Радник

После подавления выступления декабристов в России была уси­лена цензура, распущены все легальные общества. Государствен­ной доктриной стала провозглашенная министром просвещения гра­фом Уваровым идея официальной народности, согласно которой устоями России являются православие, самодержавие, народность. Эту идеологию, основанную на идеях "Записки" Карамзина, где говорилось: "Требуем более мудрости хранительной, нежели твор­ческой", — принято называть охранительной идеологией.

Охранительная идеология твердо противостояла проектам ка­ких бы то ни было либеральных реформ. Правительство поощряло распространение идей о преимуществах судеб русских крепостных крестьян, обеспеченных жилищем и пищей, по отношению к участи западного пролетария, лишенного того и другого. Идеологи официаль­ной народности (литератор Шевырев, историк Погодин) воспевали величие России, противопоставляя ее "загнивающему Западу".

Крупным событием в идейной жизни России стало опублико­вание в журнале "Телескоп" (в октябре 1836 г.) "Философического письма" Чаадаева. Петр Яковлевич Чаадаев (1794—1856), гвардей­ский офицер в отставке, внук М. М. Щербатова, в 1829—1830 гг. написал (по-французски) восемь "Философических писем" на рели­гиозно-исторические темы. Опубликование перевода первого "Фи­лософического письма" в журнале "Телескоп" стало вехой в исто­рии русской общественно-политической мысли.

Чаадаев писал о пустоте русской истории, об отрыве России от других народов: "Мы не принадлежали ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас". П р и - чиной отрыва России от величественной истории западных народов Чаадаев считал православие: "Ведомые злою судьбою, мы заим­ствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми народами Византии".

Объединенные народы Европы, писал Чаадаев, в столкновении мнений, в кровопролитной борьбе за истину создали себе целый мир идей: "Это идеи долга, закона, правды, порядка. Они развива­ются от происшествий, содействовавших образованию общества; они необходимые начала мира общественного. Вот что составляет атмосферу Запада; это более чем история: это физиология европей­ца. Чем вы замените все это?"

В странах Запада, подчеркивал философ, борьба за идеи при­вела к важным социальным последствиям: "Искали истину и на­шли [свободу] и благосостояние".

Чаадаев оговаривает, что на Западе есть не только добродетели, но и пороки. Однако народы Европы, в отличие от России, имеют богатую историю: "Мир пересоздавался, а мы прозябали в наших лачугах из бревен и глины". "Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, [среди плоского застоя]".

Из-за православия, считал Чаадаев, вся история России шла не так, как история западных народов: "В самом начале у нас дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество завоевателей, [дух которого национальная власть впос­ледствии унаследовала], владычество, следы которого в нашем об­разе жизни не изгладились совсем и поныне".

Еще резче, чем самодержавие ("национальную власть"), Чаа­даев порицал крепостничество: "Свергнув иго чужеземное, мы мог­ли бы воспользоваться идеями, которые развились за это время у наших западных братьев, но мы были оторваны от общего семей­ства, [мы подпали рабству, еще более тяжкому, и притом освящен­ному самим фактом нашего освобождения]".

Публикацию "Философического письма" Герцен назвал выст­релом, раздавшимся в темную ночь: "Письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию". Письмо стало стимулом к обсуждению исторических судеб страны. Главный упрек представителей власти Чаадаеву сводился к тому, что "Философическое письмо" противоре­чит патриотизму и официальному оптимизму. Отвергая попытку одного из вельмож заступиться за Чаадаева, шеф жандармов Бен­кендорф писал: "Прошедшее России было удивительно, ее настоя­щее более, чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может представить себе самое смелое воображе­ние; вот, мой друг, точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана".

Идеологи официальной народности называли Чаадаева преступ­ником, предлагали выдать его православной церкви для смирения одиночеством, постом и молитвой. Николай I, чтобы сильнее уни­зить автора, повелел считать его сумасшедшим.