на имущество? Ответ на это может быть только один: по-видимому, в первом случае, кроме самого факта получения имущества, есть что-то такое, чего нет во втором случае.

Г. Ф. Деревянко не дает на этот вопрос четкого ответа, а лишь уточняет данную ранее формулировку, говоря, что юридическим фактом приобретения права бывшим кредитором является <платеж после истечения исковой давности бывшим должником бывшему кредитору>[310]. Вот это положение лиц в качестве <бывшего должника и бывшего кредитора> и есть то, чего нет в случае получения недолжного. И если теперь продолжить логические рассуждения автора, то следует признать, что, выступая против сложного фактического состава, являющегося основанием возникновения такого права, автор, сам того не ведая, пришел к сложному фактическому составу, элементами которого являются: во-первых, положение лиц в качестве бывшего должника и бывшего кредитора и, во-вторых, платеж, произведенный первым второму.

Своеобразно решает этот вопрос О. С. Иоффе. Он исходит из того, что значение исковой давности состоит в ограничении временем возможности применения мер государственного принуждения. Поэтому при добровольном исполнении обязанности должником нет надобности в применении принуждения, а следовательно, отпадает основная причина, в силу которой времени придается юридическое значение.

Однако из этой, на наш взгляд, правильной предпосылки он делает неожиданный вывод. Соглашаясь с мнением о том, что по истечении срока исковой давности утрачивается возможность принудительного осуществления права, а значит, перестает существовать и само материальное право, О. С. Иоффе приходит к выводу, что последнее не исчезает бесследно: из субъективного права оно превращается в фактическое отношение. <Когда же должник производит добровольное исполнение по истечении срока исковой давности, то фактическое отношение приобретает юридическую силу, оно становится юридическим фактом. Значение этого юридического факта состоит в том, что, когда к нему присоединяется добровольно производимое должником исполнение, оба названных факта в их совокупности парализуют другой юридический факт - факт истечения давности>[311]. Таким образом, поскольку истечение давности погашает субъективное право, а добровольное исполнение погашает факт истечения давности, постольку и <субъективное право считается никогда не погашавшимся давностью, а следовательно, оно продолжает рассматриваться в качестве существующего права>[312].

Из сказанного видно, что позиция О. С. Иоффе несколько отличается от взглядов сторонников прекращения субъективного права. У последних субъективное право прекращается с истечением давности и вновь возникает после добровольного исполнения. По мнению же О. С. Иоффе, после истечения исковой давности и последующего добровольного исполнения это право считается не погашавшимся давностью. Такое решение вопроса представляется еще более спорным, так как оно переносит всю проблему из области объективных фактов в область субъективного. В самом деле, ведь если субъективное право прекратилось с истечением исковой давности, а с последующим добровольным исполнением лишь <считается> не погасившимся давностью, лишь <рассматривается> в качестве существующего права, то создается какая-то юридическая фикция, в результате которой прекратившееся право кем-то только считается не прекратившимся.

Несмотря на то что представители различных взглядов привели много интересных и существенных доводов в подтверждение своих выводов, все же поставленную проблему в научном отношении пока еще нельзя признать решенной. Вместе с тем представляется, что новое гражданское законодательство открывает некоторые новые аспекты для ее разрешения.

В связи с этим следует прежде всего обратить внимание на особенности даваемого новым законодательством самого понятия исковой давности. Как известно, ст. 44 ГК 1922 г. определяла исковую давность как срок, с истечением которого погашается право на предъявление иска. Из этого вытекает, что закон рассматривал истечение срока исковой давности как такой юридический факт, который автоматически преграждает путь к защите права в исковой форме. И хотя прямое действие этой формулировки закона было в значительной мере парализовано судебной практикой[313] и господствующим в литературе мнением, что исковая давность должна быть связана не с правом на предъявление иска, а с правом на его удовлетворение, тем не менее в арбитражной практике эта формулировка закона использовалась в ее буквальном значении: арбитраж отказывал в принятии исковых заявлений по требованиям с пропущенным сроком исковой давности.

Это значит, что как закон, так и арбитражная практика рассматривали истечение исковой давности как такой юридический факт, который сам по себе, независимо от каких-либо иных обстоятельств (за исключением случаев восстановления давностного срока вследствие признания причин пропуска срока уважительными), автоматически влек за собой утрату права на защиту, а следовательно, и утрату самого субъективного гражданского права. Поэтому теоретические исследования поставленной проблемы сталкивались со многими трудностями, потребовали от ученых огромных затрат сил и все же не привели к полному разрешению спорной проблемы.

Но несмотря на это, господствующие идеи и основные тенденции судебной практики нашли свое выражение в новом гражданском законодательстве, которое установило единообразие в применении исковой давности судом и арбитражем, дало более четкие формулировки норм этого института, установило ряд новых, ранее не известных законодательству правил.

Согласно ст. 16 Основ исковая давность рассматривается законом как <срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено>. Что же нового в этом определении?

Если прежнее законодательство обращало главное внимание на негативную сторону срока исковой давности, то Основы делают упор на ее положительную сторону, рассматривая исковую давность как срок для защиты права, для подключения к осуществлению права аппарата государственного принуждения.

Если прежнее законодательство говорило об утрате с истечением давности права на предъявление иска, то Основы рассматривают исковую давность как срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено, т. е. рассматривают давность как такой срок, который согласно закону имеет юридическое значение лишь при рассмотрении заявленного иска и истечение которого само по себе, автоматически не преграждает путь для заявления требования о защите права. Причем закон не ограничивается указанием на это только в определении, но еще и специально подчеркивает, что <требование о защите нарушенного права принимается судом, арбитражем или третейским судом независимо от истечения срока исковой давности> (ч. 4 ст. 16 Основ).

Как правильно отмечает проф. О. С. Иоффе, такое требование закона не является формальным. Оно имеет существенное значение для правильного решения дела, в частности, для установления фактов приостановления или перерыва исковой давности, для выяснения уважительности причин пропуска исковой давности. <Отказывая же в приеме искового заявления, - пишет О. С. Иоффе, - судья или арбитр с самого начала закрывают путь к такой проверке, чем может быть причинен ущерб охраняемым законом интересам истца>[314].

Эта же линия законодательства находит свое выражение и в определении последствий истечения срока исковой давности. Так, ч. 1 ст. 87 ГК РСФСР предусматривает, что истечение исковой давности до предъявления иска является основанием к отказу в иске, т. е. к отказу в защите права.

Из этой общей тенденции действующего гражданского законодательства, на наш взгляд, вытекают следующие выводы:

1. Само по себе признание того, что отказ в защите права влечет за собой также и утрату материального субъективного права, еще не решает проблемы. Решение поставленной проблемы зависит от того, какой момент следует признать моментом утраты управомоченным лицом права на защиту: момент фактического истечения срока исковой давности либо момент вынесения соответствующим органом решения об отказе в иске или об отказе в так называемом восстановлении срока исковой давности.

2. Так как действующее законодательство рассматривает исковую давность не как срок, с истечением которого автоматически утрачивается право на защиту, а как срок, истечение которого является лишь основанием к отказу в иске, то следует признать, что отказ в защите права совпадает с моментом вынесения судом, арбитражем или третейским судом решения об отказе в иске либо об отказе в <восстановлении> срока исковой давности. Следовательно, только с этим моментом и может быть связана утрата управомоченным лицом материального субъективного гражданского права.

3. Из этого в свою очередь вытекает, что предусмотренный ст. 89 ГК РСФСР отказ должнику в возврате исполненного после истечения исковой давности, если такое исполнение имело место до вынесения решения об отказе в иске (или в восстановлении давностного срока), основан на действительном (а не на фактическом и не на моральном) праве кредитора. Поэтому действующее законодательство с полным основанием называет эти действия должника <исполнением обязанности> (ч. 1 и 2 ст. 89 ГК), <переданным во исполнение обязательства> (п. 2 ст. 474 ГК).

4. Если же такое исполнение последовало уже после вынесения решения об отказе в защите права и кредитор принял его, то, поскольку такое исполнение не противоречит закону, оно должно быть признано исполнением, основанным на новом соглашении сторон, на вновь возникшем обязательстве. Следует поэтому признать, что и применительно к этим случаям названные формулировки закона находятся в точном соответствии с фактическим положением дел.

С точки зрения защиты гражданских прав во времени важное значение имеет вопрос о восстановлении сроков исковой давности. Согласно ст. 16 Основ ч. 4 восстановление давностного срока может иметь место лишь в случаях, когда суд, арбитраж или третейский суд признают причину пропуска давностного срока уважительной.

Что же следует считать уважительной причиной пропуска давностного срока?

Как известно, действующее законодательство на этот вопрос ответа не дает. Вывод о том, какие причины должны быть признаны уважительными, может быть сделан лишь на основе материалов судебной и арбитражной практики.

Некоторые указания на этот счет можно найти в разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР, относящихся к ранее действовавшему законодательству. Так, уважительными причинами пропуска срока исковой давности колхозом о возврате колхозного имущества или о взыскании задолженности Пленум считает <незаконное вмешательство должностных лиц в дела колхоза, злоупотребления со стороны председателя или членов правления колхоза, запущенность в учете и другие обстоятельства, вызвавшие не по вине колхоза задержку в предъявлении иска>[315]. По искам банка к индивидуальным застройщикам о возврате полученных ими ссуд Пленум Верховного Суда СССР отнес к уважительным причинам пропуска давностного срока: отсутствие адреса заемщика, перемену последним местожительства, затяжку выполнения заемщиком своих обязательств и т. п.[316] Указания об уважительности причин были даны Пленумом также в отношении пропуска срока на принятие наследства. И хотя этот срок не может быть признан сроком исковой давности, тем не менее указания Пленума о том, что уважительными в этом случае следует признать такие обстоятельства, как длительная командировка, продолжительная болезнь и т. п.[317], имеют важное значение для понимания самого подхода судебных органов к решению данной проблемы.

Заслуживают внимания и указания судов о причинах восстановления давностных сроков по отдельным конкретным делам. Так, по делу Корчевой Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда СССР признала уважительными обстоятельствами, которые должны были быть учтены судом при восстановлении давностного срока, то, что истица - человек преклонного возраста, инвалид 2-й группы, к тому же больная, проживала в своем хозяйстве в течение 40 лет[318].

В определении по другому конкретному делу Судебная коллегия отметила, что одной из причин пропуска исковой давности явились неправильные действия народного суда 1-го участка Сорпальского района, который, получив от Верховного суда Карело-Финской ССР исковое заявление по делу, вместо того, чтобы назначить срок исправления недостатков искового заявления, вернул это исковое заявление истцу[319]. Уважительным, по мнению Судебной коллегии, должен быть признан пропуск давностного срока <ввиду тяжелой болезни истца>[320]. Уважительным был признан пропуск колхозом срока исковой давности по тем основаниям, что <он рассчитывал получить стоимость лошади от подсобного хозяйства без принудительного взыскания, что до обращения в суд кол

Примечания:

[274] С. В. Курылев. Формы защиты и принудительного осуществления субъективных прав и право на иск. <Труды Иркутск. гос. ун-та>, серия юридическая, 1957, т. XXII, вып. 3, стр. 80.

[275] Характер административного порядка рассмотрения споров широко обсуждается в нашей правовой литературе. Ряд авторов не без оснований говорят об административном процессе рассмотрения дел. См., например: Г. И. Петров. О кодификации советского административного права. <Советское государство и право>, 1960, N 5, стр. 30; А. Е. Лунев. Административная ответственность за правонарушения. М., Госюриздат, 1961, стр. 177; Б. Б. Хангельдыев. О системе советского административного права. <Сб. ученых трудов Свердловск. юрид. ин-та>, вып. 2. Свердловск, 1964, стр. 57 и др.; Н. Г. Салищева. Административный процесс в СССР. М., Госюриздат, 1964; В. П. Воложа-нин. Некоторые теоретические проблемы защиты гражданских прав в административном порядке. <Сб. ученых трудов Свердловск. юрид. ин-та>, вып. 6. Свердловск, 1967, стр. 207 и след.; В. Д. Сорокин. Проблемы административного процесса. М., <Юридическая литература>, 1968.

[276] В связи с этим нельзя согласиться с утверждением К. С. Юдельсона, что <отнесение дел к подведомственности судебных или иных органов зависит от особенности политики государства на данном этапе его развития, а в некоторой степени диктуется практическими соображениями> (см.: К. С. Юдельсон. Советский гражданский процесс. М., <Юридическая литература>, 1956, стр. 182). Такое решение вопроса не может быть признано приемлемым, так как оно в значительной мере способствует проявлению волюнтаристских тенденций в законодательном решении проблемы подведомственности. Задача же состоит в том, чтобы выявить те объективные закономерности, объективные предпосылки, которые определяют то или иное законодательное решение. Вместе с тем было бы неправильным полностью игнорировать при решении вопросов подведомственности соображения политического или практического порядка. В необходимых случаях они также должны учитываться при принятии того или иного законодательного решения. Однако решение, основанное на таких мотивах, на наш взгляд, всегда может иметь только временный, преходящий характер.

[277] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 158.

[278] В. Д. Сорокин. Проблемы административного процесса, стр. 98.

[279] СЗ 1937 г. N 69, ст. 314.

[280] <Сборник законов СССР и указов Президиума Верховного Совета СССР (1938 - ноябрь 1958 г.)>. М., Госюриздат, 1959.

[281] См.: С. Ордынский. Некоторые проблемы работы органов Госарбитража в новых условиях управления промышленностью. <Советская юстиция>, 1966, N 5, стр. 5.

[282] См.: Ф. Либерман. Развитие прямых договорных связей предприятий легкой промышленности и торговли. <Советская юстиция>, 1965, стр. 10.

[283] См.: Е. В. Анисимов. Роль арбитража в новых условиях хозяйственного управления. <Советское государство и право>, 1967, N 2, стр. 19.

[284] В литературе рядом авторов высказан и ряд других аргументов в подтверждение указанной позиции. См. по этому вопросу: Р. Каллистратова, Н. Клейн. Авторитет договора. <Известия>, 10 марта 1966 г.; Н. И. Клейн. Законодательство о планировании производства товаров народного потребления. М., <Юридическая литература>, 1967, стр. 68 - 70; А. Г. Дмитриев. Условие об ассортименте в договоре поставки. Автореф. канд. дисс. М., 1968, стр. 172 и след.

[285] Следует вместе с тем иметь в виду, что органы защиты прав также возникают не произвольно, а в зависимости от общественных потребностей. Их специфика также определяется характером тех субъективных прав, которые они призваны защищать. Как правильно отмечает П. В. Логинов, <организация арбитража говорит о том, что органы государственного управления не приспособлены для защиты гражданских прав в сфере товарных отношений, возникающих между предприятиями, организациями и учреждениями, и что для осуществления этой функции нужны были специальные органы с присущими только им принципами организации и деятельности> (П. В. Логинов. Сущность государственного арбитража. Изд-во МГУ, 1968, стр. 93).

[286] В отличие от судов, деятельность которых регламентирована Основами гражданского судопроизводства и ГПК союзных республик, порядок рассмотрения споров государственными арбитражами регламентирован Правилами рассмотрения хозяйственных споров государственными арбитражами (<Сборник инструктивных указаний Государственного арбитража при Совете Министров СССР>, вып. 24. М., <Юридическая литература>, 1964, стр. 3 - 23).

[287] <Положение о третейском суде> (Гражданский процессуальный кодекс РСФСР). М., <Юридическая литература>, 1968, стр. 129 - 130.

[288] <Временные правила рассмотрения хозяйственных споров третейским судом>. <Сборник инструктивных указаний Государственного арбитража при Совете Министров СССР>, вып. 15. М., Госюриздат, 1951, стр. 72 - 74.

[289] <Ведомости Верховного Совета СССР>, 1955, N 5, стр. 116.

[290] <Сборник инструктивных указаний Госарбитража при Совете Министров СССР>, вып. 3. М., Госюриздат, 1956, стр. 37.

[291] <Сборник инструктивных указаний Госарбитража при Совете Министров СССР>, вып. 4. М., Госюриздат, 1957, стр. 41 - 42.

[292] Письмо Госарбитража при Совете Министров СССР от 22 декабря 1958 г. <Сборник инструктивных указаний Госарбитража при Совете Министров СССР>, вып. 8. М., Госюриздат, 1959, стр. 26 - 27; Инструктивное письмо Госарбитража при Совете Министров СССР от 3 июня 1960 г. <Сборник инструктивных указаний Госарбитража при Совете Министров СССР>, вып. 14. М., Госюриздат, 1960, стр. 16.

[293] <Сборник инструктивных указаний Госарбитража при Совете Министров СССР>, вып. 24. М., <Юридическая литература>, 1964, стр. 56 - 67.

[294] СП СССР 1961 г. N 20, ст. 146.

[295] См.: Ю. К. Толстой. Гражданское право и принцип материальной заинтересованности. <Правоведение>, 1967, N 1, стр. 53.

[296] <Социалистическая законность>, 1967, N 9, стр. 86.

[297] Следует вместе с тем отметить неустойчивость практики по этой категории дел. Так, например, тот же орган - Президиум Верховного суда РСФСР - по аналогичному делу Королевой вынес совершенно противоположное постановление, в котором указал: <Предоставление Королевой жилой площади не той, которая была указана в постановлении прокурора, а также отмена постановления прокурора не могут служить основанием для отмены постановления Президиума Волгоградского областного суда и определения Судебной коллегии Верховного суда РСФСР. Все споры, связанные с выселением граждан из домов, грозящих обвалом, и предоставлением им в этих случаях жилых помещений, разрешаются в административном порядке и судам неподведомственны> (<Бюллетень Верховного суда РСФСР>, 1966, N 12, стр. 4).

[298] Иную позицию в этом вопросе занимает А. А. Добровольский, по мнению которого такое решение приводит к отрицанию за исковой давностью ее процессуального значения, к ликвидации права на обращение в суд как субъективного права (см.: А. А. Добровольский. Исковая форма защиты права, стр. 99 и след.). Доводы эти не представляются убедительными. Во-первых, утверждение о том, что право на предъявление иска не погашается исковой давностью, ни в коей мере не умаляет значения этого субъективного права, а, наоборот, устанавливает еще более широкую сферу его применения во времени; во-вторых, такое решение закона вовсе не отрицает за исковой давностью ее процессуального значения, так как связывает исковую давность лишь с исковой формой защиты. Вместе с тем закон определяет иные условия прекращения права на предъявление иска, в частности вследствие несоблюдения сторожами доарбитражного порядка урегулирования спора.

[299] См.: И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве. М., Госюриздат, 1950, стр. 68.

[300] См.: И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве, стр. 70.

[301] См. там же, стр. 69; этой же точки зрения придерживается И. Б. Новицкий и в другой своей работе - <Сделки. Исковая давность>. М., Госюриздат, 1959, стр. 223 - 231.

[302] <Советское гражданское право>, т. I. М., Госюриздат, 1950, стр. 255.

[303] См.: М. Я. Лапиров-Скобло. Исковая давность по имущественным спорам между хозяйственными организациями, стр. 43 - 44.

[304] См., например: Б. Б. Черепахин. Виндикационные иски в советском праве. <Уч. зап. Свердловск. юрид. ин-та>, т. I. Свердловск, 1945, стр. 66; его же. Спорные вопросы понятия и действия исковой давности. <Советское государство и право>, 1957, N 7, стр. 67.

[305] Там же, стр. 64. Аналогичного мнения придерживается и М. Я. Кириллова. См. ее работу <Исковая давность>. М., <Юридическая литература>, 1966, стр. 26.

[306] См., например: М. М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940, стр. 56 - 68; Ю. К. Толстой. Проблема обеспечения субъективных гражданских прав. <Вестн. Ленингр. ун-та>, 1952, N 3, стр. 126 - 127 и др.; его же. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Изд-во ЛГУ, 1955, стр. 159 - 163; Г. Ф. Деревянко. Последствия истечения исковой давности. <Уч. зап. ВЮЗИ>, вып. V. М., 1958, стр. 37 и след.; О. С. Иоффе. Советское гражданское право. Изд-во ЛГУ, 1958, стр. 267; <Советское гражданское право> (учебное пособие ВЮЗИ). М., Изд-во ВЮЗИ, 1960, стр. 226; М. А. Гурвич. Пресекательные сроки в советском гражданском праве. М., Изд-во ВЮЗИ, 1961, стр. 22, 40; М. Ринг. Действие исковой давности в советском гражданском праве. <Советское государство и право>, 1953, N 8, стр. 79 и др.

[307] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 99.

[308] Ю. К. Толстой. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР, стр. 102.

[309] Г. Ф. Деревянко. Последствия истечения исковой давности. <Уч. зап. ВЮЗИ>, вып. V. М., 1958, стр. 49.

[310] Там же.

[311] О. С. Иоффе. Советское гражданское право. Изд-во ЛГУ, 1958, стр. 267.

[312] Там же.

[313] В судебной практике прочно укоренился принцип недопустимости отказа в принятии искового заявления по мотивам пропуска исковой давности. <Советская юстиция>, 1939, N 1, стр. 79; <Судебная практика>, 1943, вып. IV, стр. 35; <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1950, N 1, стр. 44; 1951, N 1, стр. 36; <Сборник Постановлений Пленума и Определений Коллегии Верховного Суда СССР>. М., Юриздат, 1948, стр. 167 - 168 и др.

[314] О. С. Иоффе. Советское гражданское право. М., <Юридическая литература>, 1967, стр. 346.

[315] <Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924 - 1963 гг.>. М., <Известия депутатов трудящихся СССР>, 1964, стр. 83.

[316] <Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924 - 1957 гг.>. М., Госюриздат, 1958, стр. 125.

[317] Там же, стр. 151.

[318] <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1951, N 2, стр. 34.

[319] <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1951, N 3, стр. 31.

[320] <Судебная практика Верховного Суда СССР>, 1950, N 8, стр. 23 - 24.

< Попередня Наступна >

Радник